— Посмотрим, чему и как учат в лучшем мяктебе[1] Дагестана, — в пол голоса бормотал Ринат при подъезде к крупному селению, над лепившимися друг к другу саклями которого возвышались аж четыре минарета мечетей. — Эх, мне бы хоть десяток другой образованных пацанов, чтобы хоть какие-то дыры заткнуть. Одного сразу же в помощь Амирхану, чтобы помогал готовить мою картотеку на людей и селения. Пару посадить на хозяйственную часть, чтобы считали все и вся. Ведь самому приходиться пересчитывать казну. Б…ь, как Скрудж, часами копаюсь в серебряных монетах, перекладывая их из одной стопки в другую. Как тут заниматься делами⁈
При въезде в селение их уже ждали старейшины, окруженные жителями. Не уважить их беседой и короткой проповедью, было совершить серьезную ошибку. В спешке здесь дела не делались. Тем более он был их имама, духовный, военный и политический лидер всего имамата.
Пришлось перед людьми выступить с небольшой, но емкой речью, где, в лучших традициях черного и белого пиара, было все: плохие и греховные враги, желающие плохого и страшного Кавказу; гордые и смелые жители, прибывающие с милостью и благословением Всевышнего; прекрасное светлое будущее, к которому все они шли семимильными шагами.
-…Скоро среди вас больше не будет голодных и замерзающих, раздетых и болеющих. В каждой сакле вечером будет готовиться казан полного и жирного плова с большими кусками баранины. Хозяйка будет встречать хозяина в красивом шелковом платье и дорогом парчовом платке. В овчарне будут блеять десятки круторогих баранов и жирных овец, — широкими и яркими мазками Ринат рисовал перед жителями красивую картину будущей сытой и прекрасной жизни. — Вы забудете про бандитов и разбойников. Вновь без страха станете встречать караваны купцов с товарами…
Старейшинам чуть позже он обещал уже немного иное, но не менее привлекательное для них.
-…Пророк Мухаммад, да прибудет с ним милость Всевышнего, сказал, что мудрые будут вести нас по пути веры. А кто, как не вы, уважаемые и убеленные сединой аксакалы, смогут вести жителей этого аула? Кому, как не вам решать все дела в этом прекрасном селении? Разве есть более достойнейшие? — говорил он чистую правду, так как жители аула в качестве местной власти могли принять лишь своих. — Над вами будет лишь мой наиб, которому вы можете верить и доверять, как мне. Идите к нему со всеми своими проблемами и заботами, которые по воле Всевышнего разрешаться самым скорейшим образом.
Все эти цветастые и хитрые обороты у него уже давно вылетали из рта сами собой, создавая самое искреннее и убедительное впечатление. Ведь в десятках селениях, через которые пролегал его путь, происходило примерно одно и тоже. Местные старейшины или неформальные лидеры селений и общин выказывали ему свою покорность, а он оставлял их у власти. Это было заключение очередного устного договора между им и местной властью, в котором они признавали свое вхождение в имамат.
Потом были встречи с некоторыми из старейшин отдельно от остальных, где у него выпытывались ответы на не очень приятные вопросы. Спрашивали про судьбы хана Джавада и его сторонников, про войну с русскими, про торговые караваны из Персии и работорговцев из Османской империи, про огромную цену на соль, про судьбу кровников и размер калыма. Многие из тем были для селения настолько животрепещущими, что отвечать приходилось максимально осторожно. На другие вопросы отвечал свободнее. На хана Джавада он, по-прежнему, вешал всех собак, обвиняя его во всех мыслимых и немыслимых грехах. Большой калым обвинял в греховности, так как тот мешал великой милости Всевышнего — деторождению. Клял работорговцев, называя их главными виновниками войны с огромной Россией. Мол, они получают огромные барыши, а горцы — войну с русскими…
К сожалению, как он ни старался, попасть в школу в этот день ему так и не удалось. Лишь утром, когда с трудом получилось отбиться от очередного просителя, Ринат оказался у стен местной школы — довольно большой сакли с широким деревянным навесом перед ней. Ничего странного в ней не наблюдалось. Из необычного было лишь одно — хныкающий у стенки мальчишка лет двенадцати, кулачками размазывающий слезы.
— Хм. Наказали, что ли? — пробормотал он и чуть громче проговорил. — Эй, малой! Малой! Чего нюни распустил?
Тот вздрогнул от неожиданности и исподлобья посмотрел на незнакомых ему людей. Взгляд был испуганный, недоверчивый, словно у дикого звереныша. Ногой он отталкивал к стенке небольшую дощечку, на которой было что-то нацарапано. Ринат сразу же зацепился взглядом за эти закорючки.
— Дай-ка, малой, погляжу, — мальчик после недолгой заминки протянул ему дощечку. — Что это за крякозябра такая? Хм… Мать… Это же дом! — Ринат с диким удивлением глядел то на мальчишку, то на его рисунок.
На небольшой дощечке с большим искусством была нарисована горская хижина с раскидистым деревцем рядом. Подумать только, скупыми чертами пацаненок сумел мастерски передать неказистость и убогость домишка по сравнению с красотой растущего рядом дерева. Как так? Обычными царапинами! Даже ему, Ринату, никогда не бывшему поклонником и ценителем графики и живописи, было видно, насколько искусно был выполнен рисунок.
— Еще есть? — тот молча кивнул. — Показывай. Хорошо нарисовал, — мальчишка недоверчиво вскинул голову, видимо не привыкший к похвале. — А это что у нас… Курица. Очень похоже. А тут? Собака. Да ты у нас будущий мастер. Тебе бы подучиться… Что, рисовать нравиться?
Ваха, так звали парнишку, рисовал, сколько себя помнил. Говорит, тянет с дикой силой. Рисует везде, где только может. За это, собственно, его и с занятия выгнали.
— Ладно. Сиди здесь и жди меня. Рисовать обязательно будешь. Это я, имама Шамиль, тебе обещаю, — у пацана при этом имени глаза от удивления расширились. — Я же пока пойду посмотрю, чему у вас здесь учат…
Он подошел к незакрытой двери сакли и осторожно заглянул туда. Его взгляду предстала довольно большая комната, где на полу, близко друг к другу, сидело десятка полтора мальчишек. Словно близнецы похожие друг на друга, они слушали бормочущего что-то муллу.
-…Вы, похожие на ишаков прыщи, внимайте мне, как своему родителю. Я для вас источник великой мудрости Всевышнего. Вы же, ишаки, недостойны даже находится здесь, — в голосе прохаживавшегося от стенки к стенке муллы звучали визгливые неприятные обертоны. — Как я уже говорил, есть угодные Аллаху растения, а есть неугодные. Угодные растения Всевышний послал нам для нашей пользы. Это пшеница, гречка, лук и чеснок. Они растут и славят тем самым милость и могущество Аллаха. Запоминайте, тупейшие из тупейших, мои слова. И не дай Всевышний меня не слушать! Буду сечь.
Ринат, как и детки, слушал его очень внимательно. Несколько раз он дико хотел ворваться внутрь, повалить муллу на землю и всыпать ему самому десятка два плетей для вразумления. Лишь с большим трудом ему удавалось сдерживаться. Тот рассказывал детям такого, что уши нейтральнейшим образом вяли. Перлы про угодные и неугодные Всевышнему растения оказались самыми слабыми из произнесенного им. Что за знания получали дети на этих занятиях, спрашивал сам себя Ринат. Правда, позже он немного успокоился. Ведь ничему другому мулла и не мог научить детей, так как он и сам был продуктом своего времени.
— Хорошо, старик. Учи, учи, как можешь. Главное, чтобы они писать и читать умели… А вот за будущего художника тебе всыпать надо бы. Вдруг он нового да Винчи с урока выгнал? — бурчал себе под нос Ринат, ожидая окончания занятия.
Наконец, урок закончился. Детишки прочитали молитву и гурьбой вырвались наружу, едва не снеся со своего пути Рината. Следом вышел мулла. Лицо его тут же вытянулось сначала от удивления, а потом и от испуга. Видимо, Ринат выглядел слишком недовольным.
— Я тебе, старый пенек, за что плачу деньги⁈ Заметь, огромные деньги. Первое — учить детишек грамотности, — недовольно загибал пальцы Ринат перед лицом присмиревшего муллы. — Второе — искать таланты! Помнишь это⁈ Любые таланты! Ты местный, всех знаешь, все видишь! Должен, как пес, вынюхивать, кто и чем живет! — все сильнее и сильнее горячился он. — Кто хорошо считает, у кого память отличная, у кого зрение супер, кто плавает, как рыба. Понимаешь меня? Все должен подмечать и записывать! А ты⁈ Пацана выгнал, отругал его при всех. Дал бы тебе… — Ринат замахнулся было, но вовремя остановился.
Злость его более чем объяснима. Мысль отбирать со всего Кавказа уникумов и ставить себе на службу их таланты была его идеей фикс. Подбирая лучших можно было сформировать очень сильную команду, у которой просматривалось очень большое будущее.
— Значит, так. Этого мальчишку учить дальше, как и всех. За рисунки не ругать. Пусть рисует, как хочет и что хочет. Ясно? — мулла закивал, как китайский болванчик. — Записывай все. Вот плата за усердие, — Ринат вложил в руку мулле небольшой мешочек с десятком монеток. — Бди. Я буду следить за тобой.
Самого Ваху он похвалил особо. Не поленился сходить к его родителям, высокому горцу с окладистой бородой и хмурым взглядом и высокой горянке со строгим лицом. Похвали за сына, чем их сильно удивил. Видимо, мальчишка был еще тем непоседой. Сказал, что таким талантом Всевышний наделяет не всех и его надо беречь. Оставил отцу два рубля с наказом покупать для мальчишки бумагу для рисования и чернила. Оставалось надеяться, что тот сделает именно так, а не купить на них что-нибудь более полезное с его точки зрения.
Этот аул был последней точкой в его этом путешествии, так как находился ближе всего к русским крепостям. Если воспользоваться тайными тропами, то отсюда можно было за пару суток добраться до ближайшего селения с солдатами. Именно отсюда должно было начаться его новое путешествие, которое скорее всего было самым опасным из прошлых. Даже поездка к хану Джаваду сейчас казалась легкой прогулкой. Однако, другого выхода Ринат не видел, так как все сделанное им до этого самого момента давало лишь временную передышку. Стратегически они ничего не меняли. Убирались лишь некоторые незначительные штрихи, на старое будущее оставалось неизменным.