- Не хочешь смотреть представление, так и скажи.
- Не хочу. Честно говоря, я очень устал. Почему бы нам просто не вернуться в отель?
- Но это невозможно. Разве тебе не хочешь полюбоваться на морских львов?
- Уверен, это будут те же львы, что и прошлым вечером.
- Но разве они не лапушки? Давай посмотрим на них. Ну хоть чуточку, а?
- Ладно. Давай.
- Они просто такие милые…
И Оуэн потащился за Моникой к дальнему концу пирса. Там они свернули и пошли на лай и рев, доносившиеся от смотровой площадки.
Внизу находились сотни морских львов. Несмотря на отсутствие подсветки, их превосходно освещал свет с пирса. Люди стояли толпами и глядели на них, опираясь на деревянные перила. Оуэну с Моникой удалось отыскать свободное местечко и втиснуться туда.
- Ну разве они не милые? - повторила Моника.
- Да, очень симпатичные.
Она сжала его руку.
Он стоял и смотрел на морских львов.
Ноги болели немилосердно, но он не жаловался. Он просто стоял и смотрел на морских львов.
Стоял и смотрел.
Стоял. И смотрел.
Монике это нравится, и мы будем смотреть, пока ей не надоест. И не лишу ее удовольствия, как она поступила со мной.
Далеко не все морские львы плескались в воде. Большинство расположились на специальных платформах; они лежали, прижавшись друг к другу - или даже друг на друге - отдыхали или вовсе дремали. То и дело кто-нибудь из них спрыгивал в воду. Иногда, наплававшись вволю, морской лев забирался на платформу, протискиваясь сквозь толпу остальных. Порою вспыхивали ссоры - звери угрожающе вращали мордами и облаивали друг друга. Но ничего особенного не происходило.
До чего увлекательно, - подумал Оуэн. - Я могу проторчать тут с Моникой больше часа, созерцая кучу унылых тюленей, а она даже не соизволила дать мне дослушать экскурсию в Доме Зверя. Разве это справедливо?
- Кажется, я уже насмотрелась, - сказала она наконец. - А ты?
- Думаю, тоже.
Она сжала его ладонь. Когда они уходили, она сказала:
- Нужно будет вернуться и посмотреть, чем они занимаются днем.
- Отличная идея, - сказал он.
- Кажется, я могу наблюдать за ними часами, а ты?
- По-моему, именно этим мы только что и занимались.
Моника расхохоталась, а потом проронила:
- Какой же ты все-таки глупый.
* * *
Плетясь вместе с Моникой по Эмбаркадаро, Оуэн старался не кривиться от боли в ногах. Он, вероятно, был не единственным здесь страдальцем. Улица кишела парочками и семьями, которые, очевидно, также возвращались с главной площади Рыбацкой Пристани в свои отели или к припаркованным поблизости автомобилям. Пирс 39 вот-вот должен был закрыться на ночь.
Отдыхающие шли сквозь строй попрошаек/уличных артистов: был там мужчина, с неподвижным лицом стоявший на большом ящике и изображавший статую, был саксофонист, был безногий парень с табличкой, извещавшей, что он - ветеран Вьетнама, была троица музыкантов с банджо, слепой с собакой-поводырем, женщина-калека с ребенком, толстуха в грязном белом трико, танцевавшая, словно балерина, но больше похожая на сумасшедшую.
Оуэн поглядывал на них украдкой; ему не терпелось оказаться от этих людей подальше.
Чтобы поскорее отделаться, они с Моникой перешли дорогу, но и там на пути то и дело попадались нищие. И вихляющие забулдыги. Один уже валялся у входа в закрытый магазин купальников. Тем не менее, на этой стороне дороги их было уже поменьше.
От них, - думал Оуэн, - все равно никуда не деться.
В конце концов, они с Моникой добрались-таки до своего отеля. И, наконец, оказались в номере.
Оуэн снял обувь и плюхнулся на кровать.
- Не так быстро, - сказала Моника. - Нам нужен лёд.
Лёд. Для крем-соды. Каждый раз перед сном Моника пила эту свою крем-соду. Вчера, едва заселившись в отель, они немедленно отправились на ее поиски. Их блуждания заняли больше часа.
Она может провести целый день в охоте за крем-содой, но не может вытерпеть лишних пятнадцати минут в Доме Зверя…
И не может сходить за своим проклятым льдом сама, хоть и знает, как ужасно болят мои ноги.
Оуэн со стоном сел на кровати, обулся, встал. Дохромал до шкафа и взял ведерко для льда.
- Хочешь, я с тобой? - спросила Моника.
- Нет, не стоит. Сиди здесь и отдыхай.
- У тебя есть ключ?
Кивнув, он вышел из комнаты и заковылял в дальний конец коридора, где стоял ледовый автомат.
Не считая его, в коридоре не было ни души.
Оуэну казалось, будто его часами били по пяткам палкой. Ковер помогал, но не особо. Он старался ступать как можно легче.
Из-за дверей доносились голоса.
Иногда и смех.
Отрадно, что хоть кто-то проводит время в свое удовольствие.
Наконец, он добрался до автомата со льдом. Он поставил ведерко на стойку и нажал на кнопку. Машина застонала и загрохотала. В ведерко посыпались кубики льда. Когда оно наполнилось, он отпустил кнопку.
Машина умолкла.
Послышался тихий звон, извещающий о прибытии лифта.
С полным ведерком льда он направился обратно к номеру. По дороге взглянул налево, в сторону лифтов. Двери ближайшего лифта были распахнуты.
Но внутри - никого.
Он шагнул к лифту.
Пусто.
Но почему он тогда остановился здесь? - подумал он.
Для меня.
Зайди в него, - подумал он. - И уезжай. И никогда не возвращайся.
Он задумчиво улыбнулся.
Это послужит Монике отличным уроком. Она вся говном изойдет.
Но куда я пойду? - задавался вопросом он. - И ноги болят ужасно. Не могу же я просто выйти и отправиться бродить по улицам. Нужно где-то заночевать.
Может, снять здесь же другой номер?
Наверное, это возможно…
Словно устав дожидаться Оуэна, лифт сомкнул двери и уехал без него.
Глава 23. Пламя
Она, что не может даже дверь мне открыть?
Для этого требовалось две свободные руки, поэтому Оуэн поставил ведерко со льдом на пол у ног, после чего вытащил из левого заднего кармана бумажник. Из отсека для карт вынул пластиковую карточку-ключ и вставил в замочный слот возле дверной ручки. Как только в слоте загорелась крохотная зеленая лампочка, он резко опустил ручку вниз и открыл дверь.
Придерживая ее коленом, спрятал карту в бумажник и убрал его обратно в карман, присел и поднял ведерко со льдом. Затем распахнул дверь пошире и вошел в комнату.
- Я вернулся, - объявил он.
Моника не ответила.
Дверь ванной была закрыта. Из-за нее доносился приглушенный звук льющейся воды.
Она принимает душ?
- Отлично, - буркнул Оуэн.
Я не могу дать своим ногам отдохнуть даже полминуты и прусь ей за льдом, а как только выхожу из номера, она отправляется в душ. Замечательно, ничего не скажешь.
Он подошел к шкафу и поставил ведерко, потом присел на край кровати и снял обувь.
Вздохнул.
Как же здорово избавиться от ботинок.
Ему захотелось немного помассировать ноги. Оно бы хорошо, но руки будут вонять потными носками, и вымыть их не удастся, пока Моника не выйдет из ванной. А она может проторчать там еще полчаса.
А может быть и дольше.
Чем дольше, тем лучше, - подумал он.
Пусть хоть навек там останется, мне плевать.
Оуэн растянулся на матрасе, свесив ноги с края кровати. Как только плечи и голова коснулись мягкого ложа, боль и усталость начали отступать. Он набрал в грудь побольше воздуха и шумно выдохнул.
Не особо расслабляйся, - предупредил он себя. - Когда Моника выйдет, придется снова вставать.
И пить с ней крем-соду.
Расстилать постель, умываться, чистить зубы…
На короткое время он все-таки уснул.
А проснулся от звона кусочка льда в бокале.
Он поднял голову с матраса и приподнялся на локтях.
Моника стояла возле шкафа, спиной к нему, и открывала банку крем-соды. Ее голова была обернута розовым полотенцем. На ней была черная ночная сорочка, которую она купила специально для этой поездки. Ночнушка оголяла большую часть спины. Она скрывала ягодицы и бедра нежной, полупрозрачной дымкой. Под ней на Монике ничего не было.
Оуэн почувствовал в штанах шевеление.
Когда Моника начала наливать крем-соду в бокал, он приподнялся на локтях.
- Ну, как душ? - спросил он.
Улыбаясь, она повернулась к нему боком, демонстрируя правую грудь. Под тонкой тканью сорочки та отлично просматривалась.
- Великолепно, - сказала она. - Чувствую себя гораздо лучше. Ты тоже должен туда сходить.
- Кажется, я не могу даже встать.
Она посмотрела на его пах:
- Что-то не верится.
Он покраснел и сел так, чтобы скрыть выпуклость на штанах. Продолжая улыбаться, Моника снова повернулась к шкафчику и подняла бокал. Потом - снова к Оуэну. Посмотрев на его ноги, перевела взгляд на лицо, приподняла брови. Отвернулась, подняла бокал и запрокинула голову. Сглотнув, перенесла вес на левую ногу и начала плавно повиливать бедрами.
Позировать.
Не сводя при этом с Оуэна взгляда.
Она раскинула руки, чтобы ему стало видно больше.
Сидя на краю матраса, Оуэн мог дотянуться и коснуться ее рукой. Ее груди выпирали из-под ночной рубашки так, что, казалось, вот-вот разорвут ткань и вывалятся наружу.
Подол рубашки скользил вокруг ее бедер, ничего не скрывая.
Наслаждаясь взглядом Оуэна, она приподняла правую ногу, отвела чуть в сторону и, опершись пальцами о ковер, принялась легонько покачивать ею из стороны в сторону. Взгляд Оуэна устремился именно туда, куда она и рассчитывала.
- Куда смотришь, Оуи? - спросила она нараспев.
Снова покраснев и поспешно отведя взгляд, он сказал:
- Никуда.
- Никуда, значит? - Моника поставила бокал.
Там осталась лишь пара кубиков льда. Поставив его на полку, она потянулась за следующей банкой газировки. Затем присела на краешек полки, откинувшись назад, вытянула ноги и томно улыбнулась Оуэну.