Терен снова изучает мое лицо, словно пытаясь понять, насколько я серьезна. Затем он начинает смеяться. Его смех — это низкий рык, тот, что растет, пока его плечи не начинают трястись.
— Конечно же со мной что-то не так. Со всеми вами что-то не так. — Его губы расплываются в широкой улыбке, которая пробирает меня до самых костей. — Ты давно это знаешь, разве не так, волчонок?
Со смерти королевы Джульетты прошло уже больше года, но я все еще прекрасно помню ее лицо. Сейчас я вызываю это воспоминание.
Постепенно я представляю иллюзию ее глубоких темных глаз и небольших розовых губ, скрывая под ними свои, ее гладкую кожу, что скрывает мои шрамы, ее густые темные локоны, скрывающие мои серебристые. Терен напрягается, когда моя иллюзия приобретает форму, он застывает на месте.
— Да, — отвечаю я. — Я всегда знала.
Терен идет навстречу мне, пока цепи не дают ему пройди дальше. Я могу чувствовать его дыхание на моей коже.
— Ты не достойна носить ее лицо, — шепчет он.
Я горько улыбаюсь.
— Давай не будем забывать, кто убил ее. Ты уничтожаешь все, к чему прикасаешься.
— Что ж, — шепчет он, возвращая мою улыбку, — тогда у нас много общего.
Он обхватывает лицо Джульетты. Удивительно, как он меняется. Его глаза смягчаются, становятся влажными, и я как будто вижу мелькающие в его голове воспоминания, его дни с королевой, как он подчиняется, ночует в ее покоях, стоит рядом с ее троном, защищает ее. Пока они не стали врагами.
— Почему ты здесь? — спрашивает Терен. Он выпрямляется и отступает.
Я смотрю на Серджо, затем киваю.
— Твой меч, — говорю я.
Серджо шагает вперед. Он вытягивает свой меч с металлическим лязгом, разнесшимся по камере, и направляется к Терену. Терен не пытается сопротивляться, но я вижу, как напряжены его мышцы. В первые месяцы заключения он сопротивлялся, в подземельзе звучали его свирепые крики, звенели цепи. Серджо приходилось ударять его каждый раз всем, что было в руках, от прутьев до мечей, он хлестал его, пока Терен не начал вздрагивать лишь от звука его приближающихся шагов. Некоторые подумают, что это жестоко. Но так думают лишь те, кто не знает злых деяний Терена.
Сейчас он просто ждет, Серджо подходит к нему, хватает его за руку и режет предплечье лезвием меча. Выплескивается кровь, и я смотрю, ожидая увидеть его мгновенно заживляющееся тело.
Но… этого не происходит. Ничего подобного. Вместо этого Терен продолжает истекать кровью, как любой человек, кровь стекает по его руке, по ранам от оков на запястьях. Терен с благоговением рассматривает руку, поворачивая ее и так и сяк. Я вижу, как его тело медленно начинает излечивать рану, которая становится все меньше, кровь замедляется, пока рана не заживает.
Не удивительно, почему его запястья еще кровоточат. Раны не могут затянуться из-за постоянного натирания цепей. Я хмуро смотрю на Терена, отказываясь верить в это. Слова Рафаэля — слова Виолетты — возвращаются с того времени, когда я впервые услышала их несколько месяцев назад, последнее, что сказала мне сестра. Все мы, вся Элита, находимся в опасности. Наши силы медленно разрывают наши смертные тела на части.
Нет. Это все ложь. Шепоты расстроенны, они шипят на меня. Я отсылаю этот гнев на стражника, хватаю его.
— Я думала я приказывала сохранить ему здоровье. Когда это началось?
Стражник низко склоняет голову, страх передо мной заставляет его дрожать.
— Несколько недель назад, Ваше Величество. Я думал, он напал на кого-то, но никто из солдат не пострадал и не жаловался ни на что.
— Это ошибка, — говорю я. — Невозможно.
Но вспоминается то, что говорила так давно Виолетта: Мы обречены быть вечно молодыми.
Я отворачиваюсь, когда Терен продолжает смотреть на меня и смеется. Я прохожу к другой стороне его камеры и вырываюсь прочь, мои люди следуют за мной.
Глава 6
Рафаэль Лоран Бассет
Через несколько дней после шторма, когда Виолетта впервые предупредила Рафаэля о странной энергии в океане, он спустился к берегу вместе с другими Кинжалами. Небольшая толпа собралась возле трупов балир, перешептываясь и что-то бормоча. Несколько детей играют возле тел, подталкивая друг друга прикоснуться к гниющей коже, повизгивая от размеров созданий. Океан продолжает врезаться волнами в тела, тщетно пытаясь утащить их обратно в воду.
— Необычно, — говорит Люцента Рафаэлю, когда они спускаются по камням к песчаному берегу. — Но не неслыханно. Бельдайн и раньше видел массовые выбрасывания. Причиной этому может быть что-угодно — потепление или похолодание воды, скудный год для мигрирующих рыб, шторм. Возможно, здесь то же самое. Простое изменение приливов.
Рафаэль тянет рукава, пряча в них свои руки и смотрит на детей, бегающих вокруг тел. Простой шторм или смена течения не могут объяснить энергию, которую он чувствовал из океана прошлой ночью, поднявшуюся с кровати Виолетту, удушье, которое он чувствовал. Нет, причина не в природных явлениях. Есть какой-то яд, просачивающийся в мир. Где-то есть трещина, разрыв привычного порядка вещей.
Жуткая энергия задерживается, но Рафаэль не может объяснить этого тому, кто не ощущает ее. Его взгляд задерживается на воде. Он не спал, провел всю ночь за письменным столом, рылся в каких-то сохраненных им бумагах с записями, пытался решить эту головоломку.
Люцента выглядит так, будто с трудом пытается скрыть боль в ее костях.
— Некоторые жители говорят, что подобное происходит даже вдоль побережья Дамаккан. — Она нашла удобное место среди камней и села. — Видимо, это происходит не только здесь.
Рафаэль оставляет Люценту и спускаются к краю воды. Он закатил рукав и погрузил флягу в прибой, позволяя наполниться. Прикосновение к океану заставляет желудок сжаться так же сильно, как это было в ночь шторма.
Когда фляга наполняется, Рафаэль спешит выйти из воды, стряхивая ядовитые прикосновения океана.
— Ты бледен, как бельдийский мальчишка, — вскликивает Мишель, когда Рафаэль доходит до него.
Раффаэль сжимает флягу обеими руками и идет обратно к замку.
— Я буду у себя в кабинете, — отвечает он.
Когда он возвращается в свои покои, он выливает содержимое фляги в чистый стакан, затем ставит его на стол под свет из окна. Он открывает ящики стола и достает несколько драгоценных камней. Эти же самые камни он использовал тестируя других членов Кинжала, на Энцо и Люценте, Мишеле и Джемме. На Виолетте. На Аделине.
Рафаэль аккуратно раскладывает камни вокруг воды из океана. Затем он отходит назад и наблюдает за происходящим. Он тянется к камням нитями своей энергии, ища подсказку, уговаривая камни ответить.
Сначала ничего не происходит.
Затем, медленно, очень медленно несколько камней начинают пылать изнутри, загораются не солнечным светом, а чем-то другим. Рафаэль тянет за нити энергии так же, как он делал это, тестируя новую Элиту, он концентрируется и хмурит брови. Цвета мигают изнутри, то потухают, то сверкают вновь. Воздух искрится.
Ночной камень. Янтарь. Лунный камень.
Раффаэль смотрии на три светящихся камня. Ночной камень — ангел Страха. Янтарь — ангел Ярости. Лунный камень — святая Моритас.
Независимо от местонахождения, Рафаэль чувствует себя в океане. Прикосновение Преисподни, бессмертная энергия богини Смерти и её дочерей. Рафаэль хмурится еще больше, когда идет к столу и вглядывается в воду в стакане. Чистая, сияющая светом, но за ней — призрак смерти во плоти. Неудивительно, что энергия ощущается так неправильно.
Подземный мир просачивается в мир живых.
Рафаэль трясет головой. Как такое возможно? Царство богов не соприкасалось с человеческим миром — бессмертию не место в смертном мире. Единственная связь между магией богов и миром живых — лишь драгоценные камни, вялые остатки того, к чему прикасались руки бессмертных богов, когда они создавали мир.
И Молодая Элита, добавил сам Рафаэль, его сердцебиение участилось. И наши богоподобные силы.
Даже стоя здесь, отворачиваясь от этой загадки снова и снова, он обнаруживает, что смотрит в сторону камеры Энцо, где задержался призрак его принца, после того, как его вытянули из Преисподни. После того, как вырвали из Подземного мира.
Молодая Элита, вырванная из бессмертного царства и брошенная к смертным.
Глаза Рафаэля округлились. Подарок королевы Мэв, воскрешение Тристана и Энцо… может ли это быть причиной всего этого?
Он идет к своим сундукам и вытаскивает несколько книг, раскладывая их в ненадежную кучу на столе. Его дыхание становится редким. Он представляет воскрешение снова и снова — ночь во время шторма на арене Эстенции, появление Аделины под маской Мэв, скрытой под капюшоном мантии, взрыв темной энергии, которую он почувствовал в воде арены, пришедшая откуда-то из потустороннего места. Он думает об уходящем из глаз Энцо свете.
Прежде, богиня Смерти наказала целые армии, взяла реванш над принцами и королями, что стали слишком высокомерны перед лицом верной смерти. Но что случиться, если Молодая Элита, смертное тело, обреченное повелевать силами богов, один из самых сильных в Элите, которого Рафаэль когда-либо встречал, был забран из её царства? Сможет ли это разорвать материю между живым и мертвым?
Рафаэль читал до поздней ночи. Он игнорировал все стуки в дверь весь день, но сейчас это прекратилось. Вокруг него разложены книги, многочисленные тома мифов и историй, математики и науки. Каждый раз, когда он переворачивает страницу, свеча на столе мерцает, будто собирается погаснуть. Он ищет конкретный миф — единственное время, когда бессмертный мир прикоснулся со смертным, единственный миф, о котором он слышал.
Наконец, он находит его. Лаэтес. Ангел Радости. Рафаэль замедляется и читает вслух, шепча каждое слово.
— Лаэтес, — бормочет он, — ангел Радости, самое драгоценное и любимое дитя богов. Возлюбленное настолько, что он стал таким высокомерным, считая, что лишь он один достоин восхваления. Его брат Денариус, ангел Жадности, вскипел в обиде от этого. Одной ночью Денариус скинул Лаэтеса с небес, обрекая его ходить по миру, как человек, сотню лет. Ангел Радости упал со света небес через тьму ночи в смертный мир. Содрогания от его падения рябью послались через всю землю, но потребовалось больше сотни лет, прежде чем последствия воплотились. В мире появился дисбалан