Весна в том году наступала медленно. Солнце с трудом пробивалось через низкие облака и шарило по земле своими тонкими, немощными лучами, как слепой ощупывает пальцами незнакомую поверхность. Снег нехотя оседал под этими слабыми прикосновениями, чернел, превращался в водянистую кашу, но все равно день становился длиннее, и уже можно было чуть дольше играть во дворе. Лиза тщательно вычищала снег под горкой, где вот-вот должен был появиться ее обустроенный дом. Картонные коробки терпеливо ждали своего часа, чтобы превратиться в шкаф, стол и телевизор. Сегодня она вышла во двор первой и заняла для своего домика самое лучшее место. Даже принесла с собой свой раскладной стульчик, чтобы было совсем как у взрослых. Она отбрасывала в сторону снег, который не успел растаять в тени, и, зачерпнув очередную пригоршню, увидела, что из белого крошева на нее смотрит круглое лицо, обрамленное толстыми рыжими косами. На подбородке налипло что-то красное, вышитые глаза грустно глядят перед собой, будто их обладательницу кто-то обидел. Лиза торопливо заработала руками и уже через минуту держала в руках промокшее тельце в платьице в горошек.
– Замерзла, да? – Спросила куклу Лиза. И заторопилась домой, забыв про коробки и раскладной стульчик.
– Господи, где ж ты ее нашла такую чумазую? – Мама разглядывала куклу в перепачканном платье. От игрушки заметно пахло сыростью.
– Мамочка, давай мы ее посушим! Ну, пожалуйста! Она же там была совсем-совсем ничья! Это будет моя доча.
– Ну давай, устроим твоему найденышу банный день.
Четыре руки опускают куклу в таз с теплой мыльной водой. Ее аккуратно трут щеткой, моют нитяные волосы. Потом Лиза нетерпеливо пританцовывает, пока мама сушит игрушку феном. А кукла улыбается. Лиза это точно видела! Ночью, в темноте уютной спальни, освещенной мягким светом ночника, Лиза укладывает пятнадцатисантиметровое тельце на подушку, ложится рядом, укрывшись одеялом с головой.
– Спи, кукла, – шепчет, засыпая, Лиза, – я тебя не обижу.
Тикают часы. В тишине и покое под теплой детской рукой в маленьком кукольном теле размеренно бьется сердце Полины. В котором еще есть место для любви.
Требуется убийца
Это самая настоящая жалоба. Или крик души, если хотите. Моя учительница истории так говорила: «В те годы бушевал красный террор, если хотите». Красивая, кстати, была. Как Барби. Это я потом, когда в магазине эту куклу увидела, поняла, что она у меня историю преподавала. Так вот, о чем это я? Вчера вечером вокруг не нашлось ни одного человека, который мог бы меня убить.
На работе, сразу после обеда, у меня начался насморк. Вы встречали людей, которые могут чихнуть двадцать раз подряд? И всех уже раздражает этот непрекращающийся чих, и все равно «будьте здоровы» говорят на каждый. Люди! Прекратите это! Для таких, как вы даже поговорку придумали: «На каждый чих не наздравствуешься»! Я имею ввиду, что чихать я от этого все равно не перестану, так что заткнитесь уж, окажите любезность!
Вечером заболела голова, а в доме – ни одной таблетки! Это у меня дом такой: десять пар туфель, коробка чулок, полка с лаком для ногтей, пять разделочных досок, шесть ножей, три иголки, две катушки ниток и ни одной таблетки. Про йод и лейкопластырь даже не спрашивайте. В холодильнике нашелся лимон. Кислый, сволочь! Спасительный витамин С. Заварила чаю, отыскала в шкафу зимний халат (длинный зеленый, теплый), завернулась в него, пью. В телевизоре – дрянь, по радио – дрянь. Сижу в тишине. В халате жарко, без халата холодно, забралась по одеяло. Брякнул телефон, сообщение пришло от коллеги: «Тебя лишь секунду видел сегодня. Выглядела потрясающе». Как же, помню, это еще до обеда было! Я, в красном сарафане, – чаровница, фея! Выползла из-под одеяла, постояла у зеркала. Волшебница красного носа. Все, спать.
Опять телефон. Подружка:
– Что делаешь?
– Пытаюсь умереть. А ты?
– А я из дома ушла.
Слышу – и правда ушла: вокруг машины шумят и голос веселый.
– Насовсем, – говорю, – ушла?
– Нет, – отвечает, – на час. Мне сказали, что я некомпетентная мать.
– Ну заходи ко мне. Может, ты сиделка компетентная?
– Нет, – говорит, – я погуляю. Давай, помирай. Пока, в смысле.
– Пока.
Села на диване, повертела головой в темноте, можно и кофе попить. Вкуса не поняла, высунула язык перед зеркалом. Так и есть – нездоровый язык! Прямо скажем: больной!
Третий заход на посадку, завернулась в одеяло с головой. Телефон тихонько тренькнул. Понимает, что уже раздражает меня, гад такой, осторожничает! Беру трубку, а там снова с работы письмецо: «Гаг дам назморг?». Заклинание, черт его раздери, какое-то! Перечитала, написала, что насморк чувствует себя прекрасно, чего о себе сказать не могу. Поворочалась, но из постели решила не вылезать, поскольку взаимосвязь стала очевидной: как только я встаю с дивана, сообщения где-то аккумулируются и не дают мне умереть. Легла на спину, дышу ртом, как рыба, и понимаю, что вот сейчас меня можно убить поцелуем. Нос настолько заложен, что я бы просто задохнулась! Кстати, сегодня насморк еще не прошел. Требуется убийца.
Останься со мной
Помню, давно, я спросила у бабушки, почему я не ношу прическу «конский хвост», как другие девочки.
– В нашей семье мы так не делаем. – Сказала бабушка.
Я и так это знала. Длинные, гладко зачесанные волосы, собранные в витиеватый узел на затылке. Мама, бабушка и я. Даже когда мне было 5 лет, или 10, или 16 я была маленькой строгой женщиной, потому что в нашей семье мы не делаем иначе. Я не сразу узнала – почему.
Если поставить нас рядом, мы будем выглядеть, как портреты одной и той же женщины, написанные в разные периоды ее жизни. Мы перетекаем друг в друга. Носим шляпы и длинные перчатки, слушаем старую музыку.
Теперь я одна делаю всё это.
Я помню, как ты сказал:
– Уже столько всего придумали в музыке, а ты слушаешь это…
– Старье?
– Просто всё, что тебе нравится, было у тебя на ладони. Ты не хочешь ничего узнавать.
А ты хотел бы узнать меня? – Думаю я, но молчу.
Ты не видел, как я пробуждаюсь к весне. Каким стремительным образом меняется мое тело, как только солнце начинает задерживаться над линией горизонта чуть дольше. Как я вытягиваюсь, истончаюсь, становлюсь собой. Я выхожу на улицу, чтобы смешаться с толпой. Чтобы среди множества лиц увидеть один только взгляд – твой. Я знаю, каким он будет: полным обещания вечной любви, обволакивающий, манящий. Я найду тебя в толпе, единственного. Живого.
Я устраиваюсь среди подушек, пристроив голову на локоть, а ты говоришь:
– Сворачиваешься, как кошка.
Сквозь полуприкрытые веки, как в дремоте, я смотрю, как легко перемещается по комнате твое крупное тело, все еще ощущая на себе его тепло. В комнате жарко, но моя кожа осталась сухой. Мой милый, ты так и не понял, что во мне нет ничего кошачьего.
Помню, как мама расчесывала мне волосы гребнем. Длинные зубцы легко скользят по прядям, ловкие пальцы скручивают локоны и собирают их на затылке. Я смотрела на наше отражение в зеркале, на сосредоточенное мамино лицо. Она поймала мой взгляд и улыбнулась.
– Видишь? Смотри, чтобы волосы не выбивались. Однажды этот гребень достанется тебе, а пока обойдемся шпильками.
Она ловко заколола волосы и отступила на шаг.
– Вот, потрогай.
Я аккуратно ощупала пучок: скрученные жгуты собраны в единое целое. На ощупь – словно потрогать гнездо.
– Спасибо, мама.
– Береги волосы, милая.
Я вижу, что ты наблюдаешь за мной. За тем, как я замерла. Твоя рука касается моей головы так бережно, будто я из стекла. Я думаю, что это любовь. Эта ночь длится и длится. Наступила весна, и я чувствую, как пахнет просыпающейся землей. Смотрю в склонившееся на до мною твое лицо и думаю, хорошо ли ты видишь меня в этой полутьме? Мое зрение не утратило остроты, язык, подрагивая, скользит между губами.
– Может, распустишь волосы? –Твой голос из темноты проникает в мою холодную кровь, азбукой Морзе стучит в жилах.
– Я думала, все любят учительниц. – Мой шепот похож на шуршание листвы или приглушенный свист.
Мои руки обвивают твою шею, ты говоришь, что в моем теле словно нет костей. Я тихо смеюсь, это весна сделала меня такой. Ты пахнешь морской водой, травой, ты пахнешь живым. Я говорю:
– Люблю тебя.
Стоя в ванной, я верчу в руках гребень. Он все-таки стал моим. Я думаю о том, что ты мне только что сказал: что любовь похожа на утренний туман. И я чувствую наступление утра. Скоро солнце начнет осторожно выглядывать из-за горизонта, но пока еще даже не видна его макушка. С рассветом, как туман растает твоя любовь, растворятся в воздухе твои слова. Я не могу потерять тебя, милый.
Я поднимаю глаза к зеркалу. Тысячелетний лик Горгоны смотрит на меня из глубины. Древнее чудовище в поисках вечной любви. Волосы струятся по спине, змеятся, свиваются в жгуты. Отложив гребень в сторону, я выхожу в комнату. Я не могу потерять тебя.
– Дорогой, – спрашиваю я, – ты хочешь стать бессмертным? Посмотри на меня.
Я вижу медленный поворот твоей головы. Знаю, какой ты увидишь меня сейчас: гибкой, словно текущей, со змеящейся гривой волос вокруг лица. Я смотрю на тебя и не могу насмотреться. Моя любовь сильнее всего на свете, ее хватит на нас обоих. Я люблю тебя, милый. Останься со мной.
Поворотный момент
Вот ты меня сейчас послушай, это важно. Когда я говорю «важно», значит – слушай и не вертись. У меня вас, знаешь, еще сколько? На всех времени не напасешься. Вот то-то и оно. Ну, значит так, в жизни каждого человека есть некие значимые точки, такие поворотные моменты, когда жизнь меняется и дальше начинает течь по какому-то новому руслу. События там начинают происходить, которых раньше не было, новые люди, новые мысли, ну, короче, обновление, апдейт. Переход на новый уровень, как в компьютерной игре. Бродишь себе, набираешь опыт, сила