На этот раз Голиаф сорвался с места, когда до него оставалось ярдов двадцать. Она, спотыкаясь, следовала за ним, пытаясь его окликнуть, но получалось лишь открывать рот, словно она тонула. Потом она слабо ахнула, и это был вздох облегчения. Пес остановился почти на верхней кромке леса, над деревьями позади него она угадывала возносившиеся к небу утесы и вересковые пустоши. Наверняка ей померещился тот симметричный лес: деревья, стоявшие между ней и собакой, казались вполне обыкновенными. Как только она выйдет отсюда, то обернется и посмотрит.
Казалось, доберман слишком вымотан, чтобы бежать дальше, или же на этот раз дожидается ее, чтобы показать выход из леса. Если не считать тяжелого дыхания, от которого вздымались собачьи бока, он стоял вполне спокойно, чуть развернув к ней морду.
– Хороший, хороший песик, – сумела прохрипеть она, спотыкаясь на ходу. Она сгорбилась, наклоняясь, спина болела, как гнилой зуб, и намотала поводок на руку.
И едва не выронила его, потому что ее начала бить неистовая дрожь. Она с трудом видела сквозь белую завесу собственного дыхания.
– Идем, Голли, – проговорила она болезненным сухим шепотом, а потом увидела, что он тоже дрожит. Он так замерз, что черная шкура побелела от инея.
В этот миг он закатил глаза, глядя куда-то ей за спину, и она поняла, чего не сумела заметить на дорожке. Все грязные следы, ведущие в ее сторону, еще тогда начали замерзать, на них сверкала ледяная корка, поскольку то, что заставило собаку бежать, прошло через лес. Голиаф оскалился и зарычал, словно бившая его дрожь обрела звук, и понесся в сторону вересковых пустошей, волоча за собой Эдну.
Она старалась удержаться на ногах и не отставать – альтернатива была слишком жуткой, чтобы хотя бы задуматься о ней. Вот только мир вокруг побелел, не давая разглядеть дорогу, или же виноваты были ее глаза, а лицо так онемело, словно на него натянули несколько ледяных масок. Она бежала вслепую, цепляясь за поводок, стараясь набрать воздуха в грудь, чтобы уговорить Голиафа притормозить и дать ей оглядеться. А потом она упала, распластавшись по земле, и ехать по сосновым иголкам оказалось так больно, что рука разжалась, выпустив поводок. Она слышала, как пес вырвался из леса, а потом на нее навалилась тишина. Лед сковал тело, и ей показалось, что она уже умерла и окоченела. У нее не осталось слов, чтобы защититься от присутствия, которое спустилось к ней, присутствия настолько холодного, обширного и голодного, что, пусть не видя, но сознавая его, она перестала дышать.
Глава двадцать седьмая
Бен, похоже, твердо решил блеснуть в Лидсе. Не успело их семейство пробыть в книжном магазине и двух минут, а он уже очаровал весь персонал, похвалив их за выставленного в витрине «Мальчика, который поймал снежинки», один экземпляр которого как будто покрывала корочка льда из серебристых блесток. После чего щедро одаренная подбородками хозяйка магазина и две ее помощницы, одетые в такие же комбинезоны, как она, отчего казались ее уменьшенными копиями, не знали, чем еще угодить Стерлингам: они тревогой спрашивали, достаточно ли удобны стулья у стола, где предполагалось подписывать книжки, приносили им и Маргарет с Джонни напитки, следили, чтобы все входившие в магазин узнавали о предстоящей раздаче автографов – даже низенький мужчина с покрасневшими глазами, который изо всех сил старался оставаться незамеченным, пока, стоя на цыпочках, тянулся к полке с эротикой. Когда начали подходить посетители, Бен разошелся еще сильнее.
– Это для вас? Как по мне, вы достаточно юны, – сказал он бабушке, пришедшей подписать книгу, которую она собиралась подарить на Рождество внуку. Он болтал с гостями о том, какие книги любят их дети, или, если подходили дети, о приключениях, какие сулят снегопады и удлинившиеся ночи.
– Это наши мама и папа, между прочим, – сообщал Джонни каждому, кто подходил.
Три ученицы Эллен приехали, чтобы купить по экземпляру каждой книжки, но то был, несомненно, звездный час Бена, и она была счастлива за него.
В конце очереди стояли репортер и фотограф из местной газеты. Репортер хотел только убедиться, что они живут достаточно близко, чтобы играть какую-то роль в жизни местного сообщества.
– Давайте и ваших детишек в кадр, чтобы подогреть интерес, – сказал фотограф, и Бен обнял их так крепко, что Эллен охнула. Когда фотограф сказал: – Снято, – Бен продолжал их обнимать еще несколько секунд, как будто боялся отпустить.
После того они прогулялись по городу, где вовсю шла подготовка в Рождеству. Хотя Джонни уже начал сомневаться в реальности Санта-Клауса, он захотел навестить его воплощение. Бен с Эллен повели детей в большой универмаг и остались дожидаться у грота, украшенного вечнозелеными пластиковыми растениями, откуда тоненький голосок исторгал рождественские гимны, пока Джонни стоял в очереди, а Маргарет самостоятельно отправилась взглянуть на одежду, чувствуя себя совсем взрослой.
– Что думаешь? – спросила Эллен у Бена. – Мы хорошо начали?
Он, кажется, был озадачен жиденьким пением, растекавшемся в воздухе.
– А ты довольна? – спросил он.
– Мне кажется, для новичков мы справились неплохо.
– Если ты довольна, то я тоже.
– Гораздо важнее, что и книжный магазин, и публика были тобой очарованы.
– Ты считаешь, мир ко мне готов? Куда бы я ни направился, вокруг меня всегда будут дети? Бен Стерлинг, магнит для воображения, Крысолов коллективного бессознательного. Мифы оживают, пока вы ждете, сказки, которые вы позабыли, заново рассказываются, мечты воплощаются, пока вы придвигаетесь ближе к огню…
Он смотрел за прилавок с косметикой на свое отражение, обрамленное сезонными блестками, и Эллен поняла, что он едва сознает ее присутствие, если сознает вообще, вероятно, укрывшись за стеной почти автоматических ответов, подготовленных для посетителей книжного магазина.
– Просто выложись по полной во время своего турне на следующей неделе, – посоветовала она, – а там уже и Рождество.
– Вот это уж не моя ответственность.
– Как, а кто же тогда сделает особенным наше первое Рождество в Старгрейве? Я имею в виду, для нас четверых.
– Я уверен, следующий год весь будет особенным.
Из грота вышел Джонни, и, судя по улыбке до ушей, ему было что рассказать родителям. Эллен он в этот момент показался особенно похожим на отца, и ее захлестнуло волной любви к ним обоим. Бен иногда тоже так улыбался, словно маленький мальчик, готовый поделиться каким-то секретом, и она надеялась, что он останется таким всегда. Он по-прежнему был тем человеком, в которого она влюбилась, и она просто не имеет права чувствовать себя одинокой, если изредка этому человеку приходится замыкаться в себе.
– И что же там было смешного? – спросила она.
– Рождественский дед все время шмыгает носом, – хихикнул Джонни, – и мальчик, стоявший передо мной, спросил, не нюхает ли он клей, которым приклеена его борода.
– Именно так и можно определить, что он ненастоящий, – пояснил Бен. – Настоящему Санта-Клаусу не нужны химикаты, чтобы ясно все видеть. Он целый год проводит во сне, и ему снится, как он летает над снегами и льдами под звездами, эти сны, словно снежные бури, копятся целый год, и вот когда дни становятся совсем короткими, наступает пора просыпаться.
– Из этого может получиться книжка, – предположила Эллен.
– Из чего? – спросила Маргарет, вынырнув из магазина с нарядами для подростков.
– Я же только что рассказал, – огрызнулся ее отец.
Разочарование, и неприятие, и робкое намерение не показывать свои чувства на публике по очереди отразились на лице Маргарет, и Эллен бросилась на помощь.
– Если твой папа будет постоянно пересказывать сюжет, у него может пропасть вдохновение, чтобы его записать, – пояснила она. – Просто была такая идея, что Санта-Клаус почти весь год спит и видит сон о том времени, когда проснется.
Эта идея так и вертелась у нее в голове, пока она везла всех из Лидса домой. Снег на вересковых пустошах почти растаял, освежив краски растительности и придав яркости влажной зелени, что наводило на мысли о весне. Две книги, которые еще предстояло закончить, вселяли в нее ощущение стабильности. Если по какой-то причине Бена не вдохновит идея, которую он только что озвучил, она, может быть, попытается записать ее сама.
Когда они вернулись в Старгрейв, над мостом уже помаргивали первые звезды. Мили Леса Стерлингов, сотканные из ночной темноты и льда, каким-то образом сумели приглушить свет городских огней. Дом встретил вернувшееся семейство волной тепла, прогнавшей озноб и рассеявшей пар от дыхания. После ужина они играли в «Монополию» со старым и видавшим виды набором фишек: игровые банкноты измялись за годы, когда дети играли ими в магазин, а один пластмассовый отель навсегда утратил форму, после того как был пожеван и едва не проглочен двухлетним Джонни. Под конец партии Маргарет с Джонни изо всех сил старались не трястись от холода. Переутомились, решила Эллен, отправляя их в постель, хотя, кажется, и в доме зябко, словно холод навалился на него откуда-то сверху. Только Бен не ощущал никакого похолодания, иначе не стал бы приставать, когда дети отправились к себе. Она накинула ему на плечи стеганое одеяло, когда он вошел в нее, а потом изо всех сил растирала его тело, стараясь прогнать озноб. Когда он остановился, она прижалась к нему. Это, похоже, не помогло защитить их постель от холода, но уже скоро ее сморила дремота, и стало все равно. Она провалилась в сон, мягкий, словно снежный сугроб, однако среди ночи ее разбудил тоненький голосок.
Это оказался Джонни. Он стоял у кровати, навалившись на край матраса. Она потянулась, чтобы взять его за руку, и почувствовала, как он весь дрожит.
– Что случилось, Джонни?
– Он хочет домой.
Джонни говорил как будто во сне, но в голосе угадывались слезы. Эллен выпустила его руку, чтобы выбраться из постели, ощупью нашла свой халат и повлекла Джонни прочь из спальни.