Может быть, она нарисует то, что поможет оживить новую сказку Бена. Она начертила круг в нижней трети листа, чтобы изобразить полуночное солнце, не торопясь сделала круг идеально ровным, насколько это было возможно, затем набросала в самом низу страницы сосново-еловый лес. Картинке, как она видела, не хватало чего-то, поэтому она начала дорисовывать деревья над и позади первых, все с большей тщательностью прорабатывая ветки со все большим количеством деталей, пока они не стали напоминать, скорее, морозные узоры, чем деревья, а когда она перешла к следующему ряду, и вовсе перестали что-либо напоминать. Рисунок внушает тревогу, решила она, но еще больше тревожило то, что образ возник у нее в голове, когда она этого даже не сознавала. Она перевернула страницу альбома, подумав о новом сюжете: кристалл, родившийся раньше начала времен.
Конечно, идея принадлежала Бену, а не ей, и она поняла, что не знает, как вдохнуть в нее жизнь. Она позволила кончику карандаша покоиться в центре листа, пока сама пустота в голове, кажется, не пришла в движение. Карандаш нарисовал короткую линию и пересек ее другой, затем наметил углы между ними, разделил концы каждой линии пополам, завершив морозными завитками, затем вернулся к центру и снова принялся делить углы… Задолго до того, как он остановился, она потеряла счет крохотным точным движениям. Но когда он в итоге замер, она увидела, что нарисовала кристалл, или же символ кристалла, форму столь малую и бледную, едва видимую, но при этом настолько многосоставную, что она намекала на образы, лежавшие за гранью воображения. Эллен смотрела на него, пока не решила, что понимает, как его можно вырастить, после чего начала рисовать заново.
Она не заметила, сколько времени прошло. Поначалу она поглядывала в окно на темнеющую тень леса, но после ушла в работу с головой. Чем дольше она рисовала, тем яснее ощущала, что образ уже здесь, перед нею, дожидается, пока она расшифрует его. Форма альбомного листа приводила ее в отчаяние, но что еще она может взять? Ей казалось, она не сможет выпустить карандаш из руки, пока не покроет линиями каждый дюйм бумаги. Наконец она завершила работу и на несколько долгих минут прикрыла рукой заболевшие глаза, прежде чем взглянуть на результат.
Он был прорисован до мельчайшей детали и в то же время нисколько не ясен. Все линии были такими же призрачными, как и на ее первом наброске кристалла. Узор наводил на мысль о ряби, замерзшей в тот миг, когда она скрылась из поля зрения, только – что это за рябь, на чем? Ей представилась середина паутины, такой огромной, почти бесконечной. Она всматривалась в рисунок, пытаясь понять, что он означает для нее, пока не пришлось зажмуриться, чтобы стряхнуть с себя ощущение, будто он впечатался в мозг. Но он остался с ней и в темноте. Эллен перевела взгляд на окно, в надежде, что зрение прояснится, и с испугом поняла, что провела за столом бог знает сколько времени. За окном было почти темно.
Бен уже ушел к Кейт за детьми? Неужели Эллен настолько поглотила работа, что она даже не заметила, как он вышел из дома? Она резко поднялась, едва не споткнувшись о ножки стула, и побежала в прихожую.
– Бен, ты наверху?
Ответом была тишина, однако не возникало ощущения, будто она в доме одна.
– Ты еще там, Бен?
Она уже сняла с вешалки рядом с перилами куртку, когда пол где-то наверху скрипнул, и она услышала голос Бена. Он доносился словно издалека, и либо она неверно расслышала его слова, либо он хотел так пошутить, но она хотя бы знала, что он в доме.
– Пойдешь со мной забирать детей? – прокричала она.
– Но ты же сразу оттуда вернешься домой?
– Вероятно, да.
– В таком случае, я подожду здесь.
Наверное, он заснул за столом, ей показалось, он пытается овладеть голосом.
– А тебе не будет скучно одному, пока мы не вернемся? – крикнула она.
– Постараюсь, чтобы не было.
На этот раз он отвечал гораздо решительнее, голос прозвучал объемнее и сильнее.
– Мы недолго, – пообещала она.
Эллен просунула руки в рукава, застегнула «молнию» и открыла входную дверь. Она сделала всего один шаг в сумерки, и зубы застучали от холода.
Глава сороковая
Если не считать туманной дымки над деревьями, небо было ясное. К Старгрейву со всех сторон подступала ночь, темнота растекалась над горизонтом позади железнодорожных путей, сливаясь с тенью леса. Эллен видела, что в обоих стоявших в отдалении на вересковых пустошах фермерских домиках горит свет. Эти желтые окошки светили ярче и ровнее, чем звезда, которая моргала в недрах зреющей ночи, но Эллен чувствовала, как темнота вступает в свои права: темнота, и мертвенно-бледное сияние снежного покрова, и над всем этим – холод. Должно быть, температура упала на несколько градусов с тех пор, когда она выходила на улицу. Как будто ледяная клешня вцепилась Эллен в лицо. Она натянула перчатки и поспешила вниз к шоссе, спотыкаясь на замерзших ямках следов.
К тому моменту, когда она вышла к ряду магазинов, мороз стоял такой, что она с трудом соображала. От каждого вдоха кололо в ноздрях, от каждого шага холод пронизывал подошвы обуви. Снег на тротуарах был притоптан, и идти по замерзшей слякоти было непросто. Большинство магазинов работали, витрины посерели от конденсата, но покупатели внутри еще толпились. Одно семейство с терьером на поводке шло через площадь: снег сдавленно скрипел под ногами, головы низко склонялись, словно признавая победу мороза.
– Осторожно, не упадите, – сказала женщина с терьером, и Эллен поняла, что они сосредоточены исключительно на собственных шагах.
Свернув на Хилл-лейн, Эллен притормозила. Белый массив над городом – общинные земли и лес, почти неразличимый, если не считать намека на контуры деревьев – светился. Ей почему-то представилась невероятно огромная смятая страница, подсвеченная изнутри, и похоже, страница эта была не совсем пустая – ей показалось, она различает рисунок, протянувшийся из сумрака под деревьями на краю общинных земель. Она заставила себя сосредоточиться на улице, по которой шла в горку. Должно быть, работа над рисунком сказалась на зрении, однако не стоит обращать внимание на подобные видения, ради детей.
Уже скоро окрестности города потонули в свете уличных фонарей, которые как будто жались друг к другу, приближаясь к общинным землям. Почти во всех домах светилось хотя бы одно окно в нижнем этаже. Огоньки гирлянд пробивались сквозь шторы и рождественские венки, рассыпаясь по тротуарам и заснеженным садикам. Перед Эллен распахнулась дверь, и хозяйка перебежала на другую сторону улицы, чтобы вручить престарелому соседу исходившую паром кастрюльку, прикрытую салфеткой.
– Закрывай дверь, смерти ты нашей хочешь! – возмутился где-то в доме хозяин, когда женщина метнулась обратно в дом.
Дверь с грохотом затворилась, и улица опустела, если не считать Эллен и нескольких снеговиков, белые головы которых торчали над садовыми стенами.
Пока она добралась до дома Кейт и Терри, лицо у нее превратилось в замороженную маску. Как только она ступила на короткую дорожку к дому, плетистые розы над калиткой стряхнули на нее снег. Она слышала смех Джонни и Маргарет, осторожно переставляя ноги по обледенелой дорожке, рядом с которой в окружении многочисленных следов возвышался снеговик. Эллен вынула руку из кармана, нажала на кнопку звонка, и Кейт подбежала к двери.
– Судя по твоему виду, тебе не повредит что-нибудь горячительное!
– Только не открывай ради меня бутылки, предназначенные на Рождество.
– В этом доме Рождество уже идет полным ходом. – Кейт провела ее в гостиную, где под потолком тянулись развернутые бумажные гирлянды ангелов, и раздвинула двойные двери в столовую. – Скотч – наш ответ морозам!
– Как я рада, что есть хоть какой-то ответ.
– Только не думай, что тебе до конца дней своих придется терпеть такую зиму. Здесь бывает холодно, но ничего подобного не случалось еще никогда.
У Эллен от тепла уже ныла кожа на лице и руках, освобожденных от перчаток. Кейт налила в бокалы односолодового виски, и они чокнулись.
– Вот средство, чтобы примириться с погодой. У нас всегда есть запас.
– Как Терри справляется с фургоном?
– С фургоном – никак. Он целый день проходил пешком с позаимствованной у Элгина тачкой, развозя книжки старикам. Хорошего библиотекаря от работы не удержать.
– За него!
– И за то, что поддерживает жизнь во всех нас. За детей и людей в целом. И еще за картины и книжки, которым нужны вы с Беном, чтобы перенести их на бумагу. – Кейт сощурилась, поглядев на пустые бокалы. – Хорошо, но мало. Надо бы еще выпить на посошок – или не на посошок, если хочешь задержаться подольше.
Она подходила к бару, когда раздался дверной звонок.
– Эллен, ты не посмотришь, кто там? Должно быть, что-то важное, если люди вышли из дома в такой вечер.
Может, Бен? Наверное, бокальчик-другой поможет ему расслабиться. Эллен открыла входную дверь, надеясь увидеть мужа. Но это пришел Терри и уже собирался снова ткнуть в кнопку звонка зажатым в кулаке ключом, который он так и не смог вставить в замочную скважину замерзшими руками в перчатках.
– Еще минута на улице, и вам пришлось бы размораживать меня в микроволновке, – произнес он, плечом закрывая дверь. – Как ваши трубы?
– Очень даже ничего, насколько я чувствую. А у тебя как?
– Да я не о внутренностях, я о вашем доме. – Он с трудом стянул перчатки и сморщился, распрямляя пальцы. – Встретил у церкви Стэна Элгина, Кейт. Несколько домов наверху уже замерзли. Он решил обойти народ и сказать, чтобы не выключали отопление на ночь. Я пообещал взять на себя нашу улицу, как только отогреюсь.
– Я могу пойти вместо тебя, милый. Ты и без того весь день на морозе.
– Нет, ты лучше сиди дома, по крайней мере, до завтра, а там видно будет. Да, Эллен, я бы на твоем месте не стал затягивать: если вести детей домой, то лучше сейчас, если только вы не хотите остаться до утра, чему мы будем только рады. Верно я говорю, Кейт?