– Я уж решил, ты нашел яму с перебитыми печорами, – пренебрежительно сказал Арнгрим. – А тут всего лишь уединенное жилище какого-нибудь знахаря или шамана…
– Угу, – кивнул Крум, откидывая шкуру. – Загляни внутрь.
Арнгрим наклонился, заглянул и поморщился. Из вежи пахнуло землей и гнилью. Черная плесень была повсюду: на стенах, на утвари, на гниющих шкурах и берестяных туесах…
– Ты видишь это? – приглушенным голосом спросил Крум. – Тут все брошено в одночасье. Вот разобранные для сна постели. Вот там – недошитое рукоделие… Люди будто просто исчезли.
– Может, убегали в спешке?
Крум вместо ответа указал на деревянную собачку, что валялась у очага.
– Ты видел ребенка, который ушел бы, бросив под ноги игрушки?
Арнгрим нахмурился. От всего этого веяло давней бедой.
– Что думаешь?
– Я думаю, ты прав: тут жил шаман. Гляди, вон посох… С шаманом жила его семья. А потом с ними что-то случилось… И они исчезли!
– После чего вся чудь снялась и сбежала, – добавил Дарри. – И ведь ничего отсюда не взяли! Хотя тут драгоценные вещи. За вон такой котелок любой саами удавится!
Он кивнул на потускневший котелок над очагом, родом явно из южных земель.
Арнгрим потянулся за ним, но Крум перехватил его руку.
– И ты не трогай, – быстро проговорил он. – Я чую, тут все проклято, брат. Саами никогда не берут вещей того, кто погиб скверной смертью… Чей дух бродит вокруг… А может, и не только дух.
– О чем ты?
– Ты слыхал о равках? Неживых и немертвых упырях с железными зубами? В них перерождаются именно бывшие нойды…
Арнгрим хмыкнул.
– Хочешь сказать, мальчишка не зря боялся, что где-то здесь таится драуг?
– Не просто драуг, а драуг-чародей. Вполне может быть!
– Ладно, хорошо, что сказал, – подумав мгновение, произнес Арнгрим. – Я передам парням, пусть будут настороже. А если упырь в самом деле явится – мы отлично повеселимся!
– Мертвых проще обыскивать, но сложнее допрашивать! – ввернул пословицу Дарри.
– Это не про здешних мертвых, – осек его Крум. – Придержи язык, братишка. А ты, Арнгрим… Разве не понимаешь? Ветер и волны принесли нас в проклятое место. Где-то в сопках наверняка бродит опасная нежить…
– Везде опасно, – холодно произнёс Арнгрим. – Какое нам дело до саамской нежити?
Крум закатил глаза, но ничего не сказал. Бесстрашие ярла граничило с богохульством. Но разве не поэтому нордлинги считались самыми свирепыми воинами севера?
– Ну, раз ты решил остаться… – Крум поглядел на рукоделие и деревянную собачку. – Если ненастной ночью к порогу землянки подойдет плачущая женщина… Или маленькая девочка… И начнет проситься в тепло… Ты же объяснишь людям, как они должны поступить?
Следующим утром началась охота на морского зверя. Кого только не было в щедром море! И моржи, и белухи, и нерпы, и тюлени. Даже нарвалы небольшим стадом заглянули в залив и величественно уплыли вдаль. Больше их не видели, однако Лодин Дровосек, которого сделали старшим над охотниками, не терял надежды. В отдаленных скалах он обнаружил место, где в отлив на мелководье так и кишели креветки, и уверял всех, что нарвалы непременно явятся ими полакомиться, причем очень скоро. Лодин крепко верил в ярла Арнгрима и его особую связь с морскими богами.
Многие из бывших закупов с жаром приняли участие в охоте. Предвкушая добычу, они мечтали, как вернутся в Ярен, расплатятся с долгами и встретят йоль свободными и богатыми людьми.
Однако другие – такие, как Бранд Мороз, Дарри и, как ни странно, Гнуп, – ворчали, высказывая недовольство. Они отлынивали от добычи зверя, утверждая, что они воины, а не охотники. А вечерами заводили долгие разговоры о курганах, полных сокровищ, о таинственных святилищах печор, доверху набитых золотом, и о подводных городах, где улицы усыпаны самоцветами – только нырни и достань…
Снорри по-прежнему всех сторонился. Он был на удивление молчалив для скальда. Видно, прозвище было дано ему вовсе не в насмешку, как когда-то заподозрил Крум. Большую часть времени Снорри проводил в одиночестве, перебирая струны харпы и, видимо, сочиняя новые песни.
Старший Хальфинн украдкой все равно следил за долговязым певцом. Ему казалось, что Снорри что-то знает и скрывает… А может, будучи скальдом, видит незримое, другим невидимое.
– Поговори с ним, брат, – попросил он как-то Арнгрима. – Пока его в самом деле не побили…
Арнгрим, не любивший откладывать дела на потом, тем же вечером вызвал скальда на разговор.
– Ты ведешь себя странно, Снорри Молчаливый, – заговорил он, когда они вдвоем прогуливались на закате среди дюн. – Ты будто гнушаешься моими людьми. Они, конечно, не отборная дружина, закаленная годами испытаний, однако ничем не заслужили презрения.
– Никого я не гнушаюсь ярл, – чопорно сказал Снорри. – Твои люди, набранные по случаю, в самом деле не заслужили пока ни скверного, ни доброго отношения. Впрочем, нас ждут испытания. Думаю, скоро кое-кто из них себя покажет…
– Это правда, – кивнул Арнгрим, невольно насторожившись. – Я мало что знаю о прошлом моих людей, и то с их слов… А ты что-то узнал? Или, может, знавал кого-то из них раньше? Тогда расскажи мне! Вождю подобает знать такие вещи. Незнание может нам дорого обойтись.
Снорри как будто поколебался, однако ответил уклончиво:
– Я наблюдаю за твоими людьми всю дорогу, Арнгрим-ярл. И считаю, что они весьма разнятся. Есть среди них и достойные, и бесполезные. И такие, которые сбегут от тебя в миг опасности, и такие, что продадут тебя занедорого… А двое, по правде говоря, поистине ужасны. Но я не буду называть имен, поскольку ни в чем не могу никого обвинить. И если в человеке таится чудовище, оно может пробудиться, а может и нет. Ведь так?
С этими словами Снорри пристально взглянул на Арнгрима, и тот отвел глаза.
– Лучше уж я буду заниматься тем, для чего я здесь, – добавил скальд. – Грести, охотиться, петь висы и драпы, воспевать твои подвиги и песнями помогать тебе в сражениях и трудах…
Он задумчиво снял с плеча харпу, опустил голову так, что русые волосы упали на лицо, и пальцы его забегали по струнам.
– Ты сочиняешь песню? – спросил Арнгрим.
– Да… Правда, это безделка…. Мне приснился сон. Будто я один, связанный, в лодке среди покрытого льдинами моря. Течение несет меня на север, а вокруг только ледяная смерть… И вдруг я слышу голос… О, какой сильный, пронизывающий, нежный голос…
И Снорри тихо запел – совсем не так, как он пел хвалебные песни и славословия богам.
Волны пенятся в гневе,
Но взыскует душа,
Дальше, дальше на север
Одиноко спеша.
Что ты ищешь – сквозь муку,
Вопреки бытию?
Кто подаст тебе руку
На последнем краю?
Что ты ищешь, мой милый?
Не рассеется тьма.
Тень над миром склонилась,
Наступает зима…
Арнгрим слушал песню, затаив дыхание. В горле встал ком, сердце колотилось. Чудилось: это не просто песня, а голос из снов, через видение скальда обращенный к нему самому.
Солнце всходило в туманной дымке. Россыпью жемчуга дрожала рябь на воде. Высоко в небе кричали чайки.
Лодки почти беззвучно скользили по волнам. Даже дыхания охотников не было слышно. Лишь иногда с тихим плеском срывались капли с весла, растворяясь в звуках моря.
Грозные морские единороги на самом деле пугливы. Они всегда настороже; они боятся всякого незнакомого шума и при малейшей угрозе тут же уходят в спасительную глубину.
Первая лодка подходила все ближе к скалам. Двое гребли, двое, приподнявшись, держали наготове гарпуны. На носу замер Лодин Дровосек. Позади и немного в стороне шла другая лодка. Ее вел опытный охотник Даг Вилобородый.
Взгляд Лодина скользил по водам. Нарвалы живут в холодных морях, они любят простор, уединение и тишину. Но еще больше любят они вкусно поесть.
Именно поэтому на заре их и поджидали около креветочной отмели…
И вот из зеленоватых глубин плавно вынырнули трое. Изящные хвосты, гладкие, блестящие тела… Серая, в черных и белых пятнах шкура единорогов напоминала цветом кожу утопленника, изрядное время пробывшего в морской воде. Поэтому нордлинги и звали единорога нарвалом – «мертвым китом».
Нарвалы подплывали все ближе к отмели. Они фыркали, выдыхая водяной пар. Лобастые головы венчали белые рога не меньше чем в три руки длиной!
Лодин быстро переглянулся со вторым охотником и Дагом в соседней лодке, движением пальцев указал каждому его цель… плавно занес гарпун…
Свистнуло лезвие, сразу за ним второе.
Вода вскипела! Волна резко качнула лодку. Даг промахнулся: его гарпун лишь скользнул по боку зверя, нанеся глубокую рану. Нарвал ушел в глубину, оставляя за собой расплывающийся кровавый след.
Лодин ударил точнее. Его гарпун попал прямо зверю в загривок. Единорог бился в предсмертной муке, поднимая тучи брызг.
– Гребите! – крикнул Лодин, не спуская с него глаз. – Скорее! Тащите его, пока не потонул!
Позади снова свистнул гарпун.
– Эх, чуток промазал! – раздался крик с соседней лодки. – Не нырнул бы! Еще гарпун! Вон он, в глубину пошел, бейте его, парни!
Лодка поравнялась с добычей. Нарвал, из загривка которого торчало лезвие, уже умер и неподвижно лежал на воде, медленно погружаясь. Лодин перегнулся через борт и быстро привязал тушу к лодке.
Все море вокруг багровело от крови. В красной воде плавали серые тела. С соседней лодки доносились воинственные вопли: их единорог еще пытался сопротивляться, но удары сыпались градом, и гибель его была уже близка. Третий единорог, раненный неудачным броском, сбежал.
– Хватит портить шкуру! – крикнул Лодин охотникам.
Он перегнулся через борт, схватил своего нарвала за рог, приподнял и торжествующе заорал: