Лишь теперь Кайя осознала: с того мига, как волны принесли ее лодку к берегу Похъёлы, за ней – вернее, за ее великой короной – велась охота.
– Здесь до нас хищному сейду не добраться, – продолжал Анка. – Некоторые сейды умеют летать – но не этот, обратившийся к прожорливым духам нижнего мира. Видно, для него это невыносимо. Вот он и собирает себе крылья, чтобы добраться до наших гнездовий… Если бы не ты, с моими крыльями и моей кровью проклятый черный камень стал бы летучим и погубил бы нас! Поэтому, после того как ты разрезала ту сеть и напоила меня, мои сородичи непрерывно следовали за тобой. Они знали, что злодей ведет свою охоту, и оберегали тебя, Чайка. И вырвали из ловушки колдуна – так же, как ты спасла меня…
Анка торжественно склонился перед Кайей. Она ответила ему таким же благодарным поклоном.
– Яннэ считает, что ты еще не оправилась. Род Кивутар решил: живи с нами сколько хочешь. Когда скажешь, мы отнесем тебя к людям, что кочуют по южным пределам Похъелы. Но не дальше – пересекать границу нашему роду запрещено богами.
– А как же корона?
Лицо Анки стало суровым.
– С ней мы помогать тебе не станем.
У Кайи все внутри упало.
– Но почему?!
– Таково решение акки Лоухи.
«Лоухи?»
Кайе смутно вспомнились взволнованные возгласы Яннэ: «но акка Лоухи не захочет… Тащите ее в Ледяное Гнездо…»
– Кто эта Лоухи? Ваша шаманка?
– Наша богиня, – коснувшись когтистой рукой груди, ответил тун.
Тянулись долгие летние дни. Если бы не навязчивые мысли о потерянной короне и пропавшем сайво, Кайе было бы совсем неплохо в гнездовье рода Кивутар! Летучее племя заботилось о ней и в то же время не докучало. Вдобавок некоторые туны неплохо владели саамской речью. Кайя не раз задумывалась: почему? Значит, все же есть в Похъеле люди и туны с ними общаются?
Для житья ей выделили одно из плетеных гнезд среди скал. Кайя изучила его с большим любопытством. Взрослые туны были способны спать прямо на деревьях, уцепившись мощными когтями за толстую ветку и с головой закутавшись в крылья – блестящие, плотные, как броня, непроницаемая для дождя и снега. Однако для выращивания птенцов они вили гнезда. Вернее, плели из тонких и крепких сосновых корней. Когда-то Кайя помогала акке Кэрр плести из таких корней сети и помнила, как тяжела эта работа. И теперь восхищалась, глядя на круглое, подобное огромной корзине гнездо с узким входом-лазом: какое красивое плетение! Внутри – ни ветерка!
Тунье гнездо было очень теплым: дно его устилал густой покров из пуховых перьев. Тунья Тиниль, – Кайя успела с ней подружиться, – сказала:
– Матери выщипывают для птенцов лучшие перья из своей груди. Эти перья – самые мягкие и теплые на свете. А еще они целебны. Если в них погрузить истощенного или раненого, он поправится намного быстрее!
– Что же, я обделила чьего-то птенца, заняв его гнездо? – встревожилась Кайя.
– Нет, – погрустнела тунья. – В этом гнезде никогда не будет птенцов… Его хозяйка пропала без вести давным-давно…
Кайя кивнула, вспомнив узкий череп, на который наткнулась тогда в бору. Теперь он лежал на вершине утеса, на особой скале.
Огня туны не разводили – пернатые его опасались. Дичь и рыбу, пойманную в окрестных озерах, поедали сырой, иногда подсоленной или вяленой. Кайю время от времени относили к подножию утеса за ягодами: там, внизу, как раз наступала пора черники и морошки. А сильные когтистые лапы тунов куда больше годились для того, чтобы хватать скользкую рыбину, упав на нее с высоты, чем для сбора ягод.
Добычей пищи туны были заняты весь день. До самого заката в гнездовье никого не было, кроме малых птенцов да туний, что за ними приглядывали. Птенцы тунов, большеглазые и почти круглые из-за густого серого пуха, сперва дичились гостьи, а потом принялись надоедать ей, пока матери им не запретили. Птенцы очень забавляли Кайю и порой будили в ней чувство глубокой нежности, какого она прежде не знала.
«Вот бы остаться тут жить навсегда, – невольно думала девушка, глядя, как возятся и пищат пуховые комочки. – А что, Яннэ же сказала: живи сколько хочешь! Интересно, если выйти замуж за туна, кто родится – человек или…»
Над головой пронеслась тень, и прямо в кучу птенцов плюхнулась окровавленная тушка олененка. Веселый писк мгновенно сменился свирепым клекотом. Дети накинулись на лакомство, отпихивая друг друга несуразно большими лапами, и принялись яростно рвать тушу на части.
«Нет, нет! – подумала Кайя, оторопело глядя на кровавое пиршество. – Родить ребенка от туна? Храните меня боги!»
Глава 17. Чужие сны
Злой колдун держал перед собой великую корону, глядя на нее жадным взором. Черные губы его шевелились, то ли уговаривая, то ли заклиная… Но корона молчала.
– Ты отзовешься… – шипел старик-камень. – Ты мне ответишь…
– Не трогай ее! – воскликнула Кайя…
И проснулась.
Она выбралась из гнезда и направилась к краю обрыва, с которого туны улетали на охоту. И долго стояла там, вздыхая, глядя на уходящие вдаль голубоватые леса.
У тунов хорошо, спокойно, сытно… Но как забыть о короне?
Поначалу Кайя гнала от себя мысли о шаманском венце – так ей было стыдно. Предсказание Сельги сбылось в точности. Она была слишком слаба, чтобы удержать такое сокровище! Хорошо еще, что сама осталась в живых. А венец, как и посулила Сельга, угодил в лапы к лесной нечисти, – и виновата в этом только она, Кайя.
– Что ты будешь делать с моей короной, колдун? – тихо спросила Кайя вслух, держась за сосновую ветку и тщетно пытаясь высмотреть среди леса то самое озеро. – Зачем она тебе?
– Ничего не буду! – раздался рядом зловещий шепот.
Кайя подскочила, едва не рухнув в пропасть.
– Кто здесь?!
Соседняя скала шевельнулась, расправила крылья и захихикала.
– Ох… это ты, Тиниль!
Невидимка, только что неотличимая от скалы, выпрямилась, убрала с лица рыжеватые волосы и стала юной туньей с пестрыми, с просинью, крыльями.
– Ах ты, мокрая куропатка! Я-то перепугалась!
– Ничего болотный сейд не станет делать с твоей злой шапкой, – сказала Тиниль. – Спрячет подальше, да и все.
– Почему?
– Потому что он не совсем дурак, – раздался рядом знакомый голос.
Кайя схватилась за голову.
– И Анка тут?
– Конечно, – усмехнулась тунья. – Он следит за тобой, как за птенцом. Вдруг споткнешься, да и свалишься вниз?
Глубокая тень от корявой сосны шевельнулась и шагнула к Кайе.
– Ну и зачем? – укоризненно вздохнула Кайя, бросая взгляд на чернокрылого. – Яннэ попросила?
– И да, и нет.
– Как это?
– Яннэ тревожится за тебя, – ответил Анка. – Она говорит, ты не поправляешься, а чахнешь. Но если бы не она, я бы и сам взял тебя под свое крыло. Ты мне по душе… вернее, нам всем, – поправился он, покосившись на Тиниль. – Мы хотим тебе помочь. Но как помочь тому, кем завладел дух рогатой шапки?
– Вот именно, – поддакнула Тиниль. – Хватит о ней думать! Пошли песни петь!
«Если бы это было так легко», – уныло подумала Кайя.
Тиниль не понять – она обычная девушка-птица. А вот Анка – из рода колдунов. Как и Яннэ, его мать.
Когда Кайе об этом сказали, она была поражена: эти двое выглядели ровесниками. Но потом, приглядевшись к другим тунам, она поняла, что вообще не может распознать их возраст. Кто стар, кто молод? Яннэ оказалась гораздо старше, чем думала Кайя. Она правила племенем уже не первое поколение.
«Когда тун вылетает из гнезда, он считается взрослым, – рассказал ей Анка. – Старых тунов – в отличие от старых людей – не бывает. С годами туны становятся лишь сильнее. Они набираются мудрости и опыта… А когда чувствуют, что силы начинают покидать их, сами улетают в последний полет. Над морем, на полночь, в мир духов…»
Анка же был молод – по меркам тунов, ненамного старше ее самой. Однако его жизнь совсем не походила на жизнь сородичей. У него не было своего гнезда, не было ни жены, ни птенцов. Он не летал на охоту вместе с прочими и никогда не участвовал в кровавом дележе добычи. Он жил отдельно, чем занимался – неизвестно. И, как однажды проговорилась Тиниль, лишь с появлением Кайи стал чаще бывать в гнездовье Кивутар. Обычно же они подолгу его не видели.
«Верно, это потому, что он сын Яннэ и урожденный чародей, – думала Кайя. – Поди пойми обычаи тунов!»
– Давно хотела спросить, – заговорила Кайя. – Почему вы не предупредили меня? Почему прятались и ждали до самого последнего мига, когда злобный сейд почти утопил меня?
Анка и Тиниль переглянулись.
– Ну, во-первых, – заговорила Тиниль, – дело в твоей рогатой шапке. Ты же не просто так носила ее с собой? Ты – славная птичка-саами, в тебе нет зла. Но то, что ты несла с собой в берестяном коробе, – оно недоброе… И очень сильное… И если бы ты призвала его на помощь, кто знает…
– Вы ждали, что я воспользуюсь короной?
– Да. А потом мы увидели, что ты даже не попыталась ее достать, и поняли, что тебя надо спасать.
– Но почему вы не унесли и короб? Он ведь плавал в воде рядом со мной!
– Нам он не нужен, – сухо ответил Анка.
Кайя помрачнела, испытывая непонятное разочарование.
– Да вы просто побоялись, – буркнула она. – Вы, такие когтистые, крылатые, могучие – и боитесь какого-то старого болотного камня!
Тиниль бросила тревожный взгляд на Анку.
– Дело не в страхе, – со странной горечью сказал он.
– Дело в том, – проговорила тунья, косясь на чернокрылого, – что нам велено держаться от хищного сейда подальше. Мы живем в скалах, здесь мы в безопасности. Зачем нам вражда с этим болотником? Это не наше дело!
– Значит, вы приглядывали не за мной, а за короной, – буркнула Кайя.
– Ты вовсе меня не слушаешь? – встопорщила перья Тиниль. – Твоя корона пропала – и хорошо!
– Нехорошо! – запальчиво ответила Кайя. – Надо вернуть ее! Вы думаете, хищный сейд не посмеет к ней обратиться. А я уверена, что посмеет! Что, если он обретет с ее помощью дар полета – и доберется до вас?