— Методом от противного?
— Точно.
— А хорошо ли это? Я имел в виду: она меня малость пугает.
— Вы и половины ее ужасности не познали. Тем не менее, она исключительно умна.
— Ох, вот это мне совсем не нравится. Знаешь, я действительно чую рыбный вкус. Слабый намек. Этот угорь был совсем сухим?
Слуга поднес к губам половник и вытащил из него некий кусок — черный, сморщенный и настолько непривлекательный, насколько можно вообразить.
Теол склонился поближе. — Багг…
— Да, хозяин?
— Это подошва.
— Разве? Ох. Я — то гадал, почему с одной стороны он тоньше, чем с другой.
Теол сделал еще глоток. — Знаешь, все еще отдает рыбой. Могу заключить, что носитель сандалии работал на рыбном рынке и наступил на угря, а потом потерял подошву.
— Я с трудом заставляю себя подумать о том, на что еще он — или она? — мог наступить.
— Да, нёбо ощущает вкусовую гамму, намекающую на сложную и длинную историю приготовленного. Ладно. Как прошли день и вечер?
— Без особых происшествий. Ракет сообщила, что Герун убил за год почти три тысячи горожан.
— Три тысячи? Явный излишек.
— Я тоже так подумал. Еще супа, хозяин?
— Да, спасибо. Так в чем его проблемы?
— Геруна? Побьюсь об заклад, просто кровожадность.
— Так просто? Ужас. Думаю, нам надо что-то делать.
— А как прошли ваши день и вечер?
— В делах. Я утомился.
— Вы были на крыше?
— По большей части. Хотя припоминаю, один раз сошел вниз. Зачем — не помню. Кажется, я и тогда не понял, зачем — и пошел спать.
Багг склонил голову набок: — Кто-то приближается к двери. — На улице послышался стук сапок, слабый лязг стали.
— Кажется, мой брат, — отозвался Теол. Повернув голову к входной завесе, он возвысил голос: — Брюс, входи.
Занавеска откинулась, вошел Брюс. — Что за интересный запах, — сказал он первым делом.
— Рыбный суп. Не хочешь?
— Нет, спасибо. Я уже поел, как раз после второго звона. Надеюсь, ты слышал молву.
— О войне?
— Да.
— Очень мало, — сказал Теол.
Брюс колебался. Он со вздохом покосился на Багга. — Среди Тисте Эдур явился новый император. Халл присягнул ему на верность.
— Да, это поистине нехорошо.
— Так что ты под угрозой.
— Ареста?
— Скорее убийства. Все во имя патриотизма.
Теол отодвинул миску. — Мне кажется, Брюс, что ты в большей опасности, чем я.
— Меня хорошо охраняют, а тебя — нет.
— Чепуха! У меня есть Багг!
Слуга поглядел на Брюса с тупой улыбкой.
— Теол! Не время для шуток…
— Багг обиделся!
— Я?
— Разве нет? Я бы обиделся, если бы был на твоем месте…
— Кажется, вы и сидите на моем месте.
— Приношу извинения за неуклюжий речевой оборот.
— Великодушно прощаю, хозяин.
— Ты наполнил меня облегчением…
— Прекратите! — Брюс вскочил, взмахнув руками. Измерил шагами тесное пространство комнаты. — Угроза весьма реальна. Агенты королевы не ведают колебаний. Вы оба в серьезной опасности.
— Как мое убийство изменит факт предательства Халлом родной страны?
— Никак, конечно же. Но твоя история, Теол, заставляет многих тебя ненавидеть. Инвестиции королевы пострадали по твоей вине, а она не забывает и не прощает.
— И что ты предлагаешь?
— Во — первых, прекрати спать на крыше. Позволь мне нанять нескольких охранников…
— Нескольких? О скольких ты думаешь?
— По меньшей мере четверых.
— Одного.
— Одного?
— Одного, не больше. Знаешь, Брюс, я не люблю толпу.
— Толпу? Ты всегда ее любил.
— Теперь — нет.
Брюс посмотрел сердито, потом вздохнул: — Ладно. Одного.
— И ты будешь счастлив? Отлично…
— И больше не спать на крыше.
— Боюсь брат, это невозможно.
— Почему?
Теол взмахнул рукой: — Погляди на комнату! Это полный беспорядок! К тому же Багг храпит. И мы говорим не о тихом храпе. Вообрази, что ты прикован к полу пещеры, и в нее врывается прилив, с ревом, ревом, РЕВОМ…
— У меня на примете трое телохранителей, родных братьев. Один из них всегда будет на посту, даже когда ты спишь крыше.
— Если он не храпит…
— Они не будут спать! Они будут стоять на страже!
— Хорошо, хорошо. Успокойся. Я же согласился. Так как насчет супа? Хоть перекусишь до завтрашнего завтрака.
Брюс глянул на горшок. — В нем ведь вино?
— Точно. И самое лучшее.
— Ладно. Налей полмиски.
Теол и Багг обменялись радостными улыбками.
Глава 15
Между нами черное стекло
Непохожести нечеткий лик
И все дальше разбегаются
Эти братские миры
Напрямик не в силах ты пройти
И рукою не пронижешь тень
На себя ты смотришь в зеркало
Только видишь чужака
Черное стекло встает до неба
Ничего важнее вовсе нет
Промежуток между нами
Странствием не сократить
Ни увидеть четко, ни понять
Мы не можем этот промежуток
И к завесе смутной тьмы
Поворачиваем спины
Что же это значит? Просто
Больше мы не смотрим на себя.
Предисловие к «Избавлению нереков»,
Свет и жар сочились из скалы, безжалостно кружили над узкой дорогой. Призраки устремились к трещинам и расселинам и теперь сидели в них, как ожидающие сумерек летучие мыши. Серен Педак ждала Бурака. Опустила на землю тюк, одернула пропитавшийся потом ватник под доспехами — он пополз по спине, будто слезающая кожа. Она сложила часть доспехов в тюк, что, естественно, не облегчало карабканье к верхней точке перевала.
Сзади не доносилось ни звука; она уже решила вернуться на дюжину шагов и поглядеть, что творится за гребнем. Но тут послышались тихие проклятия и неровные шаги.
«Бедняга».
На всем пути их осаждали духи. Призрачные твари сделали сам воздух возбужденным и неспокойным. Было трудно спать, в поле зрения постоянно что-то мелькало, стоянка оглашалась скрежетом и шепотом. Нервы натянулись до предела.
Взглянув на солнце, она стерла со лба смешанный с песком пот и прошла несколько шагов по тропе. Уже почти кончились земли Эдур. Еще тысяча шагов. Потом день пути вниз, к реке. С ними нет фургонов, так что можно просто нанять лодку и проделать остаток пути в Трейт по воде. Еще день.
«А потом? Сохранит ли он мой контракт»? Это казалось бессмысленным, так что она думала — ее просто отпустят. Свобода, возможность добраться до Летераса. Но Бурак Преграда помалкивал. По правде говоря, за весь путь от селения хиротов он ни произнес ни слова.
Она обернулась поглядеть, как купец вылезает на плоскую середину перевала. Одежда и брюки порваны, в пыли и полосках пота, лицо и шея краснеют нездоровым румянцем. Серен пошла назад. — Здесь мы немного передохнем.
Он кашлянул. — Зачем? — Голос походил на хриплый лай.
— Потому что нужно отдохнуть.
— Вам не нужно. Тогда зачем отдыхать мне? Аквитор, я в полном порядке. Просто ведите к реке.
Ее тюк содержал припасы на двоих. Она срубила деревце и превратила его ствол в клюку. Это все, что он держал в руках.
Купец, задыхаясь, встал, тяжело оперся на палку. — Я намерена отдыхать, Бурак, — произнесла Серен резко. — А вы можете делать что хотите.
— Не могу терпеть шпионов! — внезапно завизжал купец. — Везде! Проклятые тени! Хватит! — Он поковылял по тропе.
Серен вернулась к мешку, снова вскинула его на плечи. Одно чувство она разделяла с торговцем искренне и полностью: чем скорее кончится путешествие, тем лучше.
Теперь она шла сзади него. Но быстро нагнала и обогнала.
Вскоре Серен достигла прогалины, по которой проходила установленная сотню лет назад граница. Бурак Преграда снова оказался сзади, вне прямой видимости. Серен сбросила тюк и подошла к полированным черным стенам, вспоминая, как недавно касалась странной — и странно гостеприимной — поверхности камня.
Некоторые тайны лучше не разгадывать. Когда зловещие обстоятельства срывают тонкую кожицу загадки, явившиеся на свет истины по большей части оказываются горькими.
Она прикоснулась ладонями к теплому, гладкому камню и почувствовала, как в тело струится целительная сила. За гранью — фигуры в бесконечном движении, как всегда, не обратившие на нее внимания. Как всегда. Серен уперлась в стену лбом, закрыла глаза.
И услышала шепот.
Язык, родственный эдурскому. Серен попыталась перевести. И ей открылся смысл сказанного.
— … когда повелителя нельзя сокрушить. Нельзя победить.
— И теперь он питается нашим гневом. Нашим отчаянием.
— Из троих вернется один. Наше спасение…
— Глупцы. Каждая смерть увеличивает силу. Победа невозможна.
— Для нас нет места. Мы лишь слуги. Мы сочимся страхом и начинается уничтожение…
— Это уничтожает и нас.
— Да, и нас тоже.
— Вы думаете, она придет снова? Кто-нибудь верит в это? Я уверен — она вернется. Воздев свой сверкающий меч. Она — поднимающееся солнце, а солнце приходит всегда, обращая нас в бегство, разрывая на кусочки жестким и беспощадным светом…
— … уничтожение поработило нас. Превратило в мертвые осколки. Чтобы покончить…
— Рядом кто-то есть.
— Кто?
— Смертная. Две Госпожи в одном Оплоте. Одна здесь. Она здесь, она слушает наши речи.
— Украдем ее разум!
— Возьмем ее душу!
— Надо вырваться!
Серен отскочила от черной стены. Задрожала, затрясла головой, закрывая уши ладонями. — Хватит, — простонала она. — Прошу, не надо. Не надо. — Женщина опустилась на колени и замерла. Голоса стихали, вопли слышались чуть слышно, издалека. — Госпожа? — прошептала она. — Я никому не госпожа. «Просто еще одна невольная ценительница одиночества. Во мне нет места для голосов, нет места для суровых решений. Нет яростного огня».
Одни уголья, как в Халле. Липкие остатки возможностей. Однако, в отличие от мужчины, которого она когда-то любила — или думала, что любит — Серен не склонилась перед новым образом уверенности. Не видела надобности в усыпляющей, словно наркотик, иллюзии, в сладкой гарантии нового рабства.