Дух рванулся под гребнем волны прямо к гавани, набирая скорость. Солдаты в доках подняли щиты. Над строем взметнулись наконечники копий. Кто-то пустил из требушета огненный шар. Некил Бара смотрела, как он описывает дугу, оставляя хвост дыма, как приближается к волне. Исчезает в облаке копоти.
Послышался рев Арахафана; она увидела, как замерцала полоса воды перед доками, поднялась к небесам стеной пара. Как раз в этот миг дух нырнул ко дну. Момент до столкновения.
Удар заставил маяк затрястись под ее ногами. Бара взмахнула руками, удержав равновесие. Сидевшие на узком железном балкончике зеваки с воплями полетели на камни. Балкон задрожал, словно проволочка в руках кузнеца. Крепления отрывались, испуская облачка пыли. По башне пронесся тяжкий стон, когда балкон начал падать к подножию.
Пар и темная волна сошлись в схватке, все выше вздымаясь над Арахафаном. Колдуна поглотила тень. Башня маяка оседала. Некил Бара обратилась лицом к гавани, взмахнула руками и слетела с края.
Исчезла в трепещущем магическом луче. Спланировала к земле, окруженная сверкающей белой скорлупой, вокруг которой вились ленты синего огня.
Словно копье бога, луч врезался в бок духа. Пробил светящийся синим огнем путь в мрачной кипящей воде.
«Странник! Он проиграл! Проиграл!» Она сначала ощутила, а уж потом увидела Арахафана. Плоть кусками отваливалась от костей, чернея, словно ее слизывал бурный вихрь. Она видела, как пропали губы и зубы, превратив лицо в отвратительную маску. Глаза сморщились, почернели, потом запали внутрь орбит.
Она еще чуяла его удивление, его неверие…
Обнажилась плоть духа: слои и слои темной свернувшейся крови, тусклые волосы, тонкие полоски костей. Обросшие ракушками драгоценности, смятые монетки. Слои высохших младенческих трупиков, завернутых в кожу. У каждого пробит лоб, лицо искажено агонией боли и недоумения. «Слои. О Госпожа, что делаем мы, смертные? Снова, и снова, и снова!»
Каменные топоры, жемчуга, куски раковин…
Скользнула к сердцевине…
… чтобы понять, что они ошибались. Гибельно ошибались.
Дух — просто раковина, склеенные воспоминаниями кости, зубы и волосы. Просто воспоминания.
А внутри…
Некил Бара поняла, что сейчас умрет. Против поднявшегося ей навстречу нет защиты. Никакой. Она не сможет — никто бы…
— Цеда! Куру Кан! Услышь меня! Смотри…
Серен Педак сидела у стены. Ее задевали ногами, толкали, роняли бегущие люди.
Недавно она очнулась в темном погребе, окруженная разбитыми винными бочками. Ограбленная, без большей части доспехов. Меч и нож также пропали. Боль между ног намекнула ей, что случилось и худшее. Губы вспухли и ныли от поцелуев, которых она не помнила; спутанные волосы окрасились кровью. Она кое-как выбралась из-под земли, проползла по грязным камням до ближайшей стенки и скрючилась, тупо глядя на картину паники.
Город скрылся в дыму. Бурый полумрак, звуки далеких схваток — в гавани, слева от нее, около северной и восточной стен справа. Горожане беспорядочно носились по улице. Напротив двое мужчин сошлись в смертной драке: один пытался проколоть другого, потом начал колотить его головой о мостовую. Гулкий стук сменился влажным хрустом. Победитель откатился от содрогающейся жертвы, встал и, шатаясь, побрел восвояси.
Другие выбивали двери. Внутри вопили обнаруженные налетчиками женщины.
Тисте Эдур видно не было.
Справа появились трое мужчин — явных мародеров. Один нес окровавленную дубинку, другой размахивал серпом. Третий тащил за ногу тело мертвой или потерявшей сознание девочки.
Они заметили ее. Хозяин дубинки ухмыльнулся: — Мы пришли тебя подобрать, аквитор. Очнулась и еще захотелось, ась?
Она не узнавала их, но в глядящих на нее глазах было что-то ужасно знакомое.
— Город пал, — продолжил мужчина, подходя все ближе. — Но у нас есть путь наружу, и мы хотим и тебя захватить.
— Решили оставить для себя, дорогуша, — загоготал человек с серпом. — Не беспокойсь, мы тебе не повредим.
Серен прижалась к стене.
— Стоять!
Новый голос. Троица оглянулась.
Синие очи, металлического оттенка волосы — этого она знала. Может быть. Она не была уверена. Никогда не видела подобного доспеха, а ведь кольчуга пурпурного цвета запомнилась бы любому. У бедра незнакомца висел широкий меч. Он не спешил его вытаскивать из ножен.
— Это тот иноземный ублюдок, — сказал тип с дубинкой. — Найди себе другую.
— Уже нашел. Два дня ее ищу…
— Она наша, — крикнул носящий серп.
— Не подходи, — прорычал третий, поднимая тело ребенка над головой, словно собирался сражаться им.
Серен поняла, что он уже использовал его подобным образом. «О дитя, лучше тебе быть мертвой. Лучше бы тебе умереть сразу…»
— Ты нас знаешь, чужак, — сказал человек с дубинкой.
— О да! Вы ужас этого городишки. Я многое слышал о ваших подвигах. Это дает мне преимущество.
— Как так?
Иноземец медленно подходил ближе. Что — то блеснуло в его глазах, когда он ответил: — Потому что ВЫ ни черта обо мне не знаете.
Взметнулась дубина. Блеснул серп. Тело вспороло воздух.
И было поймано рукой иноземца. Одновременно он поднял другую руку, ладонью кверху, и вроде бы слегка коснулся подбородка первого бандита.
Она не поняла.
Человек с дубинкой валялся на земле. Второй смотрел на торчащий из груди собственный серп. Медленно оседал.
Треск. Фонтан кровавых брызг.
Чужеземец отступил, неся тело девочки под мышкой. Левая рука держала нижнюю челюсть третьего бандита — будто кожаную ручку ведра.
Справа от нее слышались отвратительные хлюпающие звуки. Мужчина выпучил глаза и хрипел.
Незнакомец отбросил челюсть с висевшими на ней нёбом и куском языка. Положив девочку на землю, шагнул к противнику. — Мне не нравится, что вы делали. Ничего мне не понравилось, а меньше всего сделанное с этой женщиной и этой девочкой. Так что я решил тебя изуродовать. Очень сильно.
Бандит повернулся, как будто собирался бежать. Затем ноги ему отказали, и он шлепнулся на брюхо, распластался по мостовой.
Незнакомец торжественно и медленно склонился над ним. Два коротких тычка пальцами в основание шеи, справа и слева — и она услышала треск позвонков. Вокруг головы собиралась лужица крови.
Мужчина переместил внимание на промежность врага.
— Хватит.
Он оглянулся, поднимая брови.
— Хватит. Убей его. Просто убей, Железный Клин.
— Уверена?
Из окна здания напротив выглядывали горожане. Не отрывали от них взоров.
— Достаточно, — прохрипела она.
— Хорошо.
Он слегка распрямил спину. Тычок в затылок. Кость проломилась. Тело замерло.
Железный Клин выпрямился. — Так лучше?
«Да уж. Все лучше и лучше…»
Багряный гвардеец подошел к ней. — Моя вина. Я заснул, думал, что ты в безопасности. Ошибка. Извини.
— Девочка?
Взгляд наполнился болью: — Думаю, затоптана лошадью. Уже довольно давно.
— Что случилось?
— Трейт пал. Эдурский флот отошел. Когда с Некил Барой и Арахафаном было покончено, корабли вернулись. Защитников смяли темные духи. Воины сошли на берег. Плохо дело, аквитор. — Он оглянулся через плечо. — Тем временем подошла армия с суши. Взяла плохо охраняемые стены. Десять ударов сердца — и северные ворота достались им. Эдур убивали каждого встреченного солдата. Не грабили. Кстати, безоружных они пока не трогают. Но никаких гарантий, ты же понимаешь?
Он помог ей встать. Она вздрогнула, когда ее коснулись руки — орудия кровавого убийства.
Если он и заметил, то не подал вида. — Мой Клинок ждет. Корло удалось найти садок в этой Худом клятой дыре. Первый раз за наши два года здесь. Его принесли Эдур, сказал он. Вот почему.
Она поняла, что движется. Они шли, избирая кривые переулки, не показываясь на больших улицах. Со всех сторон слышались звуки резни. Внезапно Клин покачал головой: — Проклятие, нас отрезали.
Они оказалась втянутыми в резню — озадаченные свидетели убийства несчастных дезорганизованных солдат. Они гадали, не станут ли следующими ростовщики.
Удинаас брел в хвосте охраны Императора — двенадцати разъяренных воинов, режущих плоть, рубящих врагов напропалую, словно они пробивались через тростники.
Рулад показывал не ему принадлежащее мастерство. Его руки были размытыми пятнами, однако каждое движение казалось выверенным и безошибочным. Он что-то бормотал — маниакальный бред, раз за разом прерываемый взвизгами, в которых было страха не меньше, чем гнева. Это не торжествующий воин. Не берсерк, не боец в ореоле самоубийственной храбрости. Убийца… Мясник.
Стоявший рядом воин упал под отчаянным ударом летерийца. Император завизжал, бросаясь к врагу. Пестрый меч поднялся, кровь брызнула будто вода. Он чуть не задохнулся от смеха. Телохранители украдкой косились на одичавшего правителя.
Далее по улице, через некое подобие заслона. Удинаас спотыкался о трупы, об извивающиеся, стонущие тела. Обезумевшие перед смертью люди звали матерей. Таким раб клал ладонь на лоб или касался плеча, бормоча: — Я здесь, мальчик мой. Все хорошо. Можешь идти.
Милосердный жрец волочится на цепи, шаг за шагом, шепчет пустые утешения, смиренную ложь, прощает и сам взывает к кому-то — чему-то — умоляя простить себя. Но никто не касается его, ничьей ладони не ощущает он на своем лбу.
«Расплата за сожженные села. Где тут ростовщики? Война ведь выгодна им».
Еще сотня шагов. Еще трое павших Эдур. Рулад и восемь братьев. «Сражаются. Где вся армия?
Где-то в другом месте».
Если уметь выбирать верные вопросы, ответы станут очевидными. Ясное откровение: он здесь ради чего-то…
Еще один воин завопил, взмахнул руками и упал, ударившись лицом о мостовую.
Рулад убил еще двоих солдат, и вдруг противников не осталось.
Он застыл в странной нерешительности посреди перекрестка, среди полос дыма.