– Ох, как будто зашел в библиотеку и подышал целебным Прошлым! – сказал он. – А все благодаря вам. Посмотрите-ка, может, я правда стал выше ростом? Обновился? Или, может, голос стал звонче?
– Намного звонче.
– А руки?
– Как у юнги.
– И что, прямо вот так, взять и сняться с якоря?
– Прямо вот так.
– Что и говорить, это было бы неплохо… Только вот, боюсь, с таких якорей уже не получится сняться… – Он показал рукой на свои ноги. – В любом случае спасибо вам огромное. Пусть даже это чудо останется на словах – для меня это все равно настоящее чудо. Спасибо…
И старик поплелся обратно по направлению к своему таможенному складу.
Мне казалось, что я вижу его в тысяче километров отсюда – и он все по-прежнему сидит в сумраке, и рука со штемпелем то взлетает, то падает, то вверх, то вниз. А потом еще дальше – и там он все так же ставит и ставит печать на таможенные бланки, уже с закрытыми глазами, уже почти ослепнув, и все ставит, и ставит… Так я и шагал задом наперед, не отрывая взгляда от этой картины, пока не почувствовал, как к шее прикоснулось трепещущее крыло. Я повернулся, и супербабочка приняла меня на борт.
– Герман, идите в море! – крикнул я напоследок, но таможня уже исчезла из виду.
В одну секунду меня крутануло и выбросило в другом времени. Передо мной, впуская меня, открылась дверь большого дома, а когда она закрылась, я обнаружил, что напротив меня стоит какой-то плотный коренастый мужчина.
– Как вы сюда вошли? – спросил он.
– Спустился по печной трубе… Пролез под дверью. Простите, а кто вы?
– Граф Лев Толстой!
– Автор «Войны и мира»?
– А что, есть еще какой-нибудь? – возмущенно воскликнул он. – И все-таки, как вы сюда вошли, а главное – что вам здесь нужно?
– Я хочу помочь вам бежать отсюда!
– Бежать?!
– Да, бежать из дома. Здесь вы медленно сходите с ума. Потому что у вашей жены – бред ревности…
Граф Лев Толстой так и похолодел.
– Но откуда вы это…
– Прочитал в книгах.
– Каких еще книгах? Таких книг нет!
– Сейчас нет, но скоро они появятся! И их авторы будут утверждать, что ваша супруга предъявляла обвинения горничным, кухаркам, дочкам садовника, любовнице вашего счетовода, жене молочника и вашей племяннице!
– Прекратите! – вскричал граф Лев Толстой. – Я не желаю слушать этот вздор!
– Это неправда?
– Какая разница, правда это или нет – как вы вообще смеете об этом спрашивать!
– Но ведь ваша жена дошла уже до того, что грозится порвать все простыни, поджечь кровать, запереть вас на ключ и даже укоротить ваш modus operandi…[99]
– Правда, неправда… Виновен, невиновен… Ну, виновен, и что с того? Такая вот у меня жена! Что ж мне теперь? А кстати… что вы там советовали?
– Побег! Сбежать из дома.
– Так поступают только сопливые мальчишки…
– Ну и что?
– То есть вы предлагаете мне уподобиться малолетнему отроку? По-моему, надо быть вконец сумасшедшим, чтобы всерьез рассматривать такие предложения.
– Но это в любом случае лучше, чем быть мальчиком для битья… у маньячки.
– Говорите потише! – прошипел граф. – Она в соседней комнате!
– Ну, так идемте же скорей!
– Она спрятала мое белье!
– Ничего, постираетесь по дороге.
– По дороге куда?
– Да хоть куда-нибудь!
– И долго мне придется так прятаться?
– Пока ее не хватит кондрашка!
– Прекрасно! Но кто вы?
– Единственный человек на земле, который прочел роман «Война и мир» и запомнил имена всех персонажей! Хотите перечислю?
В этот момент кто-то начал ломиться в дальнюю дверь.
– Ваше счастье, что она заперта! – сказал я.
– А что мне взять с собой в дорогу?
– Зубную щетку! Быстро!
Я распахнул входную дверь. Граф Лев Толстой выглянул наружу.
– Там какая-то огромная бабочка из прозрачных листьев… – сказал он. – Что это?
– Спасение!
– Красивое, однако, спасение…
Теперь дверь сотрясалась так, как будто в нее ломилось стадо слонов.
– Вот ведь маньячка! – воскликнул граф.
– Ну что, надели свои… туфли для бега?
– Да у меня…
– Бегите!
Он бросился к машине, и она укрыла его внутри.
В этот момент дверь библиотеки распахнулась, и я увидел красное, как перекаленная сковородка, лицо разгневанной фурии.
– Где он?! – выкрикнула она.
– Кто? – спросил я. И тут же исчез.
Не знаю, то ли это я материализовался перед Билли Барлоу, то ли он материализовался передо мной? Но каким-то образом моя машина внедрилась на свое место в библиотеке, где как раз сидел Билли и бегло пролистывал произведения Толстого, Мелвилла и Папаши.
– Два поражения и одна победа! – сообщил я.
Захлопнув Мелвилла и закрыв Папашу, Билли улыбнулся Толстому.
– Я все-таки уговорил графа сбежать от мадам, – сказал я.
– Ну и как, она не перевоплотилась после этого в Анну Каренину?
– В смысле не бросилась ли она под поезд? Да нет…
– Какая жалость… Ну, и куда ты теперь? Может, смотаешься в Белый дом апреля 1865-го и выкрадешь у Мэри Тодд Линкольн билеты в театр?[100]
– Чтобы она мне выцарапала глаза? Нет уж. Отдать швартовы!
И уже через секунду золотистые крылья окунулись в облако брызг мраморного фонтана возле отеля «Plaza». В то время как его струи мирно били в ночное летнее небо, внутри, едва не по пояс в воде, разгуливали красивый мужчина в смокинге и не менее эффектная женщина в серебристом вечернем платье. Они то и дело падали, хохотали, что-то выкрикивали и поднимали вверх бокалы с мартини…
– Эй! – окликнул их я. – Зельда! Скотти! На выход! Ваше время истекло!
Ну, и что ты можешь сказать в свое оправдание?
– Ну, и что ты можешь сказать в свое оправдание?
Он оторвал от уха трубку, которую только что поднял, посмотрел на нее и снова поднес к уху.
– Ты знаешь, сколько сейчас времени? – спросил он.
– У тебя что, нет часов?
– Есть, на тумбочке возле кровати.
– Сейчас шесть тридцать пять.
– О господи… И ты звонишь мне в такую рань, чтобы спросить, что я могу сказать в свое оправдание? Я еще и проснуться-то толком не успел.
– Свари себе кофе. Отель-то хоть ничего?
– Знаешь, в шесть тридцать пять мне как-то все равно, какой у меня отель. И вообще, я не люблю отели. Уже три ночи не могу здесь нормально уснуть…
– Думаешь, я тут хорошо сплю?
– Послушай, – сказал он, – я только что поднялся с постели, дай мне хотя бы надеть очки, взглянуть на часы, а потом уже продолжим, а?
– Что продолжим?
– Ты спросила, что я могу сказать, – и я готов сказать.
– Ну, так говори.
– Не по телефону же. И вообще, вот так, в двух словах, я не умею. Это займет какое-то время. Полчаса… Ну, или хотя бы минут пятнадцать… Хорошо, десять.
– Пять, – сказала она и повесила трубку.
В десять минут девятого она разлила кофе по чашкам, проследила, чтобы он взял свою, и приняла позу ожидания, глядя в потолок и скрестив на груди руки.
– Пять минут уже прошло, а мы успели только разлить кофе, – сказал он.
Она молча посмотрела на часы.
– Ну, хорошо, хорошо… – Он глотнул горячий кофе, обжегся, вытер рот, после чего закрыл глаза и сложил руки так, словно собирался молиться.
– И чего мы ждем? – спросила она.
– Вот только не надо меня торопить, – не открывая глаз, сказал он. – Сейчас я буду готов. Итак, мужчины. Начать с того, что все мужчины одинаковы…
– Можешь повторить это еще раз?
Он посидел с закрытыми глазами, выжидая, не захочет ли она развить свою мысль, а потом сказал:
– Отлично, хоть в чем-то мы с тобой сходимся. Итак, все мужчины одинаковы. То есть я похож на любого другого мужчину на этой планете. И все другие мужчины, рождавшиеся во все времена, похожи на меня. Так всегда было и так всегда будет. Это закон, данный нам свыше. Основа всего, генетический код…
– При чем здесь генетика?
Усилием воли он заставил себя сохранять самообладание и терпеливо пояснил:
– Создав Адама, Бог положил начало генетике. Извини, можно я продолжу?
Ее мрачное молчание было расценено им как знак согласия.
– Я предлагаю условно принять предположение – отложив дискуссию на другой раз – о том, что все миллиарды мужчин, которые когда-либо обитали на этой Земле – суетились, кричали, совершали всякие безумства, – что все они ничем не отличались друг от друга, кроме роста и массы тела. И я всего лишь один из них… – Он сделал паузу, но, поскольку комментариев не последовало, снова закрыл глаза, молитвенно сцепил пальцы и продолжал: – Случилось так, что наряду с этими цирковыми животными на Земле появились и другие человеческие существа, намного более достойные называться людьми, которые вынуждены были мириться с этим зверинцем, чистить клетки, приводить в порядок пещеры, гостиные, воспитывать детей, выходить из себя, входить обратно, потом опять выходить – и так до бесконечности…
– Ты вообще следишь за временем?
– Сейчас только восемь пятнадцать. Ради бога, дай мне время хотя бы до полдевятого. Ну, пожалуйста.
Она снова промолчала, значит, можно было продолжать.
– На самом деле люди вышли из пещер и перешли от охоты к оседлой жизни всего несколько сотен тысяч лет назад. То есть достаточно недавно. Сейчас я как раз пишу об этом эссе под рабочим названием «От пещер – к звездам: в начале пути»… – Она все молчала. – Впрочем, это к делу не относится. Суть в том, что за десять тысяч лет, пока человечество переживало детсадовский период, женщины перестали быть похожими на тех забитых существ, которых в случае чего можно поколотить и оттаскать за волосы. И вот в один прекрасный день они заявили мужчинам: «Довольно! А ну-ка, все встали ровно, сели рядком, подтянули носки и извольте слушать, что вам говорят!» И мужчины – которые, по сравнению с дико-пещерным уровнем тоже успели слегка, немного так, измениться, – послушно сели рядком, подтянули свои грязные носки и изволили слушать. И как ты думаешь, что они услышали?