Я помню, как он стоял на крыльце моего дома в белой морской униформе, загорелый, пока еще не бритый под ноль, и, казалось, глазами готов был выпить весь этот мир до дна. В руках он сжимал свой последний рассказ.
– Возвращайся скорей, милое дитя, – сказал я.
– Какое я вам дитя?
– Вечное дитя Господа, вечный его свет. Ты должен жить. Не поддавайся славе.
– Ладно, не буду. – Он обнял меня и убежал.
Саймон Кросс. Саймон Кросс.
Война закончилась, время ушло – и он пропал. Неподражаемый гений, чудо-ребенок… Пропал на десять лет, потом – еще на двадцать. И все это время – только слухи. Говорили разное. Что он осел где-то в Испании. Женился на хозяйке замка. Стал чемпионом в стрельбе по голубям. Кто-то клялся, что видел его в Марокко или в Марракеше… И вот пролетает еще десяток лет – и после сорокалетнего молчания он вдруг вырастает на пороге 1998 года, пугая моих охотников за автографами – и словно издеваясь над самим фактом существования моей Машины времени. Пусть даже она бесцельно простаивает на чердаке, питая меня иллюзиями о том, что Время у меня в руках.
Саймон Кросс, мать его. Саймон Кросс…
– А ну, пошел отсюда, урод! – проорал я на весь магазин.
Ходячая смерть испуганно отпрянула – и инстинктивно закрыла руками лицо.
– Какого черта – где ты пропадал все это время?! – продолжал вопить я. – Как ты вообще до такого докатился? Господи, ты только посмотри, что с тобой стало… Ну-ка, выпрямись! Это вообще ты?
– Да я, я – только…
– Заткнись, ничтожество! Лучше скажи, что ты сделал с тем прекрасным юношей? Мерзкая ты харя…
– Каким еще… юношей? – прошамкала ходячая смерть.
– С собой – с каким же еще! Ты же был – гений. Весь мир валялся у твоих ног. Ты мог писать вверх ногами и задом наперед – из-под твоего пера выходили только перлы! Жемчуга самой высокой пробы! Ты хоть сам понимаешь, что ты наделал?
– Ничего не наделал…
– Ничего… Вот именно, что ничего! Да тебе достаточно было только свистнуть, только мигнуть – и у тебя бы было все!
– Не бейте меня!
– Не бить? Да тебя убить мало! Не бейте! Врезать бы тебе как следует!
Я огляделся в поисках тупого тяжелого предмета. Но обнаружил только собственные кулаки. Бросив на них отчаянный взгляд, я уронил руки.
– Да ты… ты вообще знаешь, что такое жизнь, ты, безмозглый придурок? – выпалил я.
– Жизнь? – выдохнул старец.
– Да, да – жизнь. Это сделка. Сделка, которую ты заключаешь с Богом. Он дает тебе жизнь, а ты должен что-то отдать взамен. Это не подарок, нет. Это – кредит. Ты не можешь только брать, ты должен и отдавать. Quid pro quo!
– Кви – про что?
– Pro quo! Рука руку моет. Берешь в долг – и платишь по счетам. Что взял, то и отдал. А ты, сволочь! Пустил все с молотка! Боже мой, тысячи людей отдали бы все, чтобы им достался такой талант… Умерли бы за то, чтобы на минуту стать такими, как ты! Каким ты был раньше, не сейчас! Господи! Да лучше бы ты мне отдал свое тело, свой мозг: тебе они все равно не пригодились… Но нет! Нет, ты предпочел превратить их в хлам. Потерять все – и навсегда… Ну, как ты мог? Что это вообще? Убийство – самоубийство? Или – и то, и другое вместе? Тьфу… Будь ты проклят! Ненавижу тебя!
– Меня? – едва не задохнулся старец.
– Посмотри сюда! – выкрикнул я и повернул его лицом к зеркалу. – Смотри! Что это такое?
– Это я… – проблеял он.
– Нет, это не ты. Это юноша, которого ты, скотина, загубил.
Я уже занес кулак, чтобы врезать ему, – и вдруг меня самого как током ударило. Перед глазами всплыл чердак, на чердаке – машина, ожидающая неизвестно чего и созданная неизвестно зачем. С двумя сиденьями для путешественников неизвестно куда…
Кулак застыл в воздухе, как будто воспоминание о чердаке образумило его. Я увидел на столике вино и схватился за бутылку.
– Вы… ты что, будешь меня бить? – зажмурив глаза, спросила ходячая смерть.
– Нет! Пей.
Старик открыл глаза и обнаружил у себя в руке стакан.
– А я от этого уменьшусь или подрасту? – с умалишенным видом спросил он.
Тоже мне – Алиса в кроличьей норе. Нашла бутылочку с надписью «Выпей меня» и ждет, в кого ей превращаться – в великана или в карлика…
– Или еще что-нибудь? – уточнил он.
– Пей давай!
Он выпил, а я налил ему еще, до краев. Дивясь милости, которая столь внезапно сменила мой гнев, он выпил и второй стакан, и третий, пока его не прошибла слеза.
– А зачем?
– А затем! – сказал я, после чего решительно выволок на улицу это пугало и, едва не покалечив, запихнул его в свой автомобиль.
Всю дорогу я мрачно молчал, а Саймон Кросс, этот мерзкий недоносок, постоянно что-то бубнил.
– А куда?
– На кудыкину гору!
Мы свернули к моему дому. Я забросил его тело внутрь и сразу потащил его на чердак, старясь по дороге не сломать ему шею.
Наконец мы оба, покачиваясь, стояли перед моей Машиной времени.
– Теперь я знаю, для чего я все это строил, – сказал я.
– Что строил? – выкрикнул Саймон Кросс.
– Закрой рот и залезай!
– Это что – электрический стул?
– Кому как. Лезь давай!
Он влез на сиденье, я пристегнул его, а сам занял соседнее место. И поднял рычаг.
– Это что? – спросил Саймон Кросс.
– Не что, а куда! – ответил я.
После этого я стремительно ввел в машину год/месяц/день/час/минуту, потом еще быстрей – страну/город/улицу/квартал/дом/квартиру, а затем установил переключатель в режим туда/обратно.
И мы сразу тронулись – закрутились датчики скорости, отматывая назад годы, солнца, луны… Мы даже оглянуться не успели, как наша машина растворилась в тишине. Приехали.
Саймон Кросс посмотрел вокруг ничего не понимающим взглядом.
– Где мы? – промычал он. – Это вроде мой дом?
– Да, твой.
Я вытащил его и поставил на лужайку перед домом.
– А теперь посмотри вон туда, – сказал я.
На крыльце стоял молодой красавец в белой морской униформе, который сжимал в руке пачку рукописей.
– Это же я! – воскликнула ходячая смерть.
– Вот именно. Ты! Саймон Кросс.
– Здравствуйте! – крикнул нам с крыльца молодой человек в новенькой униформе и нахмурил лоб, пытаясь понять, что со мной не так. – Как-то вы сегодня… странно выглядите, – после чего с опаской указал на постаревшего себя. – А это – кто?
– Это – Саймон Кросс.
Они молча посмотрели друг на друга – старый и молодой.
– Это не Саймон Кросс, – сказал юноша.
– Это точно не я, – сказал старец.
– Точно.
И они оба медленно перевели взгляд на меня.
– Я ничего не понимаю, – сказал девятнадцатилетний Саймон Кросс.
– Верните меня обратно! – взмолился старый.
– Куда?
– Туда, откуда мы пришли, где бы это ни было! – в ужасе прокричал он.
– Уходите… – сказал молодой человек и попытался ретироваться.
– Нет уж, ты погоди, – сказал я. – Лучше присмотрись хорошенько. Вот во что ты превратишься, если потеряешь сам себя! Это ведь действительно Саймон Кросс. Только сорок лет спустя.
Юный моряк внимательно оглядел старика сначала сверху вниз, потом снизу вверх. Потом посмотрел ему в глаза – и весь покраснел от злости. Руки его сами собой сжались в кулаки. И разжались – и снова сжались. Некоторое время между двумя Кроссами происходил какой-то незримый диалог – на уровне энергий и вибраций. Потом тот, что моложе, очнулся.
– Так кто ты? – спросил он.
– Саймон Кросс, – прошамкала ходячая смерть.
– Ах ты, подонок! Чтоб ты сдох! – воскликнул юноша и со всего размаху ударил его по лицу, а потом еще раз и еще…
Крепко зажмурив глаза, старик стоял под градом ударов, как под освежающим ливнем, словно наслаждался стихией насилия. И вскоре упал на землю – прямо под ноги себе молодому.
– Он что, умер? – спросил юноша, тупо уставившись на тело.
– Ты убил его.
– Туда ему и дорога.
– Пожалуй.
Молодой человек поднял на меня взгляд.
– Я тоже умер?
– Ты – нет. Но только если ты действительно хочешь жить.
– Я хочу жить. Хочу!
– Тогда уезжай отсюда. А я заберу его обратно – туда, откуда мы пришли.
– Почему вы делаете все это? – спросил меня Саймон Кросс, девятнадцати лет от роду.
– Потому что ты – гений.
– Вы все время так говорите.
– Это так и есть. А теперь беги. Иди.
Он прошел несколько шагов и обернулся.
– Это мой второй шанс? – спросил он.
– Будем надеяться, – сказал я, а потом добавил: – Только помни об этом. Не поселяйся в Испании и не становись чемпионом стрельбы по голубям в Мадриде.
– Клянусь, что не буду чемпионом стрельбы по голубям нигде!
– Точно не будешь?
– Нет.
– И никогда не превратишься в ходячую смерть? И мне не придется тащить тебя сквозь время, чтобы ты встретился с собой молодым?
– Нет! Никогда.
– И будешь помнить об этом всю жизнь?
– Буду.
Он повернулся и зашагал по улице.
– Ну, пошли, – сказал я, обращаясь к лежащему на земле телу, а вернее, к бесполезной куче тряпья. – Сейчас засунем тебя в машину, подберем тебе подходящую могилку…
Уже сидя в машине, я бросил прощальный взгляд на улицу.
– Удачи тебе, Саймон Кросс, – прошептал я.
Потом нажал на пуск – и исчез в будущем.
После бала
Огни над зданием с облупившейся вывеской «Танцевальный зал Майрона» замигали, готовясь погаснуть, крошечный оркестрик заиграл «Good night, Ladies»[6], послышались вздохи разочарования, которые тут же переросли в гул голосов: из выходов с шуршанием и шарканьем потянулись на улицу черные тени, музыка смолкла, огни мигнули в последний раз и погасли.
Затем распахнулась дверь черного хода, из нее появилась группа из пяти или шести музыкантов, которые, сгибаясь под тяжестью неподъемных под конец дня инструментов, быстро разбрелись по машинам, чтобы не вливаться в галдящую толпу на лестнице. Пока бальные танцоры – примерно шестьдесят женщин глубоко «за…» и почти столько же мужчин – перемещались вниз, машины с музыкантами уже уехали в ночной туман, ползущий одновременно с моря и с гор.