Он резко отстраняется от меня, резко забирая тепло своего тела, словно ударом хлыста. Вскакивает и стоит обнаженным у подножия кровати, глядя на меня широкими, дикими глазами с дрожащими руками.
– О чем, черт возьми, ты говоришь? – шепчет он.
Время останавливается.
Все часы в мире перестают тикать.
Гравитация освобождает меня и выбрасывает в черное, застывшее пространство.
Я сажусь на кровать, натягиваю покрывало на обнаженную грудь, и мы смотрим друг на друга сквозь тишину комнаты, пока я не набираюсь смелости заговорить.
– Тебе не нужно притворяться. Я не буду... не буду никому рассказывать, – мой короткий смешок задыхается от страха. – Да и кто поверит?
После паузы, в которой я слышу каждый удар моего громыхающего сердца, Тео процеживает сквозь стиснутые зубы:
– Кто поверит нам насчет чего?
Моя кровь кристаллизуется в лед.
Нет.
Нет, этого не может быть.
Слезы все еще скатываются по моим щекам, но я их больше не чувствую. Я не знаю как моргать, двигаться или даже дышать.
– Касс...
– Я не твой гребаный мертвый муж! – ревет Тео голосом моего покойного мужа.
Кислотный привкус проникает в мое горло. Я сглатываю, неудержимо дрожа. Воздух становится таким холодным, что мы с таким же успехом могли бы находиться в склепе.
– Почему ты врешь? – бормочу я.
Свет покидает глаза Тео. Они затухают. Словно ливневый шторм останавливается за окнами.
– Вот почему ты хочешь меня? Потому что думаешь, что я это он?
Эти слова вызывает трещину в моем разуме. Я чувствую это – быстрый, жесткий треск льда под ногами.
Я встаю на ноги, прямо там, на матрасе. Прижимая простыню к груди, я выдыхаю, что звучит как предсмертный хрип. Мой голос еще хуже – глухой и жуткий, будто я говорю из могилы.
– Я не думаю, что ты – это он, а он – это ты. Ты – это ты. Вы разные и оба совершенны.
– Прекрати, – категорично заявляет он.
– Нет. Почему ты перестал говорить после аварии, Тео? Почему ты не произнес ни слова за пять лет?
– Мои голосовые связки были повреждены в результате вдыхания дыма во время аварии. Мой голос изменился, я его ненавидел, – без колебаний отвечает он.
Истерический смех сквозь слезы покидает мое горло.
– Вдыхание дыма? Так тебе сказали в дурдоме? Потому что, думаю, мы оба понимаем, что это другое.
– Меган, остановись...
– Тео, ты когда-нибудь видел меня до того, как я переехала сюда?
Краска покидает его лицо. Он становится белым, как простыня, которую я сжимаю в кулаке.
– У меня... – он шепчет. – У меня была черепно-мозговая травма, Меган. Мои галлюцинации... они не настоящие.
– Тогда почему ты спрашивал Купа, как можно помнить кого-то, кого никогда не встречал?
Тео сглатывает, ненадолго закрывая глаза.
– Мой врач сказал, – растерянно отвечает он, – что я не вылечусь, если не начну говорить, что мне надо себя заставить. Я не хотел делать это в первый раз перед всеми вчера вечером на вечеринке...
– Откуда ты знаешь меня, Тео?
Задушив слезы, Тео подбегает к своей одежде в куче на полу возле его стороны кровати. Натягивает джинсы, рубашку и куртку, пока я погружаюсь все глубже и глубже в черный бред, поднимающийся как паводковые воды в моем подсознании.
Они накачали его. Эти сукины дети в этой долбанной клинике по науськиванию бездушного ублюдка доктора Гарнера накормили его наркотиками, убеждали его, что он шизофреник, промывали ему мозги, полагая, что чудо – это психическое заболевание.
Я этого не позволю. Мне нечего терять. Он моя родственная душа, и я никому не дам забрать его у меня.
Только не снова.
– Ты боишься желтых шариков! – выкрикиваю я.
Тео вздрагивает, как будто я дала ему под дых. Медленно отступая к двери спальни, он смотрит на меня, пока я рассказываю вещи о нем.
– Твою мать звали Мэри! Твоим отцом был Дэн! Когда тебе было десять, тебе подарили собаку, ты назвал ее Снупи!
Тео закрывает уши руками. Качая головой и все еще двигаясь назад, его лицо морщится, он начинает всхлипывать.
– Ты любишь хот-доги, «Медвежий коготь» и фильмы про Безумного Макса! Ты фотографировал удары молний и рисовал пейзажи маслом! Предложение сделал там, где мы впервые занялись любовью, когда нам было по шестнадцать, под цветущей акацией в нашем любимом месте на излучине Солт-Ривер! На твоей спине была татуировка седьмого стиха от Матфея. Ты был искателем, который верил, что единственный способ докопаться до истины – это стучаться в каждую дверь, пока не доберешься до нее!
Его рыдания разрывают мое сердце, но я обязана продолжать. Я не могу отступиться на полпути, как бы мне этого не хотелось. Мне необходимо пробить стену отрицания раз и навсегда.
Я спускаюсь с матраса и подхожу к нему, спотыкаясь на каждом шагу. Мое тело дрожит, голос поднимается до крика.
– И независимо от того, примешь ты это или нет, правда в том, что ты погиб в 12:02 семнадцатого мая пять лет назад, тебя звали Кассади Майкл Данн, и ты был любовью всей моей жизни!
Открыто плача, Тео поворачивается и выбегает из комнаты.
Когда его шаги раздаются на лестнице, мои ноги ослабевают. Я опускаюсь на колени, комната кружится. Через несколько мгновений входная дверь захлопывается с грохотом, от которого все окна в доме сотрясаются. Рев автомобильного двигателя нарушает тишину утра снаружи, за которым следует сердитый визг шин, вращающихся против тротуара, а затем еще один рев, когда автомобиль взлетает на максимальной скорости по улице. Нет необходимости смотреть, чтобы убедиться, что это звуки от моей машины. Тео, очевидно, взял ключи из моей сумочки.
Я долго стою на коленях, расстроенная и опустошенная. В голове ничего нет, пока издали не слышится вой сирен.
Затем пустота сменяется ужасом, настолько мощным, что я не двигаюсь, когда телефон начинает звонить.
Я бегу.
Так быстро и так сконцентрировано, что не замечаю красный пикап Купа, который просится мимо в другую сторону. Я ничего не вижу, ничего не слышу, кроме торжественного голоса молодого человека, звонящего из больницы. Слова звучат на темном, ужасном повторе в голове.
«Ваш номер телефона был обнаружен в его одежде. Произошла авария...»
Авария.
Четыре простых слога со способностью разрушить жизнь.
Я размахиваю руками и ногами изо всех сил, грудь вздымается, а слезы стекают по щекам. Ноги босые, но не чувствуют холодного асфальта. Я не чувствую туманного утреннего ветерка, не слышу резких, удушливых вздохов или запаха морского бриза. Я наполовину мертва.
Если Тео погибнет к моменту, как я доберусь до больницы, моя вторая часть последует за ним.
– Меган!
Ощущение, будто меня зовут из-под воды. Голос приглушенный, искаженный, далеко отсюда. Я продолжаю бежать.
– Меган!
Красный автомобиль останавливается около меня. Окно опущено. Куп выкрикивает мое имя. Точно. Я позвонила ему, чтобы он забрал меня, потому что у меня нет машины. Теперь реву уже от облегчения.
Замедляюсь, чтобы дернуть дверь, и бросаюсь внутрь. Не дожидаясь, когда дверь захлопнется, Куп вдавливает педаль газа в пол, и мы мчимся по улице.
– Насколько все плохо?
Мои зубы стучат так сильно, что я едва могу ответить на вопрос Купа.
– Не знаю. Они ничего не сказали. Только что нужно приехать как можно скорее.
– Твою мать...
Больше никаких слов. Через несколько минут мы останавливаемся у дверей неотложной помощи единственной больницы Сисайда. Я пулей вылетаю из машины до того, как Куп успевает вырубить двигатель.
Врываюсь в двери с тяжелым дыханием и оглядываю помещение дикими глазами. Я бросаюсь в приемную, пугая пухлую брюнетку за стойкой регистрации, когда начинаю кричать.
– Тео Валентайн! Меня интересует Тео Валентайн! Где он? Как он? Мне нужно к нему!
– Мэм, пожалуйста, успокойтесь! – она поднимается с поднятыми руками и широко распахнутыми глазами.
Я знаю, что выгляжу как сумасшедшая, но мне плевать. Я разъяренно бью кулаками по столу и кричу:
– Отведите меня к нему сейчас же!
Куп хватает меня за плечи и отдирает от стойки.
– Доброе утро, Энджел, – говорит он брюнетке, стискивая меня подмышкой. – Извини. Мы все расстроены, нам позвонили и сообщили, что сюда доставили Тео.
Я обнимаю Купа и хлюпаю в его фланелевую рубашку. Мне страшно, я словно в кошмарном сне.
– Да, не так давно, – отдаленно слышу голос брюнетки. – Сейчас узнаю, сможет ли кто-нибудь выйти и поговорить с Вами. Почему бы Вам не присесть в комнате ожидания?
– Спасибо.
Куп, придерживая меня, ведет по короткому коридору, ловя меня каждый раз, когда я спотыкаюсь. Его рука – единственное, что меня держит. Завернув за угол, мы оказываемся в стерильной, ярко освещенной комнате с рядами стульев и одним болезненного вида растением у окна. Я резко останавливаюсь, увидев там сидящую в своем костюме Женщины-кошки Колин, которая тихонечко плачет.
Она поднимает глаза, замечает меня и Купа в дверях, и плачет сильнее.
– Я не могу пройти через это снова, Куп! – вопит она.
Понятия не имею, что происходит. В голове кавардак. Ничего не имеет смысла.
Куп мягко усаживает меня на стул напротив нее, убеждается, что я в состоянии держаться прямо, затем встает перед ней на колени и берет за руки.
– Что случилось, Колин?
Сквозь рыдания, она ведает нам историю.
– Мы были на вечеринке в честь Хэллоуина в ресторане «У Бугера». Крейг и я... мы поссорились. Он флиртовал с каждой девушкой, это было просто отвратительно. Понимаю, что было не подходящее время, но я была так зла, что рассказала ему о ребенке...
– Ребенке? – пораженно повторяет Куп.
Колин кивает, ее плечи дрожат.
– Мы только начали встречаться. Его эта новость совсем не обрадовала, – икнув, она вытирает тыльной стороной ладони лицо, – и он сказал, что это, вероятно, даже не от него.