У кабатчика Вторицкого стащили пять, нет, десять копченых кабаньих окороков, прихватив для ровного счета десять бочонков пива… Парни оживились: — то истинна правда, доброе было пивко. Только ошибочка вышла, господа хорошие: копченых окороков было не десять, а одиннадцать…
У ювелира Третьяка мальчики разгрохали все стёкла. — То были соревнования по метанию бутылок с шампанским, а вовсе не вандализм, — громко и доходчиво объяснил Слегка Чокнутый Арни.
У владельца мануфактуры Четверного уперли сколько-то там штук добротного парусного шелка, причем, огненно-красного, самого дорогого; владельца сети уличных лоточников Пяточкина окунули головой в отхожее место — видите ли, у него сосиски на палочках невкусные оказались…
И вот в таком духе продолжалось довольно долго. Я начала подозревать, что отыскать купца, не пострадавшего от нашествия викингов, просто не удастся. С каждым новым пунктом обвинения мальчики лыбились всё шире и гордо кивали, сопровождая речь обвинения комментариями:
— Айе, то были гарны кумачовы тряпицы… Жинке на ночнушку.
— А я первый в ту блескучу цацку попал!
— Ага. И в карман притырил.
— Эх, кабанчик-то скусен попался…
— Да то не кабанчик был, а гусь.
— Сам ты гусь. Лапчатый…
Только у Набольшего клана Сигурда Длинные Руки лицо делалось всё мрачнее и мрачнее. Наверняка прикидывал, сколько лет на рудниках кайлом махать придется. Мне было очень стыдно: если б не безумная идея вызволить Ольгу, сидели бы мальчики на своем кораблике, доедали краденые окорока, запивая халявным шампанским, и ждали хорошей погоды. А теперь — даже не знаю, что с ними будет…
Дочитав список, Сварог промокнул лоб белым платочком, а потом очень добро оглядел всю честную компанию. Компания ответила честными взглядами порядочных людей, через минуту собирающихся нарушить все обещания.
— Ну, что с вами делать? — князь демонстративно почесал в седом затылке. На присяжных он даже не взглянул. — Груз я и так конфисковал, и взять с вас, кроме анализов, больше нечего. На прииски не отправишь — стоят прииски, и неизвестно, когда заработают. А вас — корми, пои, спать укладывай — и всё за счет казны… Забрать в счет долгов корабль — того хуже: вы ж тогда в Мангазее насовсем пропишетесь. А мне только орды одичавших варваров и не хватало для полного счастья.
Услышав, что плавсредство отбирать не будут, Сигурд приободрился. Для него потерять корабль — хуже, чем расстаться с жизнью. Остальные капитаны уважать перестанут…
— Выношу приговор, — наконец объявил Сварог. Викинги притихли: ну надо же, им стало интересно… — Убраться из города в двадцать четыре часа.
Сигурд, судя по виду, сначала не поверил своим ушам, а затем облегченно выдохнул. Видать, на такой расклад он совершенно не рассчитывал. Народ на трибунах загомонил. Особенно возмущались пострадавшие купцы, уже пристроившиеся в длинную очередь за компенсацией…
— Дополнение! — повысил голос Сварог. — Следующие пять навигаций — скидка для города сорок процентов. — Набольший взвыл. — И призовая доля в придачу, — тут уже взвыли все викинги.
— Отец Дружин… Туточки ослобонить надобно, — робко промолвил капитан, прижимая к сердцу шлем. — Если призовая часть у вас останется — ко мне матросы не пойдут.
— Не будете платить — чтобы духу вашего в Мангазее не было. И остальным передай: пока долг не выплатишь, с другими кланами тоже дела иметь не буду. Всё. Я сказал.
И стукнул молотком.
— Легко отделался, — шепнула я Сигурду, когда того усадили на прежнее место. — Так уж и быть, не буду требовать свою долю. Прямо сейчас не буду, потом как-нибудь отдашь, — поспешно уточнила я. — Набольший пронзил меня взглядом. Я так и не поняла: то ли он расцеловать меня хочет, то ли убить особо жестоким способом…
— Следующим слушается дело некой Брунгильды, — громко возвестил Сварог. — Стража, привести обвиняемую.
Я принялась высматривать эту самую Брунгильду, гадая, чего же она такого натворила, раз удостоилась судилища на площади. А вот когда подошли ко мне… Я просто онемела. Ворона, кстати сказать, тоже. Сидела, захлопнув железную варежку, и хоть бы каркнула…
На ватных ногах я спустилась на площадь, а затем поднялась на эшафот. Страшно было — жуть. Меня еще никогда не судили. В прошлый раз до суда дело не дошло — мы с Ванькой успели смыться…
Эшафот, виселица — я каждый волосок на веревке разглядела, пока шла, — и двенадцать абсолютно чужих мне людей. Ах да, еще Великий Князь. Который так на меня ни разу и не взглянул…
Судили девушку одну,
Она юна была годами…
С надеждой во взоре я оглядела площадь: самое время появиться наставнику и другу! Но фигушки: мои напарники блистали своим отсутствием.
Зачитали список преступлений. Первым шло разрушение из крупнокалиберного оружия ворот острога. Вторым — использование этого самого оружия в пределах города. Третьим — подстрекательство к бунту граждан дружественного государства. Я так поняла, здесь речь шла о викингах. И последнее: сношение с неблагонадежными лицами. Под неблагонадежными лицами подразумевались маги, а на слово «сношение» я решила не обижаться — наверняка они его используют не в том смысле, что и я… Нет, как-то это всё нечестно: я ведь ничего не сделала! Я была милой, отзывчивой, и только хотела всем помочь…
Вердикт: шпионаж, государственная измена и подстрекательство к бунту.
Приговор: казнь через повешение.
У меня язык прилип к нёбу. В ушах зазвенело, стало жарко, как в бане. Нечеловеческим усилием сдержалась, чтобы не разреветься, не повалиться в ноги присяжным с криками: — простите дяденьки, я больше не буду…
Как Жанна Д' Арк, распрямив плечи и гордо подняв голову, я сошла с эшафота и, под крики беснующейся толпы, проследовала к своему месту за решеткой… Интересно, будет очень больно?
Следующим слушалось дело Олега. Я, чтобы отвлечься, попыталась вникнуть. Его тоже вывели к столу присяжных, но на эшафот забраться не предложили. Одет сыскной воевода был в свою форму, только без нашивок, стоял прямо, смотрел на отца открыто и чуть насмешливо. Так и чудилось, что под этим честным взглядом новоявленный князь застесняется и признает, что всё судилище — чистый фарс, что он всех отпускает с миром и ни на кого не сердится…
А правду говорят, что при удушении все сфинктеры расслабляются? То-то позорище…
Сварог задвинул очередную речь. О чести и бесчестии, о долге перед родиной и родителями, о том, что жить надо так, чтобы не было мучительно больно…
— Псс…
Я не сразу поняла, что это меня.
— Псс… Голову опусти. И сделай вид, что плачешь.
— Гамаюн? Ты где?
— Под помостом. Когда тебя увели, меня дружинники поймать пытались. Ну, как дела-то?
— Очешуенно. Умираю со смеху.
— Спокуха, хрящ. Всё под контролем.
— И что ты сделаешь? Веревку переклюешь, или Сварогу на голову какнешь?
— Будем тянуть время: пока разберутся с княжичем, пока выслушают дело Ольги…
— Кривенс. Жить мне ровно столько, сколько будут другую тетку судить.
— В крайнем случае, организуем еще один бунт. Решительный и беспощадный. А теперь мне пора… Не скучай тут!
Пока мы с птичкой беседовали, Сварог закончил читать Олегу нотации, приказал развязать и поставить рядом с собой. На плечи княжичу тут же накинули новый китель, с большой собачьей головой на рукаве — какой-то новый знак, таких я еще не видела.
Князь повернулся к народу.
— Мой сын, осознав свои ошибки, просит прощения и теперь готов принять присягу! — торжественно возвестил он. — Воевода Сварог снова на посту!
Народ разразился приветственными кликами, в воздух полетели шапки.
— Нет! — Олег демонстративно сбросил обновку. — Я не буду давать присягу тебе.
Ответ княжича очень удачно попал в паузу между криками и голос его, уверенный, спокойный, разнесся по площади. Все заткнулись.
М-да, Олежик — княжий сын… Походу, на шаткой табуретке вместе отплясывать будем.
— Что ты сказал? — Сварог явно не поверил своим ушам.
— До тех пор, пока ты будешь единолично судить кому жить, а кому умереть; что является ложью, а что — истиной, я не присягну тебе на верность. У нас — свободная страна, а ты — тиран и диктатор.
— Окстись, сынок, — тихо попросил Сварог. Губы его тряслись, ожог на щеке побелел. — Ты что, синьки налопался?
— Прости, отец. Я готов служить, но не тебе. У города есть законная правительница.
— Она находится под судом.
— Это несправедливый суд. Княгиня ни в чем не виновата! Она не убивала своего мужа…
Он кричал что-то еще, но народ ревел так, что слов было не разобрать. Кое-где в людском море образовались водовороты, в воздух взметнулись кулаки, палки, полетели камни…
Я посмотрела на Ольгу. Она сидела так близко, что можно было дотронуться — если б не пуленепробиваемое стекло. Княгиня, почувствовав мой взгляд, подняла голову от тетради. Я открыла рот, намереваясь что-нибудь сказать, но так и не придумала, что. Подождав несколько секунд, княгиня вежливо приподняла уголки губ и снова принялась быстро писать.
— Мой сын — изменник! — вдруг прорвалось сквозь крики толпы. — Он не признает действующей власти, а значит, должен быть казнен. — вдруг совершенно спокойно, даже отрешенно, сказал Сварог. Где-то на краю площади послышался женский вскрик. Повисла ледяная тишина. Только свист ветра и неодобрительный гул множества голосов. Негромкий, но неумолимый, как прибой. В этой тишине Олега взяли под стражу, сковали за спиной руки и подвели к скамье подсудимых. Ни на кого не глядя, бывший сыскной воевода уселся рядом со мной.
— Осталось последнее дело, — как ни в чем ни бывало возвестил Сварог. — Дело княгини Ольги, вдовы Великого Князя Игоря.
Что характерно: Ольгу на эшафот не повели. Она так и осталась сидеть в своем стакане, не поднимая головы. На её медовых волосах играли блики света, а безупречный костюм походил на с