Сам не могу понять. Если в Минске меня тупо могут в лицо знать многие, то почему в Смоленске реакция похожая? Хм-м, а ведь, правда, веду себя, словно я тут везде хозяин. Ха-ха-ха, хозяйский сын в хозяйской лавке! Мой отец над всеми тут командир. А что такого? Все честные советские люди должны себя так вести. «Человек проходит, как хозяин Необъятной Родины своей», что не так? Есть одно объяснение: смотрю на них, как начальник. Один раз засёк, как под моим взглядом красноармеец верхнюю пуговицу застегнул.
Гулять нам не перегулять. А ведь поезд до Минска только завтра. Особенности военного расписания. Армейские эшелоны то и дело ходят, но гражданских туда не пустят, даже генеральского сынка.
— Военных на улицах полно, но чувствуется какое-то спокойствие, — рассуждает Яков. — Даже в Москве ощущается напряжение, а здесь — нет. Утром в Военторге апельсины видел, представляешь? Их и в Москве-то не найдёшь! Обычные магазины столичные напоминают.
— Апельсины? — веселюсь от души. — Да ну их нахрен! Их не укупишь. Это трофейные, Яш. Мне отец рассказывал, что наши несколько эшелонов с продовольствием у немцев прихватили. Ты приглядись! Многие консервы с немецкой, английской, французской маркировкой.
Потихоньку двигаем к вокзалу. Билетами лучше запастись заранее. Через час запаслись. И большую часть времени прождали, пока перерыв в кассе кончится. Пассажиров в сторону фронта кот наплакал.
Выходим, гуляем дальше.
— С одноклассником хотел приехать, — болтаем с Яковым дальше, любуемся пейзажем, — но приятель Стёпа меня бросил, записался на какие-то спецкурсы.
— Не знаю, что за курсы, — отвечаю на молчаливый вопрос, — военная тайна и всё такое. Но главное, что быстро, месяца два будут учить, а потом в бой. В училище не меньше года дрючить будут…
— Зато звание дадут, — резонно замечает Яков.
— Я его понимаю, у самого свербит, — вздыхаю, — но папаня… и дядя в приказном порядке отправили сюда. Грят, артиллерия — бог войны и всё такое. И вот идёт война, а я вроде как в стороне.
— Благодаря вашему командующему не обязательно на фронт вчерашних школьников отправлять, — замечает Яков, покусывая травинку. Мы сидим на косогоре, который разрезает стальная долина железнодорожный путей.
— И что ты думаешь о нашем командующем? — мне становится жутко любопытно.
— То же, что и все, — пожимает плечами парень. — В Москве его боготворят, в других местах, наверное, тоже. Даже в поезде наслушался… легенд всяких.
— Каких?
— Ну, будто бы пол-Украины обратно у немцев забрал.
— Враньё! Только Полесье и то не всё. Ну, там еще кусочек, Луцк-Ровно-Дубно, хотя… — на секунду задумываюсь, вспоминая карту, — по территории, как Молдавия.
— Ого!
— Молдавия маленькая, — слегка скептически морщусь, — так что да, врут. Примерно треть от оккупированной части Украины, а вовсе не половина. Хотя, кто знает, что там южный фланг мутит, может, уже и половину оттяпали. Мне, видишь ли, последние фронтовые сводки на стол не кладут.
О том, как посмеивался папаня, когда рассказывал, сколько тысяч свиней, коров и другой скотинки войска перегнали в Белоруссию, помалкиваю. И треть урожая оккупированной части Украины, а то и больше, опять-таки достанется нам, а не немцам. А что не так? Армию кормить надо? Надо. А беженцев? Папаня говорил о четверти миллиона, но когда это было? Сколько сейчас? Полмиллиона? Их тоже кормить надо.
Зная своего отца, уверен, что он нагрёб с запасом. Централизованные поставки тоже идут, хотя мой родитель бурчит, что с ними прижимают. Трофеев нахапал…
— Ты знаешь, Яш, — вдруг осознаю парадоксальную вещь, — а ведь правда, у меня ощущение, что с началом войны мы стали жить лучше. В смысле продуктов, каких-то мелочей и всё такое.
— Кому война, а кому мать родна? — наконец-то выходит из тоскливой меланхолии мой новый приятель.
— Истинно так. Ладно, — хлопаю его по плечу и встаю, — пойдём, поищем, где переночевать.
Яков о своём статусе не догадывается. А я не говорю, вдруг что не срастётся. Получится — узнает.
16 августа, суббота, время 09:20
Минск, правительство республики, зал заседаний.
Военный Совет Западного фронта.
— Минуточку, Пантелеймон Кондратич, — прерываю первого коммуниста Белорусии и заодно своего зама по Совету, — вынужден поправить. Слегка, но всё-таки поправить.
— Во-первых, мы призвали сто двадцать тысяч мужчин призывного возраста, всё так. Но у нас городского населения двадцать процентов, а в Смоленской области даже выше. Значит, нехватка рабочих рук в сельском хозяйстве не сто двадцать тысяч, а тысяч девяносто.
— Во-вторых, у нас около четырёхсот тысяч беженцев. Понятное дело, что, в основном, женщины и дети, но какие-никакие, это тоже рабочие руки.
— В-третьих, у нас уже около двадцати тысяч военнопленных, что ещё снижает дефицит рабочей силы. До семидесяти тысяч. С учётом беженцев можно прийти к выводу, что дефицита работников в сельском хозяйстве у нас нет.
Пономаренко вздыхает, ненадолго отводит глаза, но не сдаётся.
— Вы правы, товарищ Павлов, — морщится, но признаёт, — но дело в том, что сейчас лето, скоро уборочная…
— Озимые убрали?
Пономаренко оглядывается на одного из своих. На Совете присутствует масса народу, который в Совет не входит, но без него никак. Встаёт секретарь ЦК по сельскому хозяйству.
— С учётом Смоленской области чуть более девяноста процентов от уровня прошлого года, — получая кивок от Пономаренко, садится.
Главный коммунист Белоруссии жаждет помощи армии, как в мирное время, когда не только армия, но и город, все бросались на помощь селу. Не то, чтобы я против, но ведь война. Как любит приговаривать Никитин, понимать надо. Ладно. Кое-что мы сделать можем.
— Иван Прокофич, — по технике у меня главный генерал-майор Михайлин, — сколько вы можете сделать тракторов из трофейной техники, непригодной к бою? До начала уборочной?
Генерал задумывается.
— Масса другой работы, Дмитрий Григорич. Продолжаем мобильные зенитки, в основном, лепить.
— Тогда так, — хреновый я был бы генерал, не умея принимать решений быстро. — разрешаю использовать пленных специалистов для переделки трофейной техники. Это первое. Второе. Привлеките сельских специалистов для той же работы. Из МТС. Дадут людей — получат трактор. Примерно так. Сколько при таких условиях можете сделать тракторов?
— А можно сделать чуть по-другому? — видя вопросительный взгляд, Михайлин торопливо объясняет. — Дело в том, что трофейная техника обычно превосходит по своим характеристикам наш Т-26. Мы могли бы на них ставить зенитные пулемёты, в том числе, трофейные. Или даже пушки…
— С пушками ты не загибаешь? Там конструкторскую документацию не один месяц готовить надо.
— Есть танки, на которые зенитная платформа ставится целиком…
— Хорошо. Можно и так. А Т-26 ты хочешь переделывать в трактора?
— Да. Снимаем вооружение, радиостанцию, башню, часть бронезащиты, изменяем передаточный коэффициент и получаем вполне бодрый трактор.
— Ты понимаешь, что командиры частей отдадут тебе машины с истраченным моторесурсом?
— Мы научились делать капитальный ремонт двигателей, — усмехается Михайлин чуть гордо, а я демонстративно делаю запись в блокноте «Поощрить Михайлина и его службу за успехи».
— И сколько вы можете сделать тракторов всего? С учётом всех возможностей?
— Зависит от количества дополнительных работников…
— Просто скажи по минимуму и по максимуму.
— Самое меньшее — двадцать, если всё сложится — пятьдесят.
— Значит, можно ожидать тридцать-сорок машин, — смотрю на Пономаренко, тот удручённо вздыхает.
— Армия забрала у села три тысячи тракторов.
Опять прибедняется…
— И дала полторы тысячи лошадей, — это мы с Украины пригнали, ещё полтысячи, тех, что покрепче, я забрал на нужды фронта. И сколько-то себе Рокоссовский оставил. Говорит, что пятьсот, но подозреваю, что раза в полтора больше.
Сам понимаю, что маловато будет, но полторы тысячи лошадей это тоже не мелочь. Однако на уступки приходится идти ещё. Сбор урожая тоже стратегическая задача.
— Сделаем так, — решение зреет быстро. — Трактора от Михайлина пойдут в районы боевых действий. Исключительно в зоны ответственности 13-ой и 11-ой армий. Во всех остальных местах армия примет посильное участие в уборочной. Колхозам мы можем облегчить жизнь просто: при их содействии, войсковые части самостоятельно собирают ту часть урожая, которая отходит им по плану поставок. С использованием своей техники. Насколько знаю, обеспеченность тракторами и машинами сейчас не меньше восьмидесяти процентов от штатного. Вполне хватит.
Пономаренко взял бы и больше, только кто ему даст.
— Трактора от Михайлина останутся у меня?
— Да.
— 13-ая и 11-ая армии помогать не будут?
— Нет. Они воюют. Если только пленными вас обеспечат.
— Побольше бы…
На это пожелание Пономаренко вслед за мной хохочет весь Совет со всеми специалистами.
— Ты не поверишь, Пантелеймон Кондратич. Сам этого очень хочу…
После разрядки совещание пошло веселей, хотя есть и неприятные дела. Помимо всего прочего отмечаю Рокоссовского, который даже боеприпасов не просит. Удовлетворяется присылаемым. И все попутные дела вершит собственной волей. Чисто маркграф средневековый. Хм-м, кажется, я ему позывной придумал.
— Нам, товарищи, придётся подумать об эвакуации…
— Товарищ Павлов, неужто отдадим немцам Минск?! — вскидывается Пономаренко.
— Немцы очень хотят захватить нашу столицу, — пожимаю плечами, — удастся или нет, не могу сказать. Силы они собрали превосходящие, и командование фронтом может попасть в положение Кутузова в 1812 году. Или отдать город или погубить армию. Если вопрос встанет именно так, то я поступлю согласно этому историческому примеру.
Молчание могло быть стать ещё тяжелее, если бы не предыдущая вспышка веселья.
— Не надо огорчаться, товарищи. Самое вероятное, немцы подойдут слишком близко, чтобы горожане могли продолжать прежнюю мирную жизнь. Начнутся артобстрелы, бомбёжки… поэтому!