— Вы, Пантелеймон Кондратич, пошлите человека в Смоленск. Пусть подберёт вам помещения для хранения архивов. Их можете вывозить хоть с завтрашнего утра. Вывозите вообще всё, без чего можете обойтись при оперативном управлении.
— Далее. Детей, детские учреждения и школы эвакуировать в первую очередь. Продумайте куда и как. Зоны эвакуации, куда немцы гарантированно не дойдут: Смоленская, Витебская, Могилёвская, Полесская, Пинская, юг Минской области. Все остальные регионы мы тоже не собираемся отдавать, но там велика вероятность бомбёжек.
— Далее, — надиктовываю готовое решение, причастные к этому записывают. — Вслед за детьми и образовательными учреждениями эвакуировать семьи комсостава и все учреждения чисто гражданского назначения.
— Это какие? — интересуется третий секретарь ЦК Белоруссии.
— Не знаю. Дома культуры, например, частично торговые организации. Медицинские учреждения, кроме полевых медсанбатов. Учебные заведения. Если немцы подойдут близко, эвакуировать будем всех гражданских.
— И самое важное уже для меня. Самуилович!
— Я здесь, товарищ генерал!
— Ты свой радиозавод начинаешь эвакуировать немедленно. В Барановичи. То есть, сразу ты всего не сделаешь, но эвакуационные мероприятия начинай немедленно. Готовь в Барановичах площадку и тому подобное.
Оглядываю присутствующих. Директор авиазавода Анисимов тоже здесь.
— То же самое касается авиазавода, — Анисимов встаёт под моим взглядом. — Вам — в Смоленск, на тамошний авиазавод. Наверняка придётся новый цех строить, поэтому поторопитесь. Если нужна будет помощь, обращайтесь напрямую ко мне.
На самом деле, я не собираюсь просто так отдавать Минск немцам. Ещё чего! Я его немцам продам. Задорого! И плату приму только кровью. Потоками немецкой крови.
14 августа, четверг, время 18:55.
Смоленск, частный сектор рядом с вокзалом.
Борис.
— Руки у тебя из заднего места растут, но по сравнению с этим жидёнком ты — великий мастер, — бурчит старуха, тыча в Яшу узловатым пальцем.
Занозистая старуха, высокая, худая и ещё крепкая. Сам видел, как привычно мешок с места на место переставила. Неполный, но руки оттягивает.
Это хозяйка, к которой мы напросились на ночь. Запросила всего три рубля, а сейчас мы ужин зарабатываем. Поленницу уже переложили, забор худо-бедно укрепили, сейчас покосившийся туалет поправляем. Яша натурально ничего руками не умеет. Хозяйка, Пелагея Петровна, верно говорит. Раньше думал, что это я ничего не умею, но нет, оказалось, что дело не настолько безнадёжно. Вот у Якова на самом деле всё грустно и тоскливо. Гвозди забивать ему не позволил, по первой же хватке определил, что впереди нас ждут кровопролитие и травмы при отсутствии полезного результата.
Заводим снизу под кабинку балку, по виду крепкую, и возимся с уровнем, чтобы важное строение стояло ровно. К разрытому месту у балки подходит курица, что-то высматривает, затем энергично начинает разгребать землю.
— Кыш! Зараза! — Петровна отгоняет возмущённо кудахчущую птицу. Старуха притаптывает за ней землю.
— Вроде нормально? — отхожу в сторону, смотрю с разных точек. Петровна что-то бурчит, ставлю себе зачёт. Бабуська из той породы людей, что никогда довольными не бываю, тут надо ориентироваться на уровень злости и досады. Сейчас уровень приемлемый, соответствует благодушному удовлетворению нормального человека.
Когда бабуська отлучается в хату, Яков, оглядываясь, негромко говорит:
— Может, лучше было где-нибудь в рошице переночевать?
— На голой земле спать? Есть опыт ночёвок в лесу?
По лицу понимаю, что нет. У меня есть, спасибо активному пионерскому детству. И устройство лежбища в лесу, какого-нибудь шалаша, приготовление пищи и всё остальное заняло бы больше времени и сил, чем посильная помощь запрягшей нас престарелой хозяйке.
За ужином Петровна окончательно добреет, когда к её варёной картошке добавляю банку тушёнки из своего НЗ.
— Не нашенская какая-то… — водит пальцем по иностранным письменам старуха.
— Съедобная, Пелагея Петровна, не отравитесь, — ободряю хозяйку, и она опрокидывает в котёл всю банку разом. Не жалко, у меня ещё есть. К тому же Петровна не скупится на огородную зелень и выделяет каждому по варёному яйцу.
— Льготное снабжение? — тихонько спрашивает Яков про тушёнку.
— Ты ж сам всё в магазине видел, вот родители в дорогу и снарядили, — вру, конечно, мою генеральскую семью снабжают щедро. Но с другой стороны, ничего такого, чего не было бы у остальных.
Поболтали за ужином. С нами-то всё ясно, приехали в военное училище, нас завернули, вот домой и возвращаемся. А у Петровны жизнь длинная. Старший сын в Сибирь завербовался «конбинат строить», младший в армию ушёл, за него Петровна и волнуется.
Перед сном посидели на крыльце, а как легли, то заснули, как провалились.
16 августа, суббота, время 18:20
Минск, военное кладбище.
— Нехорошо, Иван Васильевич, ты поступил, — с укоризной гляжу на обелиск, на котором неведомым мне способом (гравировка, вообще-то, обычная — автор) высечена личность моего зама и друга Болдина.
С адъютантом и начальником охраны сидим на лавочке. На приступочек у обелиска ставим рюмку с водкой, накрываем хлебцем. Себе налили, война войной, а помянуть надо.
— Нехорошо бросать друзей в трудную минуту, — продолжаю упрекать. — И приказы нарушать тоже не дело…
Не дело, конечно. Приказу этому сто лет в обед. Начальствующему составу, начиная с командира полка и выше, передвигаться только в бронированной технике. Танке или бронемашине. Иван Васильевич же, отработав с Никитиным контртактику против немецких новшеств, уехал обратно на легковом авто. Откуда только этот шальной мессер взялся?! И пролетел-то разок, шмальнул очередь наудачу и гляди-ка! В машине всего две дырки, все целы, а Болдин наповал.
— Война — дело такое… — вздыхает майор Панкратов, дюжий, быкообразный детина.
Мы, не чокаясь, опрокидываем в себя по сто грамм водки, занюхиваем и закусываем ржаным хлебом.
— Зря его здесь похоронили, — думаю вслух. — Надо было в Барановичи везти.
— Думаете, немцы возьмут Минск? — осторожно спрашивает Саша.
— Это им будет очень затруднительно, — улыбаюсь с некоторой злобой. — Но бомбёжки наверняка будут.
— Зачем им кладбище бомбить?
— Незачем. Но случайно может прилететь.
Это да. Затруднительно будет немцам Минск взять. Три дивизии постоянно тренируемого ополчения, плюс полк НКВД, части обеспечения, комендатура с военкоматами, части ПВО с сотней зенитных стволов разного калибра. В общей сложности, численно можно смело приравнивать Минский гарнизон четырём дивизиям. Мало будет, ещё введу. Одну или две.
Через десять минут уходим.
16 августа, суббота, время 19:15
Минск, квартира генерала Павлова.
Вчера Борька поздно вечером вернулся домой. Мне всё некогда, а сынуля сам не догадался позвонить в Смоленское училище. Хотя сейчас семь пятниц на неделе, могут два раза за день всё изменить. Заявление приняли, документы проверили, в назначенное время приезжай и начинай учиться. Так что ладно, уже не зря съездил.
Приволок с собой нового приятеля. Говорит, что гений в математике, ну-ну… вчера-то некогда было, а сегодня проверю.
— Дядя Яша, а ты в Москве Сталина видел? — Адочка уже вроде всё у гостя выспросила, но вот всё находит и находит новые вопросы. Яков слегка подвисает, затем отрицательно мотает головой.
— А мой папа видел! — торжествует девочка.
— Ада, ну, что ты такое говоришь? — укоризненно качаю головой. — Что значит «видел»? Я с ним очень хорошо знаком. Он мой начальник. Ты думаешь, кто меня каждый раз в Москву вызывает?
Немного поразмышляв, отвешиваю дочке очень лёгкий подзатыльник. Настолько лёгкий, что почти поглаживание.
— Носик чуть пониже опусти, Адочка.
Дочка хихикает.
На ужин рыба с частой в нашем доме картошечкой. После ужина надо посмотреть на этого Эйдельмана вплотную. Борька дул в уши про него взахлеб. Вроде как парень за несколько минут запомнил целую страницу стрельб для 82-мм миномёта. А за вечер в поезде всю таблицу, все десять страниц. С поправками. Это что? За один вечер он стал корректировщиком огня для миномётной батареи? Так и хочется сказать: н-ну, нахер!
После чаепития минут сорок гоняю Якова по таблице. С-сука, ни одной ошибки не сделал! Борька говорил, что не уверен, но вроде скорость его реакции постоянно растёт. Поначалу две секунды на ответ тратил, это правда. А в конце отвечал почти мгновенно. Приходит в голову ещё одна мысль.
— А ты так долго можешь? Не устал? Интеллектуальное истощение — вещь крайне неприятная.
Эйдельман задумывается и отвечает после паузы.
— По ощущениям минут двадцать ещё точно могу.
— Рисковать не будем, — подхожу к двери, вызываю Аду. — Дочка, организуй с мамой два кофе.
Дождался счастья в этом мире, запасся трофейным кофе, и надолго запасся. Народ к кофе в этом времени совершенно непривычный, так что конкурентов у меня нет. Исключение — военнопленные, только кому это надо — баловать их. Курорт им тут что ли?
Из недавнего разговора с генерал-майором Анисимовым.
— Так у тебя получилось поймать Гудериана в огневой мешок?
— Нет, Дмитрий Григорич. Я ждал его севернее, а он к речке прижался, мимо прошёл. И форсировал в другом месте. Всё равно мои его подловили, но позже. Но кое-какие новости у меня есть.
— Лишь бы приятные…
7 августа, четверг, время 12:40.
Лес в 8 км юго-восточнее от городка Пабраде
Старший лейтенант Никоненко.
Как лучше всего проникнуть в тыл врага? Ко всему, абсолютно незаметно? Элементарно! Надо надёжно сховаться при отступлении наших войск и вот мы на месте. Главное в этом деле — выбор удобного места, но такого, чтобы немцам оно не понравилось.
Вот и весь секрет.
Сижу на пеньке рядом со схроном. В первые сутки, пока немцы лес прочёсывали, буквально под землёй сидели. Тесно, чёрт возьми, но несколько часов продержаться можно. Впрочем, троица счастливцев на деревьях замаскировались. Дойчи могли что-то и з