– Грелка и чай? С тостом? Сестре помогает. У нее эндометриоз, – говорит Лу.
– Сожалею. Мне повезло, что у меня его нет. Так плохо только в первый день. В обморок обычно не падаю… если со мной случилось именно это. Даже не знаю, – говорит она.
– Да я тебе жизнь спас. Сказал же, что заработаю себе на пропитание, – улыбаясь, говорит Лу.
– Да что ты? Ненормальный… и спасибо. Вот что я хотела сказать. Спасибо, – говорит она.
– Что бы ты без меня делала?
– Хмм, а тебе что, с утра никуда не надо? – полушутя интересуется она. Но… Она даже не знает, где он живет, – вдруг ему некуда идти?
– Позвонишь на работу? Перенесешь занятия?
– Придется. Как же иначе? – говорит она.
Не спрашивая, Лу уходит в ее спальню и приносит мобильник, протягивает ей.
– Тогда нет. Мне сегодня никуда не надо. Какой чай тебе сделать, Винсент? – спрашивает Лу, пока она сначала пишет сообщение женщине, что работает в музее, потом Батисту о том, что сегодня ее на работе не будет.
– С корицей, – превозмогая острый спазм в животе, говорит она. Соглашается на предложенный Лу тост и просит еще принести три таблетки ибупрофена, указав, что они лежат в шкафчике в ванной, и продолжает подробно объяснять, чтобы наконец дождаться подтверждения находки в виде гремящего пузырька. Он протягивает ей лекарство вместе со стаканом воды, а когда все готово, приносит грелку, чайник и тост. Из музея приходит сообщение с пожеланием Винсент скорейшего выздоровления. В пятницу, чтобы восполнить пропущенный день, они поставят ей сдвоенный урок.
Лу устраивается на полу напротив, ест тост. Он приготовил четыре ломтика и две чашки чая.
– Я тебе не говорил, что состою в музыкальной группе? Просто для удовольствия. Из любви к искусству. Все заработанное концертами и мерчем мы жертвуем бедным. У нас нет альбомов и всего такого, а играем мы, э-э-э… электронную музыку, на грани с трип-хопом, такой ло-фай техно. Иногда с вокалом. В этом отношении мы колеблемся. В группе одна девушка… – Он замолкает и, похоже, фразу договаривать не собирается.
– На что вы жертвуете деньги?
– Почти все идет организациям, помогающим бездомным… и на еду голодающим.
– Надо же, мне нравится. Это… потрясающе, честное слово. Как вы называетесь?
– «Anchois», – отвечает он.
– Анчоус? – переводит Винсент. Лу кивает. – Ты на чем-то играешь? Или поешь?
– Иногда пою, но в основном исполняю музыку на драм-машинах и синтезаторах. На электронных звуковых коробках. – Руками он сначала демонстрирует, какие они бывают маленькие, потом разводит руки в стороны, чтобы показать, что бывают и большие. – В группе я и мои друзья, Аполлон и Ноэми. Иногда еще Эмилиано с Сэмом. Аполлон – мой сосед по квартире.
Винсент успокаивается. У него есть жилье, где-то, с кем-то.
– Похоже, у тебя много друзей, – с невозмутимым выражением говорит она. Жует тост, пьет чай.
– А мне понравились твои вчерашние приятели, – заявляет он и предлагает привести кое-кого из них в следующую пятницу послушать «Анчоус» в клубе «Ле Маре», расположенном недалеко от его квартиры в третьем округе, на улице Аркебузиров.
Парижане обожают cвои quartiers[29], а Винсент любит пройтись пешком до Ле Маре, съесть там фалафель и выпить чего-нибудь холодного, побродить и не торопясь вернуться домой. В Париже ей больше всего нравится ходить пешком. Она много раз ходила по улице, на которой живет Лу, даже не подозревая, что он, возможно, где-то там, неподалеку, курит, разговаривает, рисует, ест, читает или спит.
Сообщение от Батиста:
Надеюсь, ты скоро
почувствуешь себя лучше!
Да, и еще: ты призналась Лу
в любви?
Или он тебе? И больна ты
ЛЮБОВЬЮ… угадал?
Не томи, расскажи, Видабс!
От Винсент Уайльд сначала к Ви Дабл-ю, потом к Видабс. Ее приятно удивляет, как настойчив Батист, играя в прозвища.
– Одну минутку. Прости. Тут твой дружок Батист меня донимает, – отвечая на сообщение, говорит Винсент.
Хочешь, чтобы я с тобой
вообще разговаривать
перестала?
На экране сразу возникают три точки: Батист печатает ответ.
Ни за что. Дай знать,
если тебе что-нибудь
понадобится.
Дам. Merci.
Кофе завтра после занятий,
ça te dit?
В первый же день, лишь познакомившись, Батист научил ее говорить «ça te dit?» вместо «хочешь?».
Oh oui, mon pote[30]. X
Глядя в свой мобильник, Лу терпеливо ждет, когда она закончит.
– Ты знаешь, что мы кузены? Ну, вообще-то не с ним, а с Миной… со стороны моего папы, – говорит Лу. – Наши бабушки были сестрами, – добавляет он, разветвляя генеалогическое дерево. Винсент почти уверена, что Батист говорил ей об этом дважды, но эта информация относится как раз к той категории, которую она нарочно не запоминает.
Из-за спазмов и общей боли от месячных у нее в голове туман. Когда головокружение утихнет, она примет душ – обычно это помогает. А пока она просто громко мычит от болезненных ощущений, и Лу спрашивает, как она.
– Все в порядке. Расскажи-ка мне про свою анчоусовую группу, если уж ты хочешь, чтобы я пришла вас всех послушать, – просит она.
Лу смеется и повторяет ее «вас всех», гнусавя по-ковбойски. Винсент по мере сил смеется. Пока они доедают тосты, он рассказывает. Они продолжают разговаривать и пить чай. Она обещает, что постарается прийти на концерт «Анчоуса», возможно, приведет с собой Агат. Просит его написать подробно, когда и где он состоится. И уже думает о том, что наденет: черные кружева под мшисто-зеленой шерстью.
Винсент интересуется, есть ли у Лу работа, и он говорит, что работает то диджеем, то барменом в фирме банкетного обслуживания, которой владеет семья его соседа по комнате, – они обслуживают пышные корпоративные мероприятия, свадьбы и даже дни рождения, но занятость у него неполная.
– Бабушка с дедушкой оставили мне денег, на которые я мог бы окончить университет, но я вместо этого… пользуюсь ими для свободы, – подняв бровь, говорит он и улыбается с совершенно диким, злодейским оскалом.
Ближе к обеду Лу говорит, что уходит, и Винсент, к собственному удивлению, немного разочарована.
– Не хочу тебе надоедать ни на волосок, – говорит он, убирая прядь волос за ухо. Такого рода стихийные шутки она обычно замечает, но сейчас слишком устала. Хочется спать. Она ложится на диван и, прижав к себе грелку в мохнатом чехле, сворачивается калачиком.
– Я вытер пол у тебя в спальне, простыни в сушилке. А пока я был в ванной, заказал тебе у Лили два вида обжаренного риса – с курицей и с креветками. Еще и китайских роллов. Вспомнил, что ты один раз в перерыве между занятиями что-то ела оттуда. Они будут через пять минут. Я подумал, что тебе не захочется мяса сразу после вчерашнего болоньезе… поэтому выбрал курицу и креветки. Не знаю почему, просто так решил, – говорит он, хотя она уже дремлет. – Я дождусь и получу еду, увидимся завтра на занятиях? Хоть что-то для тебя могу сделать… ты меня накормила и приютила на ночь… – продолжает он.
– Ну, ты видел кровь от месячных и мою вагину, так что мы квиты… – вставляет Винсент в полусне. – Шучу, – говорит она, хотя это не так. – Merci. Merci beaucoup, jeune homme[31]. – Она проваливается в сон.
Выныривая из мглы сна и ныряя обратно, она слышит, как Лу перебрасывается парой слов с доставщиком еды, чувствует их улыбки в словах merci и merci beaucoup. Как сначала хрустит, а потом затихает на кухонной стойке бумага и пластик. Как Лу нежно касается ее макушки. Как он шепчет: «Au revoir[32], Винсент Рафаэла». Как, закрываясь, мягко щелкает дверь квартиры.
5
Поспав и приняв душ, Винсент с грелкой и коробочкой обжаренного риса с креветками устраивается на диване. Как обещала, звонит Киллиану. Он отвечает сразу, благодарит за звонок (настолько чрезмерно, что она перебивает его) и говорит, что скучает по ней. Она не обращает на это внимания. Они просто говорят о детях. Винсент рассказывает что-то безобидное о своих уроках и о погоде. Киллиан минуты две говорит о пертурбациях в университете. Винсент лежит головой на подлокотнике и, закрыв глаза, внимательно слушает. Даже сквозь раздражение ей милее сосредоточиться на низком приятном голосе Киллиана, чем на пульсирующей во всем теле боли.
– Ох, Винсент, я так по тебе скучаю, просто схожу с ума. Честно… без тебя я теряю голову, – говорит он.
– Хорошо, – мягко отвечает она.
– Не знаю, как реагировать… на это твое «хорошо». Мне больше не подобраться поближе к твоей душе? Ты это твердо решила?
– Подумай, Киллиан, о чем ты меня просишь.
– Я думаю об этом… Только об этом.
– Ты просишь меня позволения подобраться поближе к моей душе. Но если бы тебя не было у моей души… не было бы в моей душе, я бы не обиделась, так ведь? Я бы уже развелась с тобой или спала бы с другим. Я бы… нашла кого-нибудь, – плотно закрыв глаза, говорит Винсент. В колеблющейся черноте с неприятной настойчивостью мерцает красивое лицо Лу. Серьезно? Телефона Лу у нее нет, а если бы и был, что бы она сделала, послала ему сообщение? Какое именно? Сама мысль об этом кажется бестолковой. Винсент сжимает переносицу.
– Ты ни с кем не встречаешься? Совсем нет? Давай друг с другом играть в открытую.
– А надо ли? Надо ли друг с другом в открытую, Киллиан? Потому что я согласна, что нам следует играть в открытую. И всегда так считала! А до тебя это дошло только сейчас?
– Вин… прости, – говорит Киллиан.
Винсент жалеет, что не ведет счет извинениям Киллиана. А то пришлось бы исписывать в тетради галочками страницу за страницей.