Очень понравилась песня.
Спасибо, что прислал.
Что я думаю: прослушала
десять раз подряд, не в
состоянии встать с пола.
Сегодня приготовлю
фарфалле со сливочным
соусом и горошком, схожу
погулять. Ты успеешь
проголодаться?
А эта песня для тебя. Х
Она посылает ему «Цветок» Лиз Фэр, понимая при этом, какое отчаяние вызвало бы это у Киллиана, знай он, что она шлет двадцатичетырехлетнему парню песню, которую они слушали вдвоем, но именно эта песня первой пришла ей в голову, так как она точно выражает ее чувства. Она нажала «отправить», не дав себе времени устыдиться всего этого распутства. Она никогда спонтанно на такое не идет и дома, в Штатах, так бы не поступила, но с Лу… И это Париж, и солнце выглянуло из-за серой тучи. Уж не радуга ли это? Да, в песне «Цветок» Лиз Фэр откровенно поет о своем желании трахнуться с парнем и, да, Винсент (откровенно) хочет (откровенно) трахнуться с Лу. Пусть разум и сердце пытаются это желание обойти или задвинуть, но она (ее вагина) неизменно к нему возвращается.
ЛУЛУЛУЛУЛУЛУЛУЛУЛУЛУЛУЛУЛУЛУЛУЛУ.
У Киллиана были секреты, он их все хранил и хранил, хранил и хранил, хотя Винсент изо всех сил старалась от него ничего никогда не скрывать; даже те свои черты, которые не очень любила или в которых не хотела признаваться, она открывалась ему, и, конечно, он тоже ей что-то рассказывал, они ведь были женаты двадцать четыре года, но не рассказал о себе однозначно величайшее и важнейшее, хотя должен был, и нет, он ей не изменял, но и помимо адюльтера есть вещи, способные разнести в клочья брак, а она уже много месяцев не была с мужчиной, с которым хотела быть, и вчера достала из коробки Gideon 7000 и воспользовалась им, думая о Лу, думая только о Лу, думая только о Лу и чувствуя себя такой виноватой, что хотелось это делать еще и еще, потому что при этом она ощущала себя живой, а не тратящей жизнь в напрасном ожидании, что кто-то еще расскажет ей свои секреты, потому что ей сорок четыре и она может хранить свои собственные секреты и делать с жизнью все, что захочет, а не все ждать и ждать, ждать и ждать, ждать и ждать, ждать и ждать, ждать и ждать – и что теперь? Теперь она хочет, чтобы Лу Генри слушал песню «Цветок» Лиз Фэр и чтобы он так возбудился, слушая песню и думая о Винсент, думая о том, что она думает о нем, она хочет, чтобы он так возбудился, слушая песню, что мог случайно кончить, не успев содрать с себя свои бесполезные бледно-персиковые шорты.
Винсент заканчивает с остальными заказами и с полной сумкой посылок идет на почту. Когда она возвращается к себе, ее ждет букет фиолетовых ирисов от Киллиана и письмо от него в придачу – конверт из коричневой бумаги, темно-красная сургучная печать. Почтовый штемпель десятидневной давности. Войдя в квартиру, она открывает конверт.
Моя дорогая Винсент!
Письма помогли мистеру Дарси и капитану Уэнтворту, не говоря уже о многих других, так почему бы и мне не попробовать? Без тебя мне вечерами становится как-то совсем затхло, когда я брожу по нашим коридорам в пижамных брюках, что ты подарила мне на прошлое Рождество, и в футболке «Барак Обама», которую нам выдали в 2008 году, когда мы пожертвовали денег на его предвыборную кампанию. В дневное время мне удается как-то брать себя в руки, но лишь напоказ… для работы. А этот огромный пустой дом? Ужасно находиться в нем без тебя. Мне кажется, я могу умереть от понимания, что сам во всем виноват.
Если сказать тебе, что сам не знаю, что на меня нашло, это, как я понимаю, делу не поможет, зато правда.
Я знал: меня ждет успех. Знал, что, если напишу эту книгу, мой агент продаст ее за очень дорого. И знал, что, написав ее, разрушу нашу семью. Мне все это казалось немного похожим на «сделку с дьяволом», и ощущение не пропало до сих пор.
Я должен был как минимум заранее признаться тебе лично, даже если уже решил идти по этому пути.
Ничего нового я здесь не говорю и боюсь, что в реальности отошел на невероятно длинное расстояние от доблестных выдуманных джентльменов, упомянутых в первой строке этого письма.
Просто хочу, чтобы ты знала, что я постоянно думаю о тебе. Каждую субботу посылаю тебе цветы, представляя тебя в Париже с развевающимися на ветру волосами. Представляю тебя там с каменными черепахами цвета морской волны в фонтане. Я вспоминаю, как мы вместе ходили в Сады Марко Поло, дети были маленькие, мы сидели под сенью деревьев, читали и ели сыр с клубникой. Как ты сияла в пестрых солнечных лучах… будто яркая звезда из стихотворения Китса… как трава отпечаталась крестиками у тебя на бедрах… какое на тебе было тонкое белое платье, которое я так люблю. То платье, которое мне так нравилось с тебя снимать. Представляю тебя в том просвечивающем белом платье на той зеленой-презеленой траве в том пышном саду, и остается мне лишь молить Бога, чтобы когда-нибудь ты смогла вернуться домой ко мне.
Я буквально пребываю в полуагонии и в полунадежде.
Вин, ну пожалуйста?
Я люблю тебя уже так долго. Я люблю тебя. Всегда буду любить.
Х
Она представляет, что он отправился на пробежку или дома в кабинете проверяет студенческие работы, и решает отправить ему сообщение:
Только что получила твое
письмо. Спасибо за него
и за ирисы. Они лиловые,
как лунный свет.
Можем договориться
о времени снова поболтать
где-то через недельку.
Ладно?
Он быстро отвечает:
Замечательно. Жду затаив
дыхание, любимая.
Даже после его поступка написанное Киллианом находит отклик в ее сердце. Она млеет, когда он называет ее «любимая». Он всегда ее так называет. Сейчас это обращение в его устах кажется непозволительным. Как чит-код, запускающий положительные эмоции, которые она к нему чувствует, и, пусть хоть на мгновение, отбрасывающий в темноту эмоции отрицательные. Наверное, ей бы хотелось еще какое-то время разбираться в своих чувствах по этому поводу, но – ух ты! – новые сообщения от Лу.
Я лишился дара речи
и… уже откровенно
напрашиваюсь.
Сейчас опять убираю
мобильник., Надо матч
доиграть, но можно
потом к тебе?
Погуляем вместе?
Я всерьез подумываю,
не отправиться ли к тебе
на руках, Винсент.
Винсент не удивляют навернувшиеся на глаза слезы. Она знает, что ее сложные эмоции будто лед и пламя, но это ведь Париж, где они магическим образом смешиваются.
Бурные переживания от письма Киллиана? Да.
В смятении от страсти к Лу? Еще бы.
Она ставит в печь следующую партию керамики и идет в спальню, прилечь. Что еще остается делать?
Прошло несколько месяцев после рождественской вечеринки, Киан и Эмма были счастливы, как бывают счастливы парочки в старшей школе, и Киан был прав: папе она очень нравилась. Маме тоже. Отец Эммы, мистер Шарп, в целом тоже не возражал против их отношений. Киан был первым бойфрендом Эммы и в душе переживал, что мистеру Шарпу было бы тяжело, узнай он, что Киан и его дочь соприкасались языками.
Эмма стала штатным сотрудником «FOCAL», и Киан уговорил ее делать для журнала фотографии. Несколько раз в неделю они после уроков оставались в классе ее отца, где читали материалы и оформляли макет литературного журнала. Иногда ее папа заказывал им пиццу и два литра газировки с кофеином. В дни, когда в «FOCAL» дел не было, Киан и Эмма шли к одному из них домой и, пока не возвращались родители, целовались до полного изнеможения.
Мама Киана, Ифа, в отсутствие отца становилась другим человеком. С Джеком она бывала покорной и молчаливой. Когда оставалась вдвоем с Кианом, она становилась намного более открытой и жизнерадостной. Киан понимал, что менялась она в угоду отцу – он хотел видеть более кроткую, подделанную версию матери, способную смягчить его раздражительноcть.
Однажды, когда Эмма после школы побыла у него пару часов и уже ушла, Киан и Ифа готовили на кухне ужин. Мама поручила ему резать помидоры для салата, а сама жарила стейки на чугунной сковороде.
– Киан, я собираюсь задать тебе вопрос, который может тебя смутить, но я все равно спрошу, – сказала Ифа, обернувшись к нему и отпив темного вина. Вино она знала и ценила, это ее успокаивало.
– Мам…
– Ты осторожен с Эммой? Не только в сексе, но и в смысле души? Я знаю, с Шалин было не так…
– У нас с Эммой секса не было, – сказал Киан.
Это было правдой. Они с Эммой ласкали друг друга, да, иногда подолгу. Но мысль о том, что можно оказаться в таком положении, что девушка от него забеременеет, Киана совершенно не привлекала. Иногда ему ночью снился секс с Эммой, и как только он отрывался от нее, она была на девятом месяце. Временами ему снилось, что с ними в комнате Шалин, она качает ребенка и наблюдает, как он двигается внутри Эммы. Шалин все время то улыбалась, то хмурилась и качала головой.
– Когда папы нет, мы можем говорить о чем хочешь. Он… не настолько расположен все это обсуждать, как я. Хочу, чтобы ты знал: мне Шалин всегда нравилась. Очень милая была девочка. И красивая. Уверена, что она нравилась мальчикам. Такая необычная… я не говорю это просто потому, что она чернокожая. Понимаю, ты считаешь папу и меня ужасными католиками и злобными расистами, – сказала Ифа.
Стейки громко шипели, в вытяжку над плитой уходил пар. Киан не мог определить, плачет ли мама, но было похоже на то, потому что она отвернулась от него и шмыгала носом, не переставая лопаткой орудовать в сковороде со стейками.
– Никто о католиках не говорил. Папа действительно злобный расист. Ты – не думаю. Шалин была… – Киан замолчал, когда мама кашлянула, но ничего не сказала. – У нас с Эммой все хорошо. Мы в порядке. Тебе не надо об этом переживать, но… спасибо. – Он разрезал последний помидор и скинул его в салатницу.