группы «alt-J» и «Furnaces»[77] Эда Харкорта.
Он: «Can’t feel my face»[78] в исполнении The Weeknd.
Он: «I’m Your Man»[79] Леонарда Коэна и «Power over Me»[80] Дермота Кеннеди.
Она мучительно и напряженно думает о том, как Лу выбирает эти песни и применяет их к ней. Она не выдерживает, и ей приходится лечь. Она размышляет, не потратиться ли на кушетку.
Она: «Because the Night»[81] Патти Смит.
Он: «Angel»[82] группы «Massive Attack» и «Can’t Get You Off My Mind»[83] Ленни Кравица.
Она: «Partition»[84] Бейонсе и «Justify My Love»[85] Мадонны.
Он: «Talk»[86] Hozier и «The Sweetest Taboo»[87] Шаде.
После этих двух песен она снова в постели.
Она: «Lovesick»[88] в исполнении Banks и «Two Weeks»[89] FKA twigs.
Он: «Rue Saint-Vincent»[90] Ива Монтана после того, как они холодным беспокойным вечером совершают прогулку туда и он показывает ей вывеску с ее именем.
В течение недели они каждое утро пересылают друг другу – туда-сюда – «Je t’aime… moi non plus»[91] Джейн Биркин и Сержа Генсбура.
Винсент составляет из песен плейлист, дав ему название «Страсть в разговоре», и слушает на прогулках, воображая себя в un film français[92].
Когда Лу учился в школе, то был слишком большим хулиганом, чтобы как следует прочитать «Джейн Эйр», и она покупает ему эту книгу. Он присылает ей сообщение из целого ряда восклицательных знаков, когда гадалкой оказывается Рочестер и когда он наконец рассказывает Джейн правду о Берте. Лу обводит фразу «полураскрытая роза», делает снимок и посылает ей.
В дни, когда в штатах отмечают День благодарения, Лу, рассудив, что вдали от семьи она может скучать, приходит к ней и дарит натюрморт, над которым работал. Кожура клементина, которую он положил себе в карман, когда был у нее в квартире на первом ужине, изображенная на столе, рядом ваза с похотливо-красной полураскрытой розой. За стеклом тигриные лапы, они лишь угадываются из-за налитой в вазу воды.
Винсент. Моему клементину. Моей розе. Моей тигрице.
Как и обещал, картину в рамке он вешает над ее кроватью.
Наступает декабрь, днем становится холоднее, темнота растягивается. На прошлой неделе Винсент взяла выходной и не преподавала, потому что из-за месячных опять плохо себя чувствовала. Пришел Лу, приготовил чай и тост. Завтра прилетают Олив и Рамона, они проведут с ней рождественскую неделю.
Сегодня она идет на концерт «Анчоуса» одна, потому что и у Агат, и у Батиста оказались другие планы, хотя оба сказали, что постараются увидеться с ней позже.
Как бывает вечерами, на улицах и тротуарах людей вполне достаточно, и Винсент комфортно идти одной. Она неторопливо направляется к Ле Маре, не спешит, осваивает новый маршрут. Ей нравится теряться в Париже; это лучше, чем потеряться где-нибудь еще.
Когда она сворачивает на rue du Temple и когда идет по rue de Braque, ей вслед присвистывают, потому что издали кажется, что под плащом у нее только черные блестящие колготки и ничего больше. Платье – красное, воздушное – едва доходит ей до колена. Губы накрашены под цвет платья, которое, как считает Винсент, легко определить как платье женщины, которая переживает определенные чувства. Платье-месть. Она увидела его на торговой улице в витрине и зашла померить, убеждая себя, что купит его, только если оно сидит идеально, – оно сидело. К платью она надела черные бархатные туфли на платформе и с сигаретой шагает сквозь сухой и прохладный звездный вечер.
Она подходит к клубу, но тут в сумке вибрирует мобильник – звонит Киллиан. Отойдя в сторону, она отвечает.
– Salut, – говорит она.
– Винсент, любимая. Как ты? Завтра приезжает Олив, да?
Ах, она обожает его голос, его акцент. Раздражает до чертиков. И это после всего, что произошло?
– Да, завтра. Они с Рамоной летят одним рейсом, – говорит Винсент.
Ее всегда успокаивал тот факт, что Рамона тоже жила в Нашвилле, недалеко от Олив, но теперь, когда Винсент в Париже, это успокаивает еще больше. Бездетная, счастливая Рамона была Олив второй матерью, и Винсент чувствовала себя намного лучше, зная, что ее близкая подруга неподалеку и всегда придет дочери на помощь, а еще не такой виноватой, что сама далеко.
Летом они всей семьей решили, что Олив проведет Рождество с Винсент, а Колм – с отцом в Кентукки. У мужчин были планы покататься на лыжах в Индиане и закончить начатый на прошлое Рождество марафон просмотров Джеймса Бонда.
– Когда к тебе приезжает Колм, сегодня вечером или завтра? – в свою очередь спрашивает она.
– Он отложил день приезда до послезавтра, это все фильм, над которым они работают. Какие-то сложности с расписанием из-за одного актера, – говорит Киллиан с живой интонацией, которую Винсент сразу узнает. Он слегка навеселе или даже пьян. Она мысленно высчитывает, сколько времени в Кентукки – на шесть часов меньше. Значит, три часа дня.
– Кстати, о днях… как мило, ты пьешь среди дня. Развлекаешься, да? – говорит Винсент. – Ты хорошенько расслабился. – Прислонившись к стене здания, она наблюдает за вереницей людей, просачивающихся сквозь двери клуба. Подтыкает получше шарф на шее; ужасно замерзли ноги.
На другом конце слышен треск телефонной линии, потом женский голос:
– Винсент, давно потерянная жена! Винсент, ты должна вернуться домой. Муж пропадает без тебя. Мы тут в «дартс» играем, и он среди бела дня напоил меня двумя рюмками текилы! – Последнюю фразу женщина практически выкрикивает.
– Вин, прости. Пожалуйста, прости. Это Ханна, с работы. Ты с ней знакома. Это спонтанное сборище, мы не одни. Здесь еще Джамал. Помнишь Джамала? Извини, что я позвонил и потревожил тебя, просто я очень скучаю. Моя жизнь… моя жизнь без тебя не такая, как с тобой. А твоя без меня? Какого черта, – Киллиан перебивает сам себя. На том конце теперь тихо. Он отошел подальше от людей и от шума. – Вин, что мы творим?
Сердце Винсент сильно колотится, она в замешательстве: какой абсурд – ревновать Киллиана за выпивку днем и женщину рядом, когда она стоит в таком платье у клуба, куда пришла к молодому мужчине, с которым уже почти спит.
Она представляет себе руки Киллиана на теле Ханны, как его разгоряченное праздником дыхание смешивается с ее дыханием. Оба тяжело дышат, гладят друг друга возле рождественской елки; потом Киллиан выдергивает еловые иглы из ее волос. Интересно, не в баре ли он сейчас, недалеко от кампуса, где продают медовуху? В том уютном, отделанном темным деревом баре, где он любит проводить вечерние занятия, когда они изучают поэму «Беовульф»?
– Моя жизнь без тебя не такая, нет. И я не знаю, что мы творим. Я думаю не об этом… Не знаю, о чем думаю. Сейчас просто с нетерпением жду приезда Олив и Рамоны. Этого достаточно, – говорит она.
– Ты меня разлюбила? – спрашивает он.
– К сожалению, нет.
– Я не сожалею! Пожалуйста, не разлюби меня. Умоляю тебя.
– Я не смогу… даже если захочу, – говорит она, и скука холодом набегает на ее тон, как волна.
– Винсент, я люблю тебя, – говорит он.
– Я знаю.
– Киллиан, твоя очередь. Иди сюда! – Из трубки слышится голос Ханны. Она смеется. Киллиан подхватывает смех, но замолкает, поняв, что это плохой ход.
– Ладно. Ты иди. Не пропускать же свою очередь. Поговорим… потом, – завершает звонок Винсент.
Винсент заказывает джин с тоником и пьет, прислонившись к столбу сбоку от сцены. Лу знает, что она здесь, в зале, но найти не сможет. На него направлен слишком яркий свет, на нее – мигающий. Ей нравятся такие ситуации, когда она никого не знает и ее никто не знает. Она не чувствует себя одинокой. Она еще ни разу не чувствовала себя одинокой в Париже – кажется, она бы говорила себе так, даже если бы это не было правдой.
Она чувствовала многое другое, но одиночество – никогда.
Одинокая – слово негативное. Одна – нейтральное. Ей нравится быть одной.
«Я одна», – думает она, и слово «одна» звучит положительно.
После нескольких быстрых песен начинается медленная композиция. Поет Ноэми. На этот раз без светодиодной ленты на голове. Прическа два «космических» пучка[93] и очки в толстой оправе. Винсент рассмотрела ее лицо, когда лазала в соцсетях, и решила, что она привлекательна какой-то ледяной красотой, словно явилась из темной морозной страны. Словно в детстве ей приходилось каждое утро пить горячий шоколад, добираться до школы на снегоступах и разводить голубоглазых лаек. Ноэми раз за разом поет на французском «куда ты уходишь». Это напоминает Винсент одну из ее любимых песен «ABBA» «Voulez-Vous», и как только это приходит ей в голову, Ноэми, как по волшебству, начинает петь «Voulez-Vous». Способности Винсент к прорицанию, хотя и слабые, снова активизировались. Пара минут «Voulez-Vous» – и музыка перетекает в «Gimme! Gimme! Gimme!» (A Man after Midnight). Ноэми исполняет припев. Зрители тоже. Винсент пьет и подпевает. Все оживленно танцуют. Женщина рядом с Винсент подпрыгивает, расшитое пайетками платье вспыхивает и гаснет, вспыхивает и гаснет.