очень хотела скорее ДОЛЖНА БЫЛА, увидев, как Доминик гладила его живот. Меня охватил соревновательный дух, чувства накалились, мозг вступил в противоречие со здравым смыслом и черт возьми САМА НЕ ЗНАЮ, ЧТО (!!!) от осознания, что вернулся в гостиницу он с (одной) мной… потому что мы Вместе.
Мне это кажется непристойным, но я хотела поскорее предъявить на него свои права востребовать его (?).
Я та, кого он теперь желает.
Пока засыпала, в голове крутилось: он мой мой мой.
Они бродят по Музею Виктории и Альберта, покупают в кафе врапы с овощами и чай, кусок торта с манго и малиной. На улице тепло, и можно устроить пикник у воды в саду. На Винсент слишком большая футболка «Анчоус», которую она купила накануне перед концертом, ее черные стрелки прячутся под темными очками, будто птицы в листве; они перекусывают под ярким послеполуденным солнцем.
– Не надо больше плакать, ладно? – просит Лу и берет кусочек торта с вилки, которую держит Винсент.
– Ой, я начинаю плакать под воздействием вообще любой эмоции, неважно, какой именно. Привыкнешь, – говорит она и тоже берет кусочек торта.
– Сколько уже мы вместе… пять, почти шесть месяцев? В октябре был поцелуй, в декабре – красное платье… и мне уже двадцать пять. Реальный старик, – говорит он.
Винсент слизывает глазурь с пальца и предлагает Лу сделать то же самое.
– С днем рождения, – говорит она и целует его сахарные губы.
Они идут через Гайд-парк и Риджентс-парк до Примроуз-хилл; на небе ни облачка. Лу показывает ей начальную школу, где вершил свои лягушачьи дела, и высокий, похожий на пакет молока дом, где он вырос. Показывает, где он с друзьями играл после уроков в парке в футбол. Здесь они делают остановку и выкуривают сигарету на двоих. Она любуется им, пока он курит – любуется его пальцами, ртом, манерой двигаться. Она желает его продуманно. Вжав педаль в пол, она следует за этим желанием, держит скорость.
Когда она с Лу, как сейчас, ей не нужен муж, а нужен только любовник.
По пути назад, в Кенсингтон, они, пройдя сквозь в вихрь розовых лепестков, заходят поужинать в паб. Он называется «Холмистый сад». Цветы сопутствуют Винсент повсюду, где бы она ни оказалась. Лондон весь в цвету.
Лу поглядывает на телевизор за ее спиной – идет матч по футболу между красными и синими. Винсент не знает, кто есть кто, и разобраться, где мяч и у кого, она не в силах. Но все равно поворачивается и внимательно смотрит.
– Я оплачу твой именинный ужин, – говорит она.
До этого они делили счета, так как Лу твердо хочет платить. В подарок ему на день рождения она заказала дорогой электронный семплер[103], который он увидел в одном парижском магазине, и его доставили прямо в гостиницу. Они заберут его с ресепшена, когда вернутся. Винсент понимает, что состоятельна настолько, чтобы платить за что-то без колебаний. У нее свои деньги, свои кредитки. Ей не надо волноваться, что Киллиан узнает что-то лишнее или выследит ее, начнет задавать вопросы.
Сейчас Киллиан преподает последний месяц, потом начнется его творческий отпуск. У него появится столько свободного времени, что он не будет знать, чем заняться. Наверное, напишет еще одну книгу, а мысль о его книгах вызывает у нее желание помочиться. Она идет в туалет.
К ее возвращению на столе уже стоят две кружки пива и корзинка с жареной картошкой. Лу ест и смотрит в телефон.
Винсент садится и отпивает пиво. Отложив телефон, Лу улыбается ей.
– Заказал тебе гамбургер с картошкой. А эта картошка – бесплатная, напутали с заказом или что-то такое, – поясняет Лу. Винсент интересно, что он делал с телефоном. Сообщение кому-то посылал? Не хотелось бы вдаваться в эти дебри, но…
– Итак, эта Доминик вчера… ты не чувствовал себя странно? Я ничего об этом не знаю. Не хочешь рассказать? Она очень красивая, – говорит Винсент.
– Странно не было. А тебе было?
– Она тебя все время трогала. Может, и не все время. Я вчера была чрезвычайно чувствительна… Я точно не знаю, что я увидела.
Винсент берет ломтик картошки и съедает. В противоположном конце паба народу намного больше, чем здесь, и когда в футбольном матче происходит что-то важное, та сторона взрывается оживленными возгласами.
– Скажи, это песня тебя взволновала? Ты так говорила. Или отъезд из Парижа? Или еще что-то, чего ты мне не рассказываешь? Ты, наверное, установила правила для себя самой, о чем нельзя говорить? А мне что? Ничего. Я расскажу тебе все, что пожелаешь. Не вижу причины, чтобы что-то было по-другому в данной ситуации, – говорит Лу. Отпив пива, он подается вперед и сцепляет пальцы.
Теперь, когда они друг друга знают так хорошо, Винсент легко распознает небольшие изменения настроения Лу. Надо же было этому случиться в пабе. Временами он обходит Киллиана или даже мысль о Киллиане и редко спрашивает о нем в открытую. Но бывает, как сейчас, что он, действуя преднамеренно, как грамотный генерал маленькой армии выстраданной правды, выводит ее на то, чтобы выдала ему информацию о своем браке или о муже.
– Э-э… мне кажется, мы оба вполне откровенны друг с другом о том, что мы делаем. Ты откровенный человек, и мне это нравится в тебе. Надеюсь, ты обо мне такого же мнения, – отпивая из кружки, говорит она.
Лу тоже пьет.
– Я о тебе такого же мнения. И даже когда тебе бывает необходимо время, чтобы открыться, это в конце концов всегда случается.
Винсент коротко смеется своей не произнесенной вслух шутке; Лу понимающе ухмыляется.
– Я боролась со своим чувством к тебе… некоторое время, – соглашается она.
– А я и не пытался с ним бороться. Знал, что ничего не выйдет. Так что нечего и время терять. Ça sert à rien[104].
– Qu’est-ce que c’est… ça sert à rien? – переспрашивает Винсент.
В каком-то смысле французский красив тем, что сильно полагается на фонетические соединения и отпадения (пропуски), когда слоги сливаются, как вода. И непонятно, где заканчивается один и начинается другой. Для ее американского уха многие слова звучат похоже. Винсент вспоминает, как впервые услышала шутку для тех, кто плохо знает французский, le ver vert va vers le verre vert, где все слова в предложении звучат одинаково. Зеленый червь ползет к зеленому стакану.
Одно дело – научиться читать по-французски и понимать на слух, когда по-французски говорит человек с родным английским. Другое – понимать человека, который говорит по-французски всю жизнь.
– Это значит «бесполезно», – поясняет Лу и указывает на ее сморщенный нос. – Как мило.
– Ах, merci. Но мы с тобой были в неравном положении, так что это и понятно.
Лу откидывается на стуле и кладет руку на спинку соседнего. Он так сексуально двигается. Кажется, он даже это не контролирует, может, и не осознает, и потому кажется еще сексуальнее.
Официант приносит заказанные гамбургеры, они благодарят его. Он уходит и возвращается с дополнительными салфетками и бутылкой кетчупа. На другом конце паба крики и ликование.
– Сколько времени ты встречался с Доминик?
Лу откусывает от гамбургера, вытирает губы. Отпивает пива и смотрит на экран за ее спиной. Ей нравится даже просто смотреть, как он ест. На его жующий рот. Совершенно необязательно полагать, что ей нравится смотреть, как едят другие.
– Мы вообще даже не встречались. Просто иногда виделись и шли вместе домой. В основном, когда я бывал в Лондоне… когда приезжал сюда чаще.
Винсент тоже ест, глядя за спину Лу на тротуар за окном. На идущих мимо людей.
– Почему вы перестали ходить вместе домой? – спрашивает она.
– Потому что в сентябре я был в Лондоне в последний раз, не считая Рождества. И тогда не находился в поисках партнерши для секса… если ты помнишь, что случилось с нами прямо перед Рождеством? Так что нет, тогда я с Доминик не встречался.
Они с Доминик не «расстались», просто перестали видеться. Если он видится с Доминик – он спит с Доминик? Винсент немного бесит, как Лу произносит «Доминик» со своим акцентом – из-за акцента все кажется более важным, чем есть на самом деле. Она и раньше слышала это имя в его устах, но теперь, после встречи с Доминик, оно слышится ей по-другому. Винсент не знала, что способна на такие эмоции, пока не ощутила их. И произошло это неожиданно, как будто ее ущипнул призрак. Ей хотелось бы избежать этого занятия – вот так препарировать их прошлые отношения. Наверное, сделать этот процесс менее ужасным нет никакой возможности.
Но можно остановиться. Прекратить разговор.
Так почему она не останавливается?
– Хм. Когда она явилась вчера, то, видимо, думала уйти с тобой домой? – предполагает Винсент. Внутри все переворачивается, но она продолжает есть.
– Возможно. Не знаю. – Лу говорит так по-лондонски. И он так молод, что ей не по себе.
– Хочешь честно? Я ревную. От вашего с ней взаимного притяжения у меня подкосились ноги, – признается Винсент, сама не понимая, с какой стати она вообще продолжает этот разговор. Зимой, когда все только начиналось, она бы ни за что не говорила с ним настолько открыто. Видимо, это весна на нее так действует, что ей хочется распуститься во всю ширь, как цветок.
– Знаешь, я ревную тебя к тому, что, наверное, наступит день, когда ты решишь, что наигралась… и просто возьмешь и – фьюить – вернешься к мужу или, не знаю, к кому-нибудь еще, – указывая большим пальцем на окно, говорит Лу. – Tu me détruiras. Ты меня сломишь. Вот что я имею в виду. Ну и ладно. Все равно я рад, что мы вместе.
– Я не собираюсь тебя сломить. Зачем мне? – Винсент прикладывает руку к груди.
– А ты не нарочно. И я иду на это сознательно. Когда увидел тебя в первый раз, то подумал… я ей дам себя сломить. Раньше я так ни о ком не думал, так что запомнил. Tu me détruiras