На ужин мы ели купленные по дороге салат и сэндвичи. Машину всю дорогу вел Лу. На машине я ехала с ним впервые. Мы арендовали маленький «Мерседес». Серый и быстрый. Лу хорошо водит… Мне нравятся его руки, лежащие на руле. Что за странное у меня отношение к мужчинам за рулем? Раньше я обожала смотреть, как ведет машину Киллиан… эти его предплечья. Что за странное у меня отношение к предплечьям? Что за странное у меня отношение к тому, что эти мои путевые заметки получаются, как у тинейджера?? Ни за что не буду стесняться выражать в этом журнале свои чувства. Иначе в чем смысл?
«Одержимость» ЭТО НЕ «рационально».
Чувства/мысли не всегда разумны.
→ ГОСПОДИ, ПОМИЛУЙ И ПРОСТИ МНЕ ТО, ЧТО Я ДЕЛАЮ, ПОТОМУ ЧТО МНЕ ТАК ХОРОШО И Я СЧАСТЛИВА ←
Вчера мы с Лу вместе принимали ванну – я давно такого ни с кем не делала. Киллиан не любитель ванн, так что у нас такое было лишь несколько раз. Но когда мы только начали встречаться, Киллиан и я всегда принимали душ вместе. Если я собиралась запрыгнуть в душ, а он тоже собирался, то я просто ждала его, чтобы мы могли принять душ одновременно.
Иногда я слишком все это усложняю, а иногда сдаюсь и позволяю всему идти своим чередом, что будет, то будет… даже если это какое-то ужасное решение, о котором буду сожалеть всю оставшуюся жизнь, ну и пусть. Потому что у меня навсегда останутся воспоминания:
Как Лу в ванной целует мои ступни, все в мыльной пене
И как он просит меня перевернуться и лечь на него, чтобы ему было удобно мыть мне голову
Как я стою на коленях перед ним, вода стекает с меня струйками…
И потом узел махрового полотенца на его бедре
После завтрака – музей сестер Бронте. Я буду плакать и плакать без конца.
На вересковых пустошах, где витают духи Кэтрин и Хитклиффа, Винсент раньше не бывала. После посещения музея сестер Бронте и церкви Святого Михаила и всех ангелов они гуляют под серым небом Хоэрта и смотрят на обилие зеленых холмов. В доме Бронте, где работали, писали и жили женщины, которых она так любит и которыми восхищается, Винсент наплакалась, и теперь ее преследует головная боль. Эмили здесь умерла, и обе, Шарлотта и Эмили, похоронены возле церкви. Хотя татуировка полураскрытой розы у Винсент и скрыта одеждой от посторонних глаз, но здесь, в Хоэрте, ее связанные с Бронте эмоции написаны у нее на лице.
Она никак не может отделаться от мысли, что могла приехать сюда вместе с Киллианом. Они должны были сделать это вместе. Она стоит, размышляя, и в душе ее пробуждается целая буря чувств. Будущее, которое могло быть у них с Киллианом при наличии денег и времени, когда они, вырастив детей, могли бы делать то, что хочется. Могли бы объездить весь мир.
Если бы Киллиан рассказал ей о Талли, она бы узнала и полностью приняла его, как своего собственного сына. Колм и Олив тоже. Ей бы не пришлось знакомиться в ним через мейлы тридцать один год спустя.
Винсент старается простить Киллиана за то, что он совершил, но она не продвинулась в этом ни на шаг. Она не злится, а снова обижается, зная, что это чувство мимолетно. Ей нравятся периоды, когда удается забыть обо всем, когда разделяющее их расстояние поглощает нежеланные воспоминания. Имя Киллиана означает «церквушка», и Винсент представляет, что убирает все свои чувства к Киллиану в «церквушку» на другом конце света. Крестится, прежде чем выйти. Хлопает дверкой.
– А обо мне ты в своих путевых заметках пишешь? – Они смотрят вдаль, и Лу прерывает «американские горки» ее мыслей. Винсент устроилась на траве, он присел рядом на корточки.
– Да, пишу.
– Мне нравится думать, что ты там пишешь обо мне. Звучит по-детски?
Лу садится и откидывается назад, опираясь на руки. Небо такое, что готово в любую минуту взорваться дождем, и Винсент наблюдает, подняв голову.
– Pas de tout. Мне совершенно не кажется, что это по-детски.
– Я писал о тебе в журнале… во время наших занятий по журналированию. Я описывал множество новых воспоминаний, которые появились у меня… и тех, которые появились у нас, – говорит он.
Винсент поднимает на него глаза.
– Значит, ты напишешь и об этом?
– Наверное, это я нарисую, – говорит он, кивая на простирающиеся перед ними холмы. – Когда приеду сюда насовсем, а ты уедешь к себе домой, – добавляет он.
– Вот ты всегда говоришь о том, что у нас есть срок годности. А зачем? Мне кажется, мы даже и поговорить толком не можем без того, чтобы ты не поднял эту тему. С одной стороны, ты спокоен и невозмутим, но с другой – тревожишься? Думаешь, я в один прекрасный день возьму и испарюсь без предупреждения? – говорит она, не успев скрыть своего раздражения. И тут же открывает рот, чтобы извиниться.
– Обещай, что не сделаешь этого. Обещай, что в один прекрасный день не возьмешь и не испаришься, и я тебе поверю.
– Конечно, я обещаю. Лу, я бы этого не сделала. Как я могу?
– Ты бы сделала, если бы жизнь как-то потребовала бы тебя назад. Ты планируешь после свадьбы Колма вернуться в Париж? Потому что это и есть дата, на которую я мысленно ориентируюсь… дата, которая, я уверен, все изменит. Потому что там будет Киллиан – прости, что здесь и сейчас поднимаю эту тему. Я не собирался. Просто этих мелочей очень много… например, что в квартире всегда полно цветов от него… я же не могу об этом не думать. Винсент, поначалу у меня не было этого чувства, но теперь есть. – Лу, словно извиняясь, качает головой.
– После свадьбы я возвращаюсь в Париж. У меня с самого начала был такой план. Приехать на свадьбу и вернуться в Париж – эти две вещи я четко спланировала еще при отъезде. Их и преподавание в музее. Все остальное… случилось само.
Он касается ее руки.
Сейчас она будто бы живет в книге Бронте: дикие вересковые пустоши, дикие чувства. Ветер, небо, деревья. Будто бы Бог постепенно добавил драматический эффект иронии, а они не догадались и теперь приходится ждать развязки, что бы там ни происходило.
– Лу, хочешь начистоту? Я бы даже взяла тебя с собой на свадьбу Колма, если бы не опасалась навлечь на себя излишнее внимание. Вот до какой степени я убеждена, что между нами с Киллианом все кончено, – говорит Винсент. Она верит в правдивость своих слов настолько, чтобы сказать их вслух. Она представляет лицо Киллиана, если бы она появилась Нью-Йорке с Лу. Она представляет, как он спросил бы: «Сколько ему, черт возьми, лет, Вин?» на своем ирглише, и щеки его загорелись бы.
– Нет, об этом я не прошу…
– Понимаю, что не просишь! Но хочу, чтобы ты знал. И, кстати… я ревную к Доминик и ее идеальной заднице.
– Это у тебя задница идеальная. И ты думаешь, что ревнуешь к Доминик, лишь потому, что она единственная девушка, про которую я тебе рассказал. А тут муж, с которым прожито больше двадцати лет.
– Я ревную и к Ноэми. Потому что вы вместе творите музыку. И даже не хочу знать, спал ты с ней или нет, честно… и не надо мне говорить, – просит она.
Лу молчит.
Это и есть его ответ, но Винсент и так уже знала. Ее обдало холодком догадки, когда она впервые увидела Ноэми на сцене.
– Это было давно, да? – спрашивает она.
– Ты же сказала, что не хочешь знать и чтобы я тебе не говорил.
– Когда?
– Ну, года три назад. Всего один раз, мы оба были обкуренные. Она потом встречалась с Аполлоном. И сейчас почти постоянно с ним, – говорит Лу. – Кстати, с моей стороны ноль сложных чувств. Лишь ночь, когда мы оба накурились лишнего и наделали лишнего. Аполлон и не знает, потому что это неважно. Но она друг… и мне небезразлична. Но не в этом смысле. Совершенно не в этом, – указывая на себя и Винсент, говорит Лу.
– Аполлон с ума сойдет, если узнает?
– Да, ему это не будет давать покоя, даже несмотря на то, что в то время он был с другой девушкой. Просто у него такой характер. Он мне близкий друг, даже брат. И я все ему рассказываю. Кроме этого.
– Но понимаешь, Ноэми об этом думает, когда вы где-то вместе. Смотрит на тебя и думает… «У меня с ним был секс». То есть… я вот так думаю, – говорит Винсент.
И ей это нравится. Она так делала, когда они были в музее и в церкви. Она так делала, когда он читал имена на надгробных плитах и думал о том, что наступит день, когда они оба тоже умрут, но не сейчас, поэтому надо продолжать жить. А она подумала о вечере накануне, когда они засыпали голые. Он обнимал ее сзади. Потом потянулся и легко коснулся ее груди, потер сосок большим пальцем, лишь потому что они в одной постели. Лишь потому, что знал: ей это нравится. Лишь потому, что мог.
– Вообще-то я так думаю о тебе, да, – смеясь, говорит Лу. – Но не о ней.
– Хотя ты бы все равно не признался мне, даже если бы и думал о ней.
– О'кей, наверное, нет, но все равно не думаю.
Он кладет ладонь ей на щеку. Они Кэтрин и Хитклифф. Они Джейн и Рочестер. Они Гилберт и Хелен в романе «Незнакомка из Уайлдфелл-Холла». Духи сестер Бронте в этих пустошах витают над ними. Она взбудоражена, чувства разыгрались в крови, а Лу целует ее медленно и страстно, так что ей не составляет труда забыть, где они и кто она, а чувства среди зеленых холмов неистовствуют и накаляются добела.
5
В Котсуолдсе Лу знает все магистрали и достопримечательности – ведь он вырос в Англии. Он показывает Винсент симпатичные места, куда часто ездила его семья, когда он был ребенком. Лавандовую ферму в Сноухилл, которую так любит его мама, пронизанные романтикой булыжные мостовые, будто сошедшие со старой картины. Они едут мимо приходской церкви Святого Иоанна Крестителя и делают остановку в Касл Комб – выпить чаю со сливками и булочками.
До Бата они добрались быстро, и у них осталось время до ужина погулять по мосту Палтни. Пока они ехали из Лидса, шел дождь, а когда добрались до Чиппенхема, выглянуло солнце. Бат утопал в золотых лучах.
Лу рассказывает, что, когда он жил в Англии, он отрывался здесь с друзьями. Как они садились в автобус и приезжали сюда на уикенд. Бат – модное место: здесь любят устраивать девичники накануне свадьбы или играть в азартные игры, почти как было в те времена, когда Джейн Остин в своих книгах отправляла всех в этот город. Когда они проходят мимо одного из домов, где жила Джейн, Винсент подходит к ступенькам и кладет ладонь на кичащуюся этим вывеску.