– Они уже так долго вместе, что это, наверное, неважно, – говорит Винсент. – Но ты права, Тео действительно живет на другой планете… и я его понимаю. Достоинства Земли в значительной степени преувеличены.
Ее восхищает способность Тео когда нужно отгородиться от мира. Брат всегда был и есть собранный и мотивированный. Не поднимает головы и делает свое дело. Именно поэтому Винсент не боялась явиться к нему на порог с Лу.
– Временами я ее обожаю, а временами могла бы задушить. Сегодня она пыталась доказать мне, что Тео терпеть не может тунец, но я-то знаю, что Тео его очень любит! Как же глупо пытаться вести себя, как будто знаешь его лучше, чем я, и да, я понимаю, она его жена… и знает его с тех сторон, с каких мне его никогда не узнать, и слава богу, я еще не чокнулась окончательно… но он мне брат, а не какой-нибудь посторонний! Хорошо еще, что Фен и Флор пошли в нашу семью, – продолжает Моне. Что правда, то правда. Племянницы внешне и поведением больше похожи на Аврору, чем на Тео или Ивонн.
Винсент и Моне, переждав на переходе, пока проедут велосипеды и трамвай, переходят на другую сторону, продолжая поиски каналов. Солнце только что зашло, и на улице полным-полно людей: они гуляют, едут на велосипедах или идут на ужин. Винсент могла бы спокойно жить в Амстердаме. Ей нравятся люди, цветы, умиротворенность. Когда она здесь, то чувствует себя защищенной от хаоса всего остального мира.
– Так… когда же ты собиралась рассказать мне про Лу? – спрашивает Моне.
– Когда поняла бы, что говорить.
– Сколько ему лет?
– Ты прямо томилась желанием задать мне этот вопрос?
– Да! – Моне смеется с широко раскрытыми ртом. От ее смеха Винсент тоже хочется расхохотаться – когда они вместе, то много смеются, заражая друг друга. Моне пихает ее руку, Винсент отвечает тем же. Моне приходится выйти из-под зонта, она говорит «черт побери», и обе смеются еще задорнее.
– Ему только исполнилось двадцать пять, он божественен в постели, и нет, я не знаю, к чему все это приведет. Киллиан, наверное, спит с коллегой, так что… С этого момента буду держать тебя в курсе новостей, – еще не отсмеявшись, говорит Винсент. Она устала, ей бы принять долгую роскошную ванну. Но в то же время она счастлива. С лета ее переполняет миллион разных эмоций, но сейчас, когда она гуляет по Амстердаму с младшей сестрой, она буквально искрится счастьем. Une femme libre[131].
– Ты уверена, что Киллиан с кем-то встречается?
– Нет. Но мне так кажется.
– Расскажи почему, – допытывается Моне.
– Потому что я здесь… а он там… и они, как выяснилось, пьют в дневное время. Один раз я слышала, что она с ним. Ну не знаю! Я не то чтобы доверяю ему по-прежнему. И не то чтобы поверю хоть одному его слову.
– Винни, я ужасно сожалею. Но можно я тебе скажу, о чем я жалеть не буду? Если честно, я не знаю, смогу ли после всего этого быть с ним вежливой. Пожалуйста, пусть во время свадьбы Колма копы будут на стреме, потому что я за себя не ручаюсь.
– Пожалуйста, не надо, дорогая! Если тебя арестуют на свадьбе в субботу, тебе придется до понедельника ждать, чтобы я пришла и вытащила тебя, – говорит Винсент, и они заливаются звонким смехом. – На сегодня остается шестьдесят восемь дней… до того времени, когда я окажусь в Нью-Йорке. Кажется, что это прямо завтра, и в то же время только через миллион лет.
– Но что же все-таки случилось с Киллианом? Я так его любила! Он был отличный парень!
– Не смотри на меня, Моне! У меня ответа нет.
Они переходят еще одну улицу, и, увидев вдали канал, Винсент указывает туда рукой.
– Кстати, по пути к Тео я узнала это место и очень гордилась собой, – говорит она.
– Так… давай-ка вернемся к «божественен в постели»… – предлагает Моне.
– Он весь усердие и сосредоточенность. Как будто если я полностью не удовлетворена, человечеству конец. Ни одна женщина больше не будет спать с мужчиной! – говорит Винсент. – Когда он целует меня, то держит лицо в ладонях, как будто это наш последний поцелуй. Он бывает чересчур пылким. Как будто умрет, если больше не поцелует меня. А непристойности… э-э, просто разврат… я… да-да, дальше не надо.
Моне смотрит на нее, широко раскрыв глаза.
– На французском или на английском?
– Дорогая, на обоих.
– Э-э, ух ты.
– Ага… давай остановимся на «ух ты».
– Ладно. Но тогда понятно! Все это возбуждает вдвойне из-за Киллиана и из-за того, что вы оба, ты и Лу, находитесь на пике сексуальности. И мне плевать, кто и что об этом говорит, потому что я знаю, что так и есть. И мужчинам, типа, можно встречаться с женщинами на целых шестьдесят лет младше себя, но женщинам дают по башке, будь они с мужчиной хоть чуть-чуть младше! Для женщин, что выбирают молодых любовников, даже придумали понятие «пума», а вот мужчинам с похожими предпочтениями хоть бы что?? Ерунда. То есть… я сожалею, что Киллиан так поступил… но тебе, Ви, это на пользу. Лу такой симпатяга. Знаешь, мы с мамой говорили про это. И ведь ты понимаешь, я считаю Киллиана красавцем, потому что так оно и есть! Но Лу… просто симпатяга. А нос! Он похож на скульптуру, но он не идеальный. Просто все в… сочетании… вместе. Когда он на тебя смотрит, это как… Ты молодец, вот что я хочу сказать.
– Дорогая, хватит! Ты ничего нового мне не сообщишь! Я одержима им с тех пор, как впервые увидела. Я терпе-е-еть не могла быть рядом, потому что знала. И пыталась… пыталась изо всех сил. Сексуальное напряжение было убийственное, – признается Винсент.
Они уже возле канала, дождь моросит меньше. Винсент закрывает зонт и рассказывает сестре про то, что Лу все продолжает ходить на ее занятия. Про стойки на руках, «Анчоус» и «Une tigresse». Как она впервые услышала ее на концерте в Лондоне.
Моне громко взвизгивает – как много новой информации.
– Винни! Хватит! Я больше не могу! – просит она. К этому времени обе так весело смеются, что у Винсент даже закружилась голова. Они наблюдают за огнями на воде. Катер со стеклянным верхом медленно скользит под мост и исчезает из вида.
Они постепенно успокаиваются, и Винсент тоже требует отчета о работе и личной жизни Моне, и в молочном свете уличных фонарей они обходят еще несколько каналов, общаясь и слушая друг друга. Потом решают, что пора возвращаться к Тео, Моне достает мобильник и вбивает его адрес. Хотя бы они будут двигаться в нужном направлении. Снова начинается дождь, и Моне со словами, что теперь ее очередь, открывает зонт и держит его над их головами.
Вдоволь насладившись горячей пенной ванной, Винсент готовится ко сну. Лу, откинув одеяло, садится на постели, заложив руки за голову.
– Люблю смотреть, как ты исполняешь свой вечерний ритуал. Ты всегда делаешь одно и то же каждый раз, даже если устала. Даже если выпила вина. Достойно восхищения, – одобрительно кивнув, говорит он.
– Merci. Видимо, надо уже начать брать с тебя мзду за подглядывание. – Она втирает остаток крема в ладони и выключает свет. Залезает под одеяло.
– Включи, пожалуйста, свет.
Винсент щелкает кнопкой, и Лу целует ее. Целует ее губы, шею. Спускает рубашку и прикладывается ртом к плечу. Она тихо стонет, подчиняясь, и прижимается к нему.
– Я хочу видеть твое лицо, – говорит он. Он любит это говорить. Бывает, что он просит ее повернуться к нему, когда они в постели лежат на боку, как ложечки.
– Тебя моя физиономия возбуждает? Признаюсь, эта штука довольно любопытная, френология. Ей Шарлотта Бронте увлекалась. У тебя вот действительно красивая форма головы. – Винсент кладет обе ладони Лу на голову и нежно массирует, как будто моет голову шампунем.
– Ты меня на три шага обогнала, но не останавливайся… меня заводит.
– Если ты вдруг забыл, с этой стороны мои родители. А с той – Моне, – шепчет она.
– Значит, придется, как хорошей девочке, вести себя тихо, – шепчет он ей в ухо. Потом целует ее и запускает руку под ее белье.
Когда она достигает апогея, он в свете лампы наблюдает за ее лицом. Ее стоны оказываются громче, чем хотелось бы, и, как настоящий джентльмен, он закрывает ей рот рукой, чтобы уж точно никто ничего не услышал. А когда наступает его очередь, она с большим удовольствием целует его, обеспечивая тишину.
9
Амстердам. Среда, второе мая.
Вечером родители улетают в Рим, но сейчас еще рано, едва рассвело. По-моему, никто еще не встал. Я в постели.
Вчера ходили в Рейксмюсеум, потом мы с Ивонн приготовили стамппот с копчеными колбасками.
Я сидела за столом и резала:
Картошку
Лук
Морковь
Обычно это блюдо едят зимой, но в тот день, такой серый и с такой непостоянной погодой, мы все мечтали о теплой домашней еде.
В Кентукки около полуночи, и когда я еще спала, пришло сообщение от Киллиана. Он написал, что скоро пойдет спать и что кровать кажется слишком большой и ему без меня одиноко. Он написал, что считает дни, оставшиеся до нашей встречи в Нью-Йорке, и что он обещает каким-то образом передо мной оправдаться. Что ему ответить, не знаю. Не знаю, как ему сказать, что я не уверена, что в ближайшем будущем вообще хочу жить в Соединенных Штатах. Здесь придется задуматься и о другом, не только о нашем браке и что с нами будет дальше.
Моя жизнь не ограничивается только этим. Теперь это не единственная мысль, крутящаяся в моей голове.
Мне ужасно нравится в Амстердаме. Мне здесь так же хорошо, как было, когда мы с Лу вместе путешествовали по Англии и Франции.
Уже три недели, как мы уехали. Я не готова вернуться в Кентукки или в США, как ни крути… совсем не готова. Я с радостью жду свадьбы сына, но, если говорить о жизни в Штатах… о том, чтобы оставить все это… я совершенно не готова и не знаю, буду ли готова и когда.
Киллиану я не ответила.
Вчера говорила по телефону с обоими: Колмом и Олив, заставила прислать фотки. Конечно, мне нравится устраивать с ними видеозвонки больше, чем им со мной, но в последние несколько недель я на этом, конечно, не настаивала. Они оба так заняты! А у меня есть определенный прогресс в том, чтобы меньше переживать, как все это на них действует. То есть, разумеется, на них действуют Киллиан и я, каждый сам по себе, плюс наш брак, но…