Они живут своей жизнью, и я хочу, чтобы так и было!
Я не хочу, чтобы они ВООБЩЕ переживали за меня или за Киллиана.
Только когда у меня появились дети, я осознала, что брак родителей существует совершенно отдельно от нас: меня, Тео и Моне.
У нас своя жизнь, у них – своя.
Нужно сказать, что Олив на самом деле из тех дочерей/женщин/людей, который поняли бы мои отношения с Лу, но я никогда на нее такое не возложу. Могу только представлять себе, как обстояло бы дело, если бы Олив была мне не дочерью… а, например, подругой… и я могла рассказывать ей то, что женщина рассказывает лучшей подруге.
Мне кажется совершенно нечестным и неправильным не делиться всем этим еще и с Рамоной. Когда-нибудь я расскажу ей ВСЕ-Е-Е. Вчера мы переписывались, только не об этом. Она остригла волосы и прислала фото. Мне очень понравилась стрижка. А еще у них на ферме новая шелковистая курица, она прислала и ее фото – такая белая и пушистая! Ей дали имя Долли Партон. Мне всегда утешительно думать о том, что Рамона там, дома, делает свои уличные скульптуры и занимается прополкой своего птичьего сада, и это настоящее воплощение идеальной деревенской жизни делает ее счастливой.
Талли вчера загрузил видео нового акустического кавера, и я написала ему на этот счет. Новая неделя – еще и новый цвет. Розовый! Он ответил, прислав мне еще фото из сада Шивон. Он и папа часто переписываются, а его новое видео быстро набрало кучу просмотров, что для него просто классно.
Не знаю, известно ли Шивон, что он снимает ее сад и посылает мне фотки. Говорит ли он ей «да, мам, кстати, я сфотографирую твои петунии, чтобы послать Винсент Уайльд, потому что мы общаемся не меньше раза в неделю, обсуждаем музыку и цвета»?
Я послала ему фото бледно-розовой рамки, висящей на стене внизу… младенцы Фенна и Флорентина в розовых одеяльцах.
Лу только что перевернулся. Джентльмен ворочается!
И, кажется, мама уже спустилась.
Лу уходит, решив ознакомиться со скейтпарком. Винсент с удовольствием отмечает, сколько тонкости и вежливости в том, как он находит себе занятия, чтобы дать ей время побыть с родными. Она бы не возражала, если бы он остался! Ведь это их совместная поездка! Но Лу, который умеет ко всему приспособиться и с которым легко практически во всем, каждый день находит новые способы произвести на нее впечатление.
Ивонн – организатор свадебных церемоний, и уже ушла на работу. Ее допоздна не будет. Она уже попрощалась с Соломоном и Авророй, потому что не вернется до их отъезда в аэропорт.
В гостиной собрались ее родные люди, и здесь шумновато. Из телефона Соломона доносится музыка – резкие басовые звуки – и работает телевизор: идет словесная телеигра на голландском. Она на диване, между мамой и сестрой. Папа и Тео стоят, и папа держит телефон у уха Тео.
Соломон берется рассказывать им одну из своих любимых историй. О том, как они с Авророй приехали в Роттердам в тысяча девятьсот семьдесят пятом году, когда Аврора была беременна Тео, и пошли на концерт «Led Zeppelin» в Роттердам Ахой. И как потом они с Авророй автостопом доехали до Амстердама, и здесь им так понравилось, что они решили искать способ остаться, но дедушка Винсент заболел и мог умереть, и Аврора решила вернуться домой. А когда ее отец умер, она не могла решиться оставить маму одну в Кентукки. И только после смерти бабушки Винсент Аврора и Соломон решили проводить как можно времени за пределами США, возвращаясь туда лишь по необходимости.
Эта история всегда заставляет Винсент задумываться о жизни родителей до того, как брат и она с сестрой появились на свет, и испытывать благодарность за то, что родители воспитали в детях умение распахнуть глаза навстречу надежде и приключениям. Винсент, Тео и Моне в детстве путешествовали повсюду и часто ложились спать гораздо позже, чем положено по не существующим для них правилам, посещая крутые художественные галереи и офигенные музыкальные студии. В детстве каждый раз, когда Винсент с радостным волнением узнавала о существовании новой страны или культуры, папа открывал атлас «Rand McNally» или доставал глобус, и они вместе смотрели на эти страны, мечтали поехать туда и вобрать в себя новые впечатления. Пока дети росли, родители всегда давали им понять, что их чувства и мечты важны и что при этом нормально не мочь разобраться или даже запутаться в своих ощущениях. Винсент приложила все усилия, чтобы воспитать Колма и Олив в том же духе.
Независимо от того, что ждет их с Киллианом впереди, она будет всегда гордиться, каких детей они воспитали.
Она смотрит на экран телевизора, но мыслями она далеко – вспоминает, как Колм и Олив были младенцами, те длинные дни, когда Киллиан преподавал всю вторую половину дня и до позднего вечера и Винсент была дома одна с двумя детьми, целый день делая то украшения в гостиной, то детям еду в кухне.
Папа садится рядом, и только тогда Винсент понимает, что Моне встала со своего места. Ей слышно, как на кухне льется вода.
– Вчера разговаривал с Талли, – начинает Соломон.
– Хорошо. Он от тебя в восторге.
– Сказал ему, что его новый альбом – первый сорт. И еще сказал, что обожаю называть вещи первосортными.
– Неплохо у тебя, пап, ирландский акцент получается. Много тренировался? – Винсент коротко смеется.
– Порядочно, спасибо! – отвечает Соломон. – А Лу… он вполне вписывается… Нам предстоят дальнейшие встречи с ним? – интересуется он и обнимает Винсент, сжимает ей плечо. Папа силен в физических проявлениях любви. Он протягивает руку еще дальше и игриво касается Авроры. Оказавшись между родителями, Винсент вдруг чувствует себя ребенком.
Тео смотрит на экран и отгадывает правильный ответ. Пробормотав себе под нос «отлично», он выходит из комнаты – такой высокий, что еще чуть-чуть, и дверной проем головой заденет.
– Пап, я не знаю. Встречусь с Киллианом на свадьбе и… продолжение следует, – говорит Винсент и кладет голову ему на плечо.
– А как насчет психотерапии? – спрашивает папа. Он пахнет как всегда: смесью ароматов кофе и мыла.
Родители Винсент не скрывают, что психотерапия положительно сказалась на их отношениях. Время от времени один из них вспоминает что-то из сеансов терапии и как они помогли им разрядить конфликт и более открыто общаться. Мама, как только прочитала книгу Киллиана, сразу заговорила о терапии.
– Сейчас я не хочу этим заниматься. Хочу быть здесь… и чтобы он оставался там. Хочу все видеть и чувствовать сама. Иногда со мной Лу, но здесь я сама по себе, – приложив руку к груди, говорит Винсент.
Может, ей хочется расплакаться? Или закричать? Возможно, она хочет напиться вина и выть на луну? Живот крутит при мысли о том, как краснеют уши Лу в скейтпарке. Она представляет его волосы, которые развеваются, как флаг на ветру.
– Ты наша девочка, и нас волнует только это. Ты ведь скажешь нам, если тебе что-то нужно? – говорит Аврора и выключает телевизор.
– Конечно, скажу. Я вам всем благодарна. Вы же знаете, – говорит Винсент.
Брат и сестра чему-то смеются на кухне, щелкает, отключившись, электрический чайник. Соломон встает и говорит, что ему нужно до конца уложить чемодан. После ужина Тео везет их в аэропорт.
Лу возвращается, быстро принимает душ, и все вместе садятся поесть: Винсент и Моне приготовили овощные закуски, пока папа и брат сидели за домом, курили сигары и разговаривали. Аврора, после того как дочери настояли, чтобы она отдохнула, присоединилась к ним с бокалом розового вина.
Винсент еле сдерживается, чтобы не расплакаться, когда уезжают родители: она не осознавала, как сильно по ним скучала, и теперь думает, что и ее дети по ту сторону океана – сколько бы ни было им лет и какими бы они ни были взрослыми – скучают по ней.
Уже в постели, в темноте, Лу сообщает ей, что у него для нее сюрприз: из Амстердама, перед возвращением в Париж, они заедут еще в одно место. Когда они планировали поездку, он заверил Винсент, что позаботится об обратных билетах.
– Я добавил внеплановую остановку, сюрприз. Прости, что не смог сдержаться и рассказал тебе, – добавляет он.
– Правда? Значит, вернемся мы когда – в воскресенье? – спрашивает Винсент. Она не большой любитель сюрпризов, но с Лу все по-другому. Она слишком устала, чтобы пытаться угадать, куда он может ее везти, и глаза у нее сами собой закрываются.
– Ouais. – Он прижимается к ней и утыкается носом в шею.
– Тогда спасибо. Хочу увидеть все, что ты хочешь мне показать, – зевая, добавляет она.
Он слегка дергает головой, что-то бормочет на французском.
– Так мы и сделаем. Все сделаем, – сквозь сон говорит он.
Ивонн обнимает всех на прощание и уезжает в Роттердам. Винсент, Лу, Тео и Моне пешком идут обедать в таиландский ресторан, а потом – в Городской музей. Там есть комната, похожая на большой зрительный зал, где можно сидеть в темноте и смотреть на проецируемые на белую стену повседневные картины. Ветер шевелит зеленые кроны деревьев; человек ловит рыбу; опрокинутое надгробие на кладбище. Мама-утка и утята прыгают в воду.
На одной картинке бабочка садится на цветок, и Лу при виде ее касается руки Винсент, как будто хочет удостовериться, что она не улетела.
Когда они возвращаются к Тео, накрапывает дождик. Моне приходит идея выкурить косяк и послушать пластинки. Тео уговаривать не приходится. Он достает из ящика позади него небольшую шкатулку с пухлыми зелеными шишками. Винсент снова в свитере Лу; она оборачивает через плечо и спрашивает, будет ли он. Она не курила траву с того раза, как они с Киллианом и Тео курили вместе в Амстердаме, Колм и Олив тогда были еще маленькими. В тот день Ивонн с сестрой повели всех четырех детей и еще парочку кузенов по музеям и после ночевали у сестры Ивонн в Амстелвене.
Винсент никогда не приходит в голову покурить травы, ей она безразлична, но ведь вот она, снова в Амстердаме, и вот он, нос Лу. Она дотрагивается до него.