– Ты подала заявление, чтобы получить вид на жительство? – спрашивает Мина.
– Нет пока, – покрываясь потом, говорит Винсент.
– Когда истекает твоя рабочая виза? – продолжает Мина. Теперь она говорит с Винсент профессиональным тоном, будто она и есть тот теряющий терпение человек за стойкой в посольстве, а Винсент – тупая, запутавшаяся американка.
– Э-э, скоро. До конца этого месяца.
Она так и не поговорила о визе с мистером Лораном, и хотя и пыталась прочитать онлайн правила, но все было так запутано, что она бросила свои попытки.
– Тогда подавать уже поздно. Тебе, разумеется, обязательно надо пойти и удостовериться, потому что я не до конца уверена… но ты, видимо, слишком затянула, – говорит Мина.
– Здесь могут быть какие-то ходы, ведь квартира принадлежит твоим родителям. Давай, я тебе помогу? – вступает Батист. Агат вторит ему, выражая те же чувства.
– Куда бы ты ни отправилась, брата тебе придется взять с собой, иначе он с ума сойдет! – с жаром говорит Лизетт, улыбаясь ему. Лу тоже улыбается, но Винсент понимает, что он расстроен.
Она прощаются со всеми и отрываются от группы. Лу молчит.
– Забыла поговорить с мистером Лораном о визе. Я что-нибудь придумаю, – коснувшись его руки, говорит она.
– Или… ты уедешь, и я тебя больше никогда не увижу, – лавируя между велосипедом и двумя низкими столбиками на тротуаре, говорит Лу.
– Нет, Лу. Нет. На это ушло время, но теперь я действительно чувствую себя парижанкой. Ушло чувство вины, что я недостаточно знаю французский, потому что теперь я его знаю довольно хорошо! Когда я приехала сюда в прошлом году, я волновалась каждый раз, когда шла в pharmacie, а вот пришла туда недавно и с тем же парнем все время говорила на французском. И хотела тебе об этом рассказать! Просто у меня в мозгу должна была открыться дверка… и теперь она распахнута настежь. Неужели ты правда думаешь, что я хочу отсюда уехать? – Винсент обводит рукой все вокруг. Все. Она прожила в Париже почти год, и сейчас они идут по rue des Archives, которая здесь с тринадцатого века. Париж – живое и дышащее существо, обхватившее ее своими щупальцами.
Сегодня она слишком устала, чтобы долго ходить.
– Тогда провожу тебя до дома, – останавливаясь, говорит он и протягивает ей руку.
Когда они оказываются в квартире, ей уже совсем нехорошо. Она идет в ванную почистить зубы и умыться. Когда она заканчивает, Лу в нижнем белье лежит у нее на кровати и листает книгу стихов Филлис Уитли.
– Как романтично выйти из ванной и увидеть, что ты в постели читаешь стихи. Спасибо, – говорит Винсент. Помазав руки кремом, она забирается под одеяло. Он кладет книгу на тумбочку и залезает к ней.
– Мы поссорились? Думаю, что нет, но такое чувство, что да.
– Прости, что у тебя такое чувство. Я не думаю, что мы поссорились. Просто я устала и не очень хорошо себя чувствую, – говорит она и выключает свет.
Они ложатся «ложкой» и засыпают.
Утром Лу готовит ей тост и чай и хочет удостовериться, что с ней ничего не случится, если он уйдет поиграть в парке в футбол, но если что, он никуда не пойдет. Она заверяет его, что все в порядке. Просто все вместе, видимо, дало такой эффект. Она почти всегда после самолета заболевает, плюс смена часовых поясов и ПМС, не говоря уже о последствиях встречи в Нью-Йорке со всей семьей. Все это настигло ее, и она ужасно себя чувствует.
Лу говорит, что принесет потом поесть и может помочь, если у нее есть работа.
Когда он уходит, она радуется тишине.
Она еще какое-то время спит. Потом звонит по FaceTime Олив, которая никак не может решить, постричься ли ей как Зилла и Джин Сиберг или просто сделать челку.
8
Но в первый же день задержки Винсент понимает, что беременна. Она знает. Задержек у нее не бывает, а для менопаузы слишком рано – она уже раз пять спрашивала у врача о симптомах перименопаузы, но ни одного из них у нее нет.
У нее было две беременности. Она знает.
Как и знает, когда именно это произошло. Чертова опера. Золотое платье, смокинг. Они начали в кухне и едва успели добраться до спальни.
Презервативов в тумбочке не оказалось.
Киллиан сделал вазектомию. Им не приходилось думать о презервативах уже двадцать лет! Это был единственный раз, когда они с Лу не были очень-очень осторожны, и Винсент подумала: каковы шансы?
Каковы шансы, что сорокачетырехлетняя женщина в Париже забеременеет, однажды поступив совершенно безрассудно?
Как будто в Париже предохраняться вообще необязательно.
Она покупает в аптеке тест, просто чтобы удостовериться, и, проделав все, что нужно, и сев на пол в ванной с положительной описанной тест-полоской в руке, рыдает с открытым ртом, утирая сопли.
Вернувшись в постель, она проверяет телефон: там сообщение от Киллиана, что он с нетерпением ждет августа и их новой встречи.
Киллиан. СНАЧАЛА ДАЙ
ПЕРЕЖИТЬ ОСТАТОК ИЮЛЯ.
Я пока точно не знаю, что
чувствую!!
Она больше не может сдерживаться перед ним. Это гормоны! Особенно гормоны беременности! Из-за них она совершенно не владеет собой, и возможно, если она скажет ему об этом… если скажет, что забеременела от любовника, все может закончиться.
Она швыряет телефон на пол и опять плачет. Хочет рассказать Моне, но та слишком далеко. Рамона не знает о Лу. Миссис Лоран слишком близка с Авророй. Единственная женщина в Париже, кому можно рассказать, это Агат.
Она уже на день опаздывает с заказами «Go Wilde!», а они после клипа Зиллы и статьи в журнале все продолжают приходить. Мобильник постоянно вибрирует. Она поднимает голову и доползает до него.
Пропущенный звонок Киллиана и четыре новых сообщения.
Вилла. ТВОЯ вилла.
Наша вилла.
Я пробовал тебе
дозвониться,
чтобы ты слышала мой
голос, но она НАША.
Встретимся в Тоскане,
в августе?
Обещаю ни в чем на тебя не
давить. Просто хочу, чтобы
ты ее увидела.
Я слетал туда в июне
и стойко держался, чтобы
увидеть, как пройдет наша
встреча в Нью-Йорке,
и дождаться момента, чтобы
сообщить тебе.
Снова лечу туда в августе,
буду ждать тебя.
Он прислал ссылку на виллу в Серравалле-Пистойезе, Пистойя, Тоскана.
Он прислал множество фотографий.
Он прислал себя в белой льняной рубашке и коричневых брюках, стоящего в дверях.
Она пытается осознать, что пока она держала в тайне свою поездку с Лу, Киллиан тоже держал в тайне свое итальянское путешествие.
Она щелкает по приложениям на телефоне, будто в трансе, выжидая целый час, только потом отвечает:
Что??? Киллиан, это мечта.
Не знаю, что сказать.
Не могу в это поверить.
Что нам теперь с ней
делать?
Жить там! Останавливаться,
когда захочется! Сдавать,
когда нас нет!
Делай с ней что хочешь, она
твоя.
Ты сказала, что ничего
серебряного на двадцать
пятую годовщину
не хочешь, вот оно,
несеребряное.
Это БЛАГО, родившееся
из всего того дерьма, что
я совершил, Вин,
Так оно и есть.
Позвони мне поскорее,
пожалуйста!
Позвоню. Скоро позвоню.
Но сначала она звонит Агат и просит приехать. Агат говорит, что будет минут через двадцать. Винсент просит ее привезти целый пакет pain au chocolat, потому что не представляет, что сможет проглотить что-то, помимо хлеба и мятного чая.
– Даже не верится, что ты мне сказала. Ты ведь не любишь никому ничего рассказывать, – крепко обняв ее, так что Винсент едва может дышать, говорит Агат и нежно гладит ее по волосам.
– Ты так успешно держала в секрете все о себе с Батистом, что я вполне доверяю это тебе, – говорит Винсент. Отщипнув кусочек булки, она жует ее. Они на ее кровати, окна открыты. Винсент слышит сирену, крестится и снова плачет.
– Вот тебе тоже сенсационная новость, если ты еще не знаешь… Я пару лет назад забеременела. От Батиста. Но потеряла ребенка. Ну, это был еще не ребенок… погибшее плодное яйцо. Я даже размышляла, не оставить ли ребенка, до того как потеряла его. Батист тоже его хотел. Случившееся меня неожиданно сильно расстроило, его тоже. Нам было очень тяжело это пережить. Плюс Мина, которая категорически против чьих бы то ни было детей. Знакома с ней? Она несколько вздорная, – смеясь сквозь слезы, говорит Агат.
Винсент говорит ей, что очень сожалеет, и тоже смеется сквозь слезы – что удивительно, если подумать о ее состоянии и об абсурдности происходящего.
– Боже мой, я слишком стара для этого. Я уже рожала! Мои дети выросли! – говорит позже Винсент, прикладывая ладони к животу.
– Как ты думаешь, что скажет Лу?
Винсент задумывается на полминуты.
– Понятия не имею, правда, – говорит она. Больше ничего ей в голову не приходит. – Скажу ему прямо сегодня, он все равно поймет, что что-то не так. Он все чувствует.
– Понятно. Он чрезвычайно чувствителен. Идет в наборе с Лу 7000, – говорит Агат, и Винсент снова смеется, пока рациональная часть мозга наверстывает время.
После ухода Агат Винсент принимает душ и выжидает еще час, прежде чем позвонить Киллиану. Восторг по поводу виллы у нее искренний, и она довольна, что притворяться не приходится.
И вот оно, опять: голос Киллиана мгновенно возвращает ее в реальность и их совместную жизнь. Как можно не встретиться с мужем в Тоскане, на вилле, которую он купил для нее? Не сделать это было бы сумасшествием, независимо от состояния ее утробы.
Она впервые благодарит его за виллу и сообщает, что, конечно, приедет. Сядет в поезд и приедет к нему. На протяжении всего разговора она все щелкает и щелкает по фотографиям виллы: цветы, бассейн, скульптуры в саду – и представляет себя там, обживающей ее. Обживающей ее вместе с мужем. Она предлагает пригласить детей, а также Талли и Шивон. Она просит его всем об этом рассказать и разослать фотографии, и чтобы август встроился в их расписание, особенно у Олив, которая ни за что не захочет пропускать занятия. Киллиан говорит: «Хоро