Откуда я это знаю? Спустя десять лет, а может, и больше, я смотрела ему в глаза, терзая его тело, а он, преисполненный злобой, плевался кровью и проклинал меня, вспоминая о той ночи.
То, что мы с ней – другие, Мидори поняла первой. Она всегда была смышленее. Замечала то, на что я никогда бы не обратил внимания, или то, что я намеренно игнорировал, потому что боялся задавать вопросы и слышать правду. А сестра с самого детства бросалась в бой, не задумываясь о последствиях. Для нее всегда существовало только здесь и сейчас.
Но никто не знал настоящей Мидори. Даже дядя Шиноту. Он был как я: закрывал глаза на правду, веря только в то, что сам себе нафантазировал.
А правда была такова.
Мы с сестрой внешне были очень похожи: смоляные волосы, яркие голубые глаза, цвет которых одни считали происками демонов, а другие – поцелуем богов, россыпь веснушек на лбу и ямочки на щеках: у нее – на правой, у меня – на левой, как инь и ян. Очаровательные близнецы Такимару Сугаши. Чудесные дети госпожи Анды.
Никого из нас никогда не выделяли, и качества, присущие одному, неоспоримо приписывали и другому. Мы были добрыми, воспитанными, исправно учились и помогали по хозяйству.
Мы были такими.
Идеальными.
Но в день, когда Мидори сорвала мой защитный амулет и я впервые увидел демона, между «мы» и «она» легла пропасть.
Испуганный, я вернулся домой и потребовал вернуть отцовский подарок. Помню, как бешено стучало сердце. Помню, как сестра крутила головой, в страхе таращась на меня, и лепетала что-то вроде «я его потеряла». Помню, как схватил ее за плечики и тряс. А потом забился в угол и долго плакал. И, конечно, все ей рассказал.
Мидори внимательно выслушала меня, обняла, заверила, что дома нам ничего не угрожает и что она обязательно найдет мой амулет. И я успокоился, поверил ей, потому что верил всегда. Потому что до сих пор не могу передать словами, как сильно чувствовал ее. Будто у нас на двоих была одна душа.
Кстати, Мидори выполнила обещание и на следующий день принесла мне амулет. С виду он ничем не отличался от утерянного, и только недавно я узнал, что его сделал дядя Шиноту из пряди своих волос.
С того дня прошло пять лет. На первый взгляд мы не изменились, но я один знал, что происходило за закрытыми дверями. Сначала Мидори начала подолгу проводить время в отцовской библиотеке, чаще ночами, когда думала, что все крепко спят. Я следил за ней и видел, как она сидела на полу и листала тетради, изучала свитки и, подсвечивая иероглифы огарком свечи, что-то шептала себе под нос.
Потом она стала убегать в деревню. Тоже ночью. Впервые это случилось незадолго до нашего девятилетия. Сестра уже несколько месяцев ночевала в спальне, я потерял бдительность и начал снова крепко спать. Но в тот раз проснулся внезапно, ведомый странным импульсом, и увидел, что ее постель пуста, а рядом на полу лежит амулет. Мидори вернулась под утро, прокралась на цыпочках и улеглась как ни в чем не бывало. Я спросил, где она была, сказал, что видел амулет. Сестра даже в лице не изменилась. Лишь отмахнулась, заверив, что недавно видела сон про демона, которого я встретил четыре года назад, и сама решила проверить, как все было на самом деле.
– И что? Увидела?
– Не-а, – просто ответила она. – Здесь нет никаких демонов. Наверное, тебе показалось.
Терзаемый дурными предчувствиями, я решил поспрашивать Шиноту, но дядя, лишь услышав запретное слово, тотчас прервал разговор. Он всегда был таким: если я или Мидори рассуждали о чем-то, чего, по его мнению, не могло существовать, никогда не тратил времени на объяснения. Нет, и всё тут, не думай о том, что нас никогда не коснется.
Твердость его слов и уверенный взгляд заставили меня усомниться в том, что я видел. В конце концов, может быть, мне просто почудилось? Но когда ночью Мидори снова выбралась из постели, я проследил, как на этот раз она оставила амулет под камнем у двери и пустилась в сторону деревни. А я, пораженный, стоял на пороге: не подозревал о том, что она умеет так быстро бегать. В детстве у меня были проблемы с ногами, что-то с суставами, и мне было больно даже просто быстро ходить.
Я рассказал эту историю Рэйкен, когда мы, покинув поляну, нашли новое место для привала, чтобы наконец определить план действий.
– Так что она там делала? – дядя опередил ее с вопросом.
– Не знаю. – Я уставился на свои ладони, чувствуя, как щеки наливаются краской. Внезапно мне стало неловко. Ходил вокруг да около, но никогда так вот прямо не говорил о Мидори. – Однажды я пытался расспросить ее, но сестра увильнула от ответа. Мы даже с ней поругались из-за того, почему я стал таким приставучим.
– Хочешь сказать, что ни разу не смог проследить за ней? – В голосе Шиноту звучало осуждение, и я глубоко вздохнул.
– Пытался, дядя, представь себе! Даже добрел до деревни. А ты знаешь, что мне это нелегко давалось! Но она просто испарилась, как сквозь землю провалилась. Я до утра прятался за деревьями, моргнул – и вот она, идет в сторону дома.
– Чушь! Это…
– Заткнись, хого, – оборвала Рэйкен. – Мы все наслышаны о твоем отношении к демонам. А теперь по существу.
Шиноту стиснул зубы, но подчинился, что само по себе было удивительно. После того, как Рэйкен спасла его, он вообще стал куда более покладистым, по крайней мере в отношении нее. Я все еще замечал настороженность в его взгляде и видел, как он загорался желанием оспорить какое-нибудь ее утверждение, но сдерживался. Странно. Дядя хоть и был до ужаса упрямым, но умел отбрасывать эмоции и здраво рассуждать, если дело не касалось тем, в которых он был предвзят, например все того же отношения к демонам. А тут такое… Хотя, может, просто еще не восстановил силы, кто его разберет.
– Если Мидори каким-то образом поняла, что амулет защищал ее от потустороннего мира, и поэтому оставляла его в вашем поместье, следовательно, она что-то узнала. И это что-то она нашла в деревне, – рассуждала Рэйкен.
– Откуда она могла узнать? Я смотрел книги отца и не нашел в них ничего содержательного. Кое-что в общих чертах. Были рукописные записи очевидцев войны, истории о демонических вторжениях и совсем немного о защитниках.
– О хого вообще мало кому известно, – отмахнулась Рэйкен. – Даже самим демонам.
– А сама-то ты как узнала? – прошипел Шиноту, на руках подтягивая туловище к дереву. Он сидел на земле, морщась от каждого движения. Кацу успел сменить ему повязку, и крови больше не было.
Рэйкен пропустила вопрос мимо ушей.
– Предположим, Мидори узнала о демонах. Что дальше? Ты сказал, что она изменилась?
– Да, хотя поначалу изменения могли показаться незначительными, по крайней мере окружающие легко приписали бы их взрослению. Ее глаза потемнели, взгляд стал другим. Не знаю, как точно объяснить. – Я быстро посмотрел на дядю. – И ее настроение… она то была такой милой, то превращалась в настоящую фурию, без всякой причины грубила кухарке. Однажды даже накричала на дедушку Кацу, а он всегда был так добр к нам и столько времени проводил, обучая нас всякому. Ты же сам знаешь!
Я выразительно посмотрел на его левый глаз, перечеркнутый шрамом, но Шиноту лишь раздраженно качнул головой.
– Ну допустим, переходный возраст, – хмыкнула Рэйкен.
Я вскочил на ноги.
– Вы не понимаете! Никто из вас не знал ее так, как я! Мы были… О боги… Иногда мне казалось, что мы были одним целым, по ошибке разделенным надвое! Да я в жизни не найду слов, чтобы объяснить вам, почему уверен, что она изменилась – не из-за взросления, а действительно изменилась, стала… стала…
– Злой? – осторожно подсказал Кацу.
Я на секунду задумался, избегая смотреть на дядю.
– Нет. Темной.
Лицо Рэйкен приняло совсем иное выражение. Ирония ушла, и в ее рыжих лисьих глазах вспыхнуло любопытство.
– Какое интересное слово.
Поджав губы, я задумался. А когда я сам заметил это в сестре? Наверное, лет в тринадцать. После школы мы с Мидори, как всегда, пошли с друзьями поиграть на поле. Один из мальчишек упал и подвернул ногу. Все бросились к нему, успокаивали, кто-то побежал за взрослыми, а я случайно посмотрел на сестру – и заметил в ее взгляде темноту. Она прижимала к груди ладони и изображала испуг и сочувствие, но в голубых глазах, которые уже начали менять свой оттенок, не было и намека на сострадание.
– Так, значит, одно целое, по ошибке разделенное надвое… – протянула Рэйкен.
– Что?
– Ты сам так сказал.
Спрыгнув с ветки над головой Шиноту, она сложила руки за спиной и задумчиво прошлась по поляне, потом оглядела всех нас, задержалась на скептически настроенном дяде и кисло улыбнулась.
– Значит, хого считает, что лапочку Мидори кто-то надоумил свести счеты с жизнью, потому что не допускает, что его ненаглядная могла отказаться от прекрасных дней с ним…
– Послушай, ты…
Рэйкен движением руки заставила его замолчать.
– А ты, братец Коджи, уверен, что она покончила с собой, потому что что-то узнала про темную сторону или нашла кого-то. Видение у вас разное, но в одном вы сходитесь: на решение Мидори кто-то повлиял. И, судя по тому, что ты рассказал, этот кто-то был из моих.
Я медленно кивнул. Шиноту фыркнул, закрыв глаза.
Рэйкен снова забралась на ветку, на этот раз подальше от дяди, и отвернулась от нас. От ее волос исходило слабое сияние – единственный источник света. Мы остановились только для того, чтобы определиться, в какую сторону идти, и не стали разводить костер. Мрак и тишина – вечные спутники этого леса – начинали утомлять. Я скучал по солнечному свету, по поместью, по работе с крестьянами, трудившимися на полях Сугаши. И по Мидори. Внезапно в этом мертвом лесу я осознал, что совершенно не готов к правде, которая откроется мне, когда мы найдем сестру. И неважно, кто из нас прав – Шиноту или я, – но ничем хорошим это не кончится. А мы найдем ее, точно найдем. Потому что Рэйкен что-то знает. Я это чувствовал так же ясно, как прежде видел темноту в глазах Мидори.