И, несмотря на полумрак, увидела.
В центре комнаты был мягкий белоснежный футон, задрапированный блестящим шелком. Хэджам спал спиной ко входу, прикрыв наготу тонким одеялом. А рядом с ним лежала женщина. Я никогда не узнаю, кем она была, но на долгие годы запомню необычную оливковую кожу, копну огненных волос и длинные стройные ноги, прижатые к ногам моего господина.
В то утро мне казалось, что я похоронила неокрепшие чувства к Хэджаму, удовлетворившись простой истиной: я по-прежнему никто и все, чего я достойна, – по необъяснимой милости этого ёкая находиться в его доме, в тепле и под защитой. Мне никогда не завладеть сердцем такого существа. И впредь я не должна поддаваться чувствам. Никогда.
И хотя разум быстро принял эту истину, сердце упрямо противилось.
Однажды, через много-много весен, Саваки попытается открыть мне глаза на правду. В стенах замка я никогда не произнесу вслух, что люблю Хэджама, но инугами поймет это – как Сора поняла мою потаенную злость на маму – и скажет:
– Ты заблуждаешься на его счет. Легко любить того, кого сам создал. А он создал тебя.
– Он меня не создавал!
Я буду злиться и ненавидеть его. Выпущу когти и крепко сожму пальцы в кулаки, чтобы кожа лопнула, чтобы стало больно – от ран, а не от его слов.
– Создал. Вылепил – часть за частью, – по образу, о котором грезил много веков. Ты глупая девочка или еще слишком юная. Но я желаю тебе долгой жизни – чтобы однажды встретить существо, которое полюбит тебя вопреки тому, во что ты превращаешься. Того, кто разглядит в тебе что-то настоящее, что Хэджам не сможет у тебя отнять.
Я вспомню о словах Саваки спустя десятки лет, в одной из спален замка Чироши. Рядом со мной будет существо – не бог, но и не человек, хотя и отчаянно хочет быть вторым. У него странные волосы – упрямо спутанные, как и его характер, – и он отчаянно страшится чувств ко мне, а я до самой смерти не поверю в их искренность.
Но до этого дня пройдет целая жизнь.
Когда живешь так долго, время становится очень зыбким и протяженность дней измеряется не в часах, а в целях, которые мы преследуем. Хэджам узнал о своем пророчестве два столетия назад, и большая часть этих лет тянулась для него медленно – до тех пор, пока он не перестал одержимо ждать встречи со Странником. Хэджам провел без нее еще пятьдесят лет, признаваясь, что годы эти пролетели как один день. Странно, что и течение моего времени было связано с этой же встречей. До Рэй я маялся, угнетенный однообразием дней: странствия, души, день, ночь – и не было просвета в этой повторяющейся реальности. А когда появилась девочка с рыжими глазами, я не успевал следить за закатами – так быстро они наступали.
Мы с Рэй проводили много времени вместе. Сначала изучили двери во все точки страны. Она оттачивала свое мастерство с диким рвением, пока не стало получаться за считаные секунды находить нужные пороги – будь то путь на вершину горы Фудзи или к берегу моря. Даже я так не мог. Иногда девочка была как одержимая – ее глаза светились дикой яростью и животной страстью, – но со временем мне все чаще стало казаться, что за этой пеленой кроется нечто другое. Страх. Грусть. Одиночество. Я знал о кошмарах, которые преследовали ее в первый год в замке, и знал, что она перестала их видеть, как только начала перемещаться в темноте. Может, в этом причина? Может, она боялась, что, если остановится, все повторится?
Мои чувства к Рэй были глубокими и теплыми и лишь укрепились с годами, но я и близко не догадывался о том, что на самом деле творилось в ее душе. В отличие от Хэджама. Мой тюремщик всегда был ужасно проницательным, когда дело касалось людей. Может, причина была в душах, которыми он подпитывал свою ки?
Узнав об успехах Рэй, Хэджам стал часто наведываться к обрыву по вечерам. Наблюдал за ней, тихо пристроившись в тени вишни. По большей части молчал, и задумчивая улыбка на его лице сменялась иногда озадаченностью, иногда восторгом. Однажды он даже спросил ее о кошмарах.
– Хорошо, что все прекратилось, – тихо ответила Рэй. Она почти никогда не смотрела на него, а если их взгляды ненароком встречались, хмурилась и резко опускала голову. – Я бы не выдержала видеть Касси каждую ночь. Словно он, настоящий, заперт где-то там далеко и ждет моей помощи. Но как мне найти его, мертвого? Я бы никогда не смогла ему помочь.
Взгляд Хэджама стал хищным, а улыбка – довольной, как у кота. Мне это не понравилось. В ту же ночь я решил проверить, угодила ли душа ее брата в Ёми, и, конечно же, не нашел его.
– А где он, если не там? – спросил я Хэджама.
– Не знаю, не знаю. Наверное, только боги способны ответить на этот вопрос, не так ли?
Я уверен, что именно в те дни у Хэджама родился план.
Шли годы, и мы с Рэй стали друзьями. Точнее, это она так думала и много раз говорила мне об этом, но я не мог позволить себе такого лицемерия. Только не с ней. Знать, что ее ждет, если она останется с Хэджамом, более того, хотеть этого, потому что от роли Рэй в предназначении ёкая зависела моя свобода, и все равно называть себя ее другом, – нет, это было слишком. И все же я был привязан к ней так сильно, что иногда меня это пугало. И каждый раз, когда я видел, какой одержимой она становится, стоит ее рукам скользнуть в темноту, меня охватывало дурное, эгоистичное чувство, что именно я – причина этой искры в рыжих глазах. Ведь именно я показал Рэй, как приручить материю мира.
Нужно добавить, что за годы Рэй так и не научилась искусно владеть веером или грациозно передвигаться на высоких подошвах гэта, но – боги! – когда ее пальцы перебирали незримые глазу сгустки, когда она делала шаг в неизвестность, красивее существа не было ни в одном из миров. Эта девочка обладала поистине великолепной, ни с чем не сравнимой красотой, и это говорю я, ёкай, кого только не повидавший на свете. В перемещениях по миру она выглядела так, словно весь этот мир, да и вся вселенная принадлежали ей одной. Власть окутывала ее статный силуэт как благодать, и лицо озарялось удовольствием – но не праздным, гордым высокомерием, а удовольствием, словно говорившим: «Так и должно быть. Я на своем месте». Раз заметив эту ее красоту, я уже не мог иначе смотреть на нее.
За пару весен до того злополучного дня, когда Хэджам наконец сделал самый важный шаг к тому, чтобы обратить ее в свою веру, мы с Рэй забрели в очень странный мир. Ни земли, ни воды – одно небо: черное как смоль и блестящее, как императорская казна. Неведомым мне образом мы парили в этой небесной невесомости, касаясь пальцами ног незримых препятствий. Тишина давила на уши и вместе с тем рассыпалась в голове тысячами приглушенных звучаний. А звезды, испещрявшие все вокруг, были ужасно далекими, сколько бы шагов мы ни делали в их сторону.
– Это и есть вселенная, – прошептала Рэй. – Моя вселенная.
Она воодушевленно взглянула на меня и сжала мне руку. И тогда я впервые поцеловал ее. Осторожно, пробуя, изучая границы. Рэй замерла, затаила дыхание, но не отстранилась. Она не ответила на поцелуй, но и не оттолкнула меня, позволив исследовать свои губы.
– Ты получишь больше удовольствия, если не будешь стоять как истукан, – ухмыльнулся я.
– А что делать?
– А что тебе хочется?
Рэй задумчиво нахмурилась.
– Быть ближе. Это можно?
– Малышка-а-а, – рассмеялся я.
Рыжие глаза Рэй вспыхнули. Она потянулась ко мне, заключила лицо в холодные ладони и накрыла мои губы своими. Жадно, с вызовом. Прижалась всем телом, и я ощутил, как сильно билось ее сердце. И мое. Запустив пальцы в ее белокурые волосы, я отдался страсти, пил ее пылкую неопытность, наслаждался мягкими губами и горячим языком и хотел больше.
Но она вдруг отстранилась и с вызовом уставилась на меня:
– Так?
– Вполне. Ты чертовски хороша.
Губы Рэй растянулись в самодовольной ухмылке.
– А ты любишь меня?
Вопрос поставил в тупик. Хотелось сказать да, но это было бы таким же враньем, как назвать ее своим другом. Я хотел, чтобы она умерла и подарила мне свободу от Хэджама. Все еще хотел этого. А разве можно любить того, чьей смерти ждешь?
– Скорее нет, чем да.
– И я тебя нет, – кивнула она, ничуть не смутившись. – Но целоваться мне понравилось.
И несмотря на то, что желание обладать ею как женщиной еще долго не покидало меня, в тот момент я понял, что Рэй Кеноки здесь не для меня. В любви я искал не вечности и преданности, а короткого утешения. Но утешаться с ней совсем не хотел. А Рэй понравился поцелуй, но не поцелуй со мной – так же, как нравились знания, которые я давал ей. Знания, но не я.
В то время борьба за власть в стране шла полным ходом[29]. Сёгуны[30] воевали, не брезгуя никакими средствами, а демоны пировали. Манипуляции, обман, предательство, шантаж – для Хэджама, зависимого от человеческих душ, это был праздник живота. Мы перемещались по стране, выискивая бедняг, попавших во власть приспешников очередного наследника, метившего на трон, затаивались и ждали его смерти. Я забирал душу, едва та пересекала границу царства мертвых, и приносил ее Хэджаму. Пользуясь одержимостью политиков и своим статусом среди ёкаев, мой тюремщик вовсю налаживал отношения с сёгунами, втирался к ним в доверие, обещал поддержку и силу и был в первых рядах, когда кто-то из властвующих испускал последний вздох. Тогда он верил, что если человеческому существу хватило сил продержаться в кровавой бойне дольше одного месяца, то его душа способна подзарядить угасающую ки Хэджама.
За это время я повидал людей во всех ипостасях и заключил, что боги, демоны и ёкаи лишь малая грань мирового зла, а деяния Хэджама – ничто по сравнению с жаждущим власти человеком. Вот в ком таилась настоящая погибель мира.
Земля окрасилась алым, горела и тлела, пропитавшись кровью и бессилием. И невозможно было определить, кто тому виной: правители, стремившиеся к господству, демоны, жаждущие человеческих душ, или простолюдины, вымещавшие злобу на своих.