Меня снедала вина за случившееся с Касси. За то, что я уродилась такой неправильной и доставила им столько бед. Что, сама того не ведая, отправила Мацу к ним. Я терзалась чувством собственной ничтожности и даже не думала о том, каково было маме все эти годы.
И вот ее не стало. Я отомстила, а Хэджам сказал, что все было правильно. Мне мало помнится тот день – исступление и злость, отравившая все мое естество, а еще ее закрытые глаза и тихое, едва слышное дыхание.
Посмотри на меня. Посмотри.
Когда от Исаму ничего не осталось, а осознание содеянного острыми когтями стало сжимать мою голову, помню, как поймала взгляд Саваки – ошеломленный, полный недоверия и непонимания, – но блеклая мысль о том, что я совершила ужасное, резко разбилась о руки Хэджама.
Сны вернулись. Размытый облик Касси, отчего-то схожий с мерзким силуэтом демона Мацу, его скрипучий шепот и запавшие глаза матери. Я просыпалась в поту и босая кидалась на улицу, ныряла в темноту и порой часами стояла в пустоте, на коленях, низко склонив голову к неведомой потусторонней земле.
Но темнота меня больше не спасала, лишь приглушала боль. Я стала тревожной, спокойствие замка Чироши больше не внушало мне чувства защищенности. А Саваки после того злополучного дня стал навещать меня все реже и реже. Сора как-то обмолвилась, что он закрутил роман с ведьмой, промышлявшей торговлей амулетами в окрестностях Киото, и почти перестал посещать замок.
Мне исполнилось двадцать пять зим, и день рождения я встретила в полном одиночестве. Простояла под холодным темным небом, вопрошающе всматриваясь в проклятую розовую звезду.
Что я такое? И зачем я все еще здесь?
Мне двадцать пять, а в моей жизни не было ни целей, ни желаний. С каждым днем внутри разрасталась колючая вина за смерть семьи, и любое другое чувство – мимолетная радость от прикосновения к темноте, забавные истории Соры или редкая компания Хэджама – мгновенно тонуло в этой удручающей бездне.
Однажды Хэджам пришел ко мне ночью. Я проснулась резко – возможно, от очередного кошмара, – а он сидел рядом, на полу, слабо сверкая в лунном свете, сочившемся через приоткрытые окна. Рука ёкая с длинными пальцами покоилась возле моей головы, и мне показалось, что он что-то говорил – его губы шевелились. Но вот я села, натянув одеяло на плечи, и уставилась на него, а Хэджам просто улыбнулся. Мои щеки залило краской, сердце зашлось в неистовом ритме.
– Хотел помочь тебе с кошмарами.
– С… с кошмарами?
– Ты плохо спишь. Сора сказала мне. А то, что случилось с твоей матерью, усугубило ситуацию. Я решил, что могу успокоить твои сны. Это единственный дар, который не отняли у меня боги.
Тогда он впервые поведал ту часть истории, в которой род Чироши прокляли. Оказалось, высшие ками, в числе которых был и бог ветра Сусаноо, лишили предков господина силы и закрыли доступ в Такамагахару. На мой наивный вопрос: «Почему?» – Хэджам хмыкнул:
– Ками милосердны только для тех, кто не знаком с ними. Люди молятся им, осыпают дарами и восхваляют. Но стоит хоть раз выступить против – делом или даже словом, – впадаешь в опалу.
Это сейчас я понимаю, что дед Хэджама сделал что-то куда серьезнее «неправильного слова», может, даже готовил переворот – никто бы не удивился! – но тогда я, конечно же, поверила ему.
Еще Хэджам рассказал, что потомки Сусаноо способны управлять сновидениями: внушать существам чувства – радость или страх, насылать тревогу, придавая кошмарам больше реальности, или, наоборот, приглушать их.
– Не думал, что все так плохо. – Хэджам взял меня за руку и провел пальцами по внутренней стороне ладони. Только сейчас я заметила запекшуюся кровь в ранах от своих же когтей.
– Я… я…
Глупая девочка, вроде бы взрослая, но все еще ребенок. Может, у меня и не было шанса влюбиться, потому что тот, кого я хотела любить, меня отверг, а сейчас вот так сам пришел ко мне, держит за руку, и я уже не помню ни о кошмарах, ни о чем бы то ни было еще.
Хэджам придвинулся ближе и, обхватив руками, прижал меня к себе. Не веря в происходящее, я осторожно опустила голову ему на грудь и, закрыв глаза, вдохнула его запах. Что-то острое и горькое, как перец. Не помню. Честное слово, не помню.
– Поспи, Рэйкен. Поспи, мое сокровище.
– Рэ… Рэйкен?
– Имя, которое дала тебе мать, и имя, которое оставил отец, – прошептал он, поглаживая меня по волосам. – Не нравится?
– Нравится, – протянула я, мысленно повторяя: «Рэй-кен. Рэйкен. Рэ-э-эйкен».
Постепенно он успокоил мое дыхание. Краска с лица схлынула, и я отдалась дреме, хоть и отчаянно цепляясь за реальность, не желая упускать его движений – рук, скользящих по моей голове, губ, касающихся моих волос. Но сон в итоге взял свое, и последнее, что я услышала, – далекий шепот, предназначенный женщине, которой я стала в ту ночь. Рэйкен.
– Ты так прекрасна, мое сокровище.
Чувства, которые разгорелись с новой силой, стали моим спасением. Я цеплялась за них всякий раз, когда вокруг сгущалась безнадежность, когда отчаяние, вызванное кошмарами, накрывало меня с головой. Хэджам ничего не обещал и больше не давал поводов, но я помнила каждую деталь той ночи и жадно воспроизводила призрачные объятия и сладкое дыхание.
Сейчас я виню себя за ту слабость, но вместе с тем понимаю, что, если бы не она, я бы сгорела от страха и одиночества.
Я не только боялась кошмаров, которые снова и снова возвращали меня к вине за случившееся, но и злилась на свои сны – потому что они вытесняли из памяти все хорошее, что связывало меня с мамой и Касси. И, конечно, проще было забыть прошлую жизнь полностью, чем бороться с обманчивыми снами. Но я не хотела ее забывать. От мамы и Касси у меня остались всего две вещи: фигурка кодама, которую я похоронила в земле бывшего дома, и одежды отца, оставленные у мико Кены и ее матери.
Я решила забрать костюм и через несколько дней после ночи, проведенной в объятиях Хэджама, отправилась в селение на берегу Янтарного озера. Пришла в сумерках, завернувшись в темный плащ, и, удостоверившись, что меня никто не видит, постучала. За хлипкой дверью послышались шаркающие шаги, и вот на меня уже смотрит уставшее, осунувшееся лицо Дороши.
– Здравствуйте, Дороши-сан, – я низко поклонилась.
Время. Вот о чем говорил Саваки. Прошло десять лет, а я и не заметила. В моем новом мире это была вспышка, никак не отразившаяся на мне, а в мире Дороши и Кены – весомый отрезок, наложивший на них серьезный отпечаток. Дороши постарела – так сильно, словно минула целая жизнь. Ее плечи гнулись к земле от незримого груза, морщины оттягивали кожу лица, а глаз было почти не видно из-за нависающих бровей.
– Кто это?.. ох, Рэй, это ты!
Рада мне или просто не ожидала встречи?
Не спросила, как я поживаю, а сразу к делу перешла. Говорила вежливо, но без сантиментов. Я опешила, но сказала, что хочу забрать свои вещи. Тогда Дороши скрылась в хижине, затворив дверь перед моим носом, а спустя пару минут вернулась со свертком.
– Вот твоя одежда. Выстирала ее давно, но больше не притрагивалась. Так что ты постирай еще раз – сколько лет прошло!
В благодарность я склонила голову. Из глубины хижины послышался надрывный кашель, и лицо Дороши скривилось, губы сжались в тонкую линию.
– Кто там? А где Кена?
– Деточка, – Дороши ухватилась за край моего плаща и отвела в сторонку, – господин сказал, что забрал тебя и что жизнь твоя наладилась. Это хорошо. Я рада за лисью сиротку. Но у нас тут жизнь другая…
– Что случилось, Дороши-сан? Что с Кеной?
Женщина покачала головой, беззвучно шевеля губами, а потом спрятала лицо в ладонях и глубоко вздохнула:
– Умирает моя Кена.
– Умирает. Чахотка у нее.
Мы с Хэджамом прогуливались по каменному саду в тени кедровых деревьев. Костюм отца я выстирала, но так и не надела.
– Почему ты расстроена?
– Она еще молода. И мне… Дороши мне жалко, – призналась я. В конце нашего свидания женщина расплакалась, и в неразборчивых всхлипах я разобрала лишь одно: «Лучше бы я». – Несправедливо, что молодые умирают.
– Я виделся с Кеной, она не сожалеет о своей жизни.
– А как же ее мама? Что с ней будет? Родители не должны видеть, как умирают их дети! – выпалила я и тут же зажала рот ладонями, вытаращившись на Хэджама.
Ёкай мягко улыбнулся, отнял мои руки от лица и сжал их. Солнце освещало его вороные волосы, отражалось в голубых глазах, делая их светлее, контуры – размытыми, словно это были и вовсе не глаза, а капли воды.
– Если бы тогда ты смогла уговорить плута Мацу вместо тела братишки забрать тело матери, ты бы это сделала?
– Что? Нет… почему я должна решать!
– Это важно, подумай. Ты уже потеряла их. Но подумай хорошо. Если бы это было возможно…
И мама никогда бы не увидела, как задыхается Касси. Никогда бы не увидела, как мои руки убивают ее сына. А я бы никогда не услышала тех ее слов.
– Тогда – нет, не сделала бы.
– Но сейчас?
Я нехотя кивнула, закрывая глаза. Застыдилась этой правды – и все же это была правда. Хэджам медленно пошел дальше, все еще держа меня за руку.
– Боги лишили мою ки силы ками, но оставили способности, которые могут быть полезны. Я умею исполнять желания.
– Желания? – Надежда тихо забилась в моем сердце, и я затаила дыхание, внимая каждому его слову.
– Правда, эта способность имеет свою темную сторону. Желание в обмен на жертву – только так это работает. Я не могу накормить голодных, потому что им нечем заплатить. Не могу спасти человека от смерти, потому что, когда он умрет, ему опять же нечем будет заплатить.
– Но он может заплатить до того, как умрет.
– Нет… Нет, Рэйкен, речь не о деньгах. Разве жизнь стоит денег? Цена должна быть соразмерной.
Чего же стоит жизнь?
– Ох… Жизнь… за жизнь?
Я не спала несколько ночей, прокручивая в голове рассказ Хэджама. Душа за душу. Готова ли Дороши пожертвовать собой, чтобы спасти дочь? Я не смогла ответить на этот вопрос и не нашла ничего лучше, как еще раз навестить ее.