Дай мне увидеть тебя. Пожалуйста.
Наше время пришло.
Я закрыла глаза и подставила лицо обжигающему ветру. Слух обострился до предела, и мир как будто остановился. Я слышала, как шуршат листья, как скулят эти идиоты, не получившие прощения при жизни, а теперь вынужденные томиться в желтых водах в надежде вырваться отсюда. Я буквально видела, как потоки ветра сгущаются, обнимают меня, играют с волосами. И я почувствовала его появление.
– Малышка, – заискивающе протянул забытый голос.
Сердце замерло, забыло, как стучать. Я открыла глаза. Вот он, Саваки, мой милый учитель, единственный друг из замка Чироши, пострадавший от эгоизма Хэджама. Инугами, демон-пес. Ёкай, запертый в загробном мире.
– И снова… этот пес, – хмыкнула я, нарочито медленно рассматривая его облик: черная голова с заостренной собачьей мордой и торчащими ушами, ярко-желтые глаза, величественный балахон с широкими, ниспадающими рукавами. Он надменно смотрел на меня сверху вниз, опираясь морщинистыми ладонями на посох, увенчанный золотой шапкой в виде когтистой лапы. Будь я на сто лет глупее, то непременно заглянула бы под его балахон, чтобы увидеть пушистый каштановый хвост, раздвоенный на конце.
Если бы Саваки удостоил меня своим человеческим обличьем, его нахальное лицо перекосилось бы от самодовольной улыбкой. Он ужасно любил внимание. Особенно мое.
– Издержки жизни в Ёми, малышка. Времени здесь нет, – прорычал он и, подойдя ближе, поддел морщинистым пальцем мой подбородок и заглянул в глаза. – Человеческий рот годится либо для трубки, либо для лобзаний. И если уж ты пришла наконец осчастливить меня, я сию секунду избавлюсь от этой морды.
– Ты даже представить не можешь, как я хочу послать все к черту и развлечься с тобой, Саваки, – жеманно протянула я, демонстрируя клыки, хотя внутри все переворачивалось. Да, я знала, что он жив, даже как-то видела его здесь – вдалеке, размытой кляксой, но все же видела. А сейчас он был рядом, и все между нами невозвратно изменилось. Я изменилась. Однако образ старого друга, учившего меня обращаться с темнотой, все еще стоял перед глазами. – Но мне нужна помощь.
Демон-пес разочарованно цокнул и потрепал меня по щеке.
– Я уже умер за тебя.
– Не за меня, а из-за меня – это большая разница. И давай начистоту: ты умер, потому что прислуживал эгоистичному козлу.
Желтые глаза Саваки вспыхнули, и он разразился глухим лающим смехом.
– Мне бы утащить тебя с собой и скрасить хоть несколько часов этой жуткой скуки, но, кажется, твой провожатый столько времени не выстоит. – Саваки бросил многозначительный взгляд за мою спину.
Я держала улыбку, хотя сердце зашлось бешеным стуком. Инугами были не только ищейками. Когда-то люди призывали их на свою защиту. И если бы не демоническая натура, лживая и ищущая выгоду везде, их бы по-прежнему почитали, в них бы нуждались. Поэтому люди обращались за помощью к хого, а инугами в отместку считали делом чести избавляться от конкурентов.
– Расслабься – спрашивать не буду. – Саваки сделал шаг назад и вновь оперся на когтистую лапу. – Говори, что нужно.
Я порывалась наконец спросить, зачем он предал Хэджама и правда ли это вообще, но мой инугами всем своим видом давал понять, что прошлое – это прошлое, возможно, мимолетная слабость, за которую он поплатился жизнью на земле, и мне незачем в этом копаться.
– Мидори Сугаши, лет двадцати, темные волосы, голубые глаза. Говорят, покончила с собой, но кое-кто очень хочет понять, что же ее сподвигло на это. Мне нужно узнать, здесь ли она.
Саваки молча смотрел на меня, а я внезапно возненавидела эту дурацкую собачью морду, потому что не могла прочесть на ней никаких эмоций. Только взгляд стал напряженным, глаза едва заметно сузились, как будто он пытался заглянуть в мою душу. Раньше он тоже так делал, когда Хэджам оставлял нас вдвоем.
– Он дал тебе имя, но мозгов не прибавил, – наконец сказал демон.
– Слушай, я не оскорбления выслушивать сюда пришла…
– Рэйкен, ну почему ты такая глупая? Тебе же удалось сбежать. Иди, живи своей жизнью, сколько бы ни осталось.
– Я пыталась, честно, пыталась! Но такая она – моя жизнь: из одного дерьма в другое. Хватит осуждать меня. Если можешь помочь – помоги…
– Ее здесь нет. Мне не нужно прочесывать Ёми, чтобы заверить тебя в этом.
Сердце выдало несколько глухих ударов и на мгновение остановилось. Наверное, эмоции отразились на моем лице, потому что он вздохнул, качая головой.
– Я знаю, что ты сделала, малышка. И горжусь, что ты позаботилась о своей безопасности, потому что мы долго искали тебя. Я искал. А ты знаешь, что в поисках мне нет равных.
– Ты? Тебе-то я зачем сдалась?
– О, дорогая, мне не выбраться отсюда без его воли. Я как был его псом, так и остался им – даже мертвый. Пока он не найдет то, что ты обещала ему. – Саваки нехотя покрутил лапой, и я догадалась, что могла бы увидеть на его запястье клеймо контракта, если бы не шерсть.
– Да чтоб тебя…
Я зажмурилась. Как же можно быть такой дурой! Почему за все это время я ни разу не подумала о том, что Саваки служит Хэджаму не по старой дружбе, а потому, что повязан и… тоже заинтересован в исполнении его желания?
– Ну, будет, будет, – снисходительно протянул он, и мне на плечо опустилась тяжелая лапа. – Мы все повязаны с ним, так уж вышло. И если ты не знаешь, как его убить наверняка, выбери один из двух путей: либо дай ему то, что он хочет, либо исчезни навсегда.
Волна горячего ветра закружилась вокруг нас, подхватила мои волосы и разметала в стороны. Гладкие человеческие пальцы коснулись шеи, и теплый шершавый язык скользнул по щеке. Он исчез, оставив меня в потоке приторного ветра. Позволил уйти без последствий, а я вдруг поняла, что готова броситься в одну из этих пахучих желтых рек, лишь бы не возвращаться в мир, в котором потеряла абсолютно все.
Рэйкен была права: как только Мэйко проснулась, без дела никто не остался. Я удивлялся, насколько хваткой оказалась эта с виду такая милая женщина. Ее голос разносился над всей крепостью, напоминая взволнованный щебет стаи птиц. Она говорила быстро и с расстановкой, четко указывая, кому и чем заниматься. Не знаю, сколько существ жило в этом странном городе, но едва закончился завтрак, я не увидел ни одного ребенка, мающегося бездельем.
Может, когда все завершится, стоит пригласить ее управляющей в поместье Сугаши?
Я ухмыльнулся, переставляя корзины с провизией. Еще до завтрака Хэру и двое незнакомых мне мужчин принесли невесть откуда взявшуюся еду к вершине моста, и нам с Тэйго поручили доставить все на кухню. Мы работали молча, изредка переглядываясь, и взгляд хого был оценивающим. Будто он прикидывал, что я из себя представляю, и никак не мог договориться с внутренним голосом. А я исподтишка разглядывал его символы и механически почесывал шею, словно от трения у меня тоже внезапно появится сила.
Закончив с корзинами, мы, не сговариваясь, опустились на траву возле кухонного дома и раскурили трубки. Поймав взгляд Тэйго, я кисло улыбнулся.
– Слушай, Шиноту, – наконец сказал он, – у тебя, наверное, много старших братьев?
– С чего ты взял?
– Не знаю, сколько тебе лет, но ты явно не юнец, а к этому возрасту у любого хого проявляется хоть какая-то сила.
Несмотря на то что в голосе Тэйго не было и намека на насмешку, мне все равно стало обидно.
– Нет, ты ошибся. Я один в семье остался. Как видишь, моего племянника наследственность обошла стороной, – я кивком указал налево: Коджи, улыбавшийся в тридцать два зуба, кружил возле девицы с рассеченной губой – той, что сидела на ужине в наш первый вечер, – она ему что-то увлеченно рассказывала, а мой племянник воодушевленно кивал и смеялся.
– Славный он, – ухмыльнулся Тэйго. – Но я все равно не пойму… Извини, приятель, не хочу быть навязчивым, просто никогда с таким не сталкивался.
– Да ничего, все в порядке. У меня был старший брат, тоже хого. Так что да, я один. И почему без отметин – не знаю.
– Был?
– Да, был. Исчез двадцать лет назад. Глупо думать, что он все еще жив, но ни разу не захотел повидать своих детей.
Тэйго адресовал мне долгий хмурый взгляд. Я выдержал, хотя и чувствовал неловкость. Потом он вытряхнул табак из трубки, поднялся и молча двинулся в сторону храма, обронив напоследок:
– Как знать, Шиноту, как знать.
Мэйко великодушно позволила нам пообедать, и к закату я, выжатый как лимон, едва успел переодеться в чистое и шел вместе со всеми к храму на священную церемонию. Удивительно, но это был хороший день. Неделя скитаний в лесу изрядно подпортила мои нервы. Я привык к работе руками. Физический труд избавлял от гнетущих мыслей. И властная натура Мэйко пришлась как нельзя кстати.
Я шел рядом с другими хого, невольно любуясь праздничным убранством улиц, рассматривая яркие фонари и цветы из атласных лент. Все собрались у подножия храмовой лестницы – в роскошных пестрых кимоно и головных уборах, украшенных яркими бутонами и перьями, лица многих закрывали деревянные птичьи маски. Мужчины держали в руках маленькие свечи, а женщины – бумажные фонари.
– Когда мы вознесем молитву, то подожжем фонари, птицы взлетят и развеют пепел, – шепнула одна из женщин в ответ на мой вопросительный взгляд. – Так мы скажем милостивому Сусаноо, что бережем землю и воздух от невзгод и ненастий.
Впечатляет. Крестьяне Сугаши носили в храм Инари подношения в виде сладостей.
Толпа расступилась, и по проходу прошла Мэйко в изумрудном кимоно, украшенном ярко-желтыми перьями. В руках она несла зажженный факел. А за ней потянулась процессия детей – все в голубом, с корзинками, наполненными рисовыми шариками. Прямо у лестницы я заметил Коджи и даже не сразу узнал его – в праздничном наряде и накидке из перьев – так он вписался в окружение! В сияющей ночи глаза его горели, и с лица не сходила благоговейная улыбка. Он был счастлив и был на своем месте.
В сердце кольнуло, и я медленно отошел в самый конец толпы. Затуманенным взглядом следил, как Мэйко медленно поднялась по лестнице, по пути поджигая факелом воду в чашах, разбросанных по всему периметру. Шедшие за ней дети бросали в огонь угощение, и на их невинных, взволнованных лицах зловеще играли отблески и тени.