– Задавай вопрос, хого.
– Чтобы возненавидеть тебя?
– Непременно. Все вернется на круги своя. Задавай вопрос.
Я задержал ладонь на ее щеке, не удержался и провел пальцем по губам.
Хорошо. Пора.
– Расскажи мне, что случилось с Такимару. Ты ведь знаешь?
Рэйкен коротко кивнула, и рыжие глаза затянуло темным барьером, разрывая последние нити, связывающие нас. Вот и все. Я сел, согнув ноги в коленях, и приготовился слушать. Пелена, защищавшая небо над крепостью, рассеялась, и на темной глади озера отразились блеклые звезды. На постах мелькали призрачные фигуры стражей. Наверное, за спиной, наверху птичий народ устранял последствия вторжения. Смотреть не хотелось. Я не представлял, что расскажет мне Рэйкен, но вдруг понял, что давно знал: эта правда перевернет все, отрежет мне путь как в прошлое, так и в настоящее. Эту правду не удержат ни разрушенные улицы крепости, ни мой страх. Она всегда была, существовала вне этого мира, вне моего желания.
Когда Рэйкен заговорила, ее голос звучал тихо, но твердо, словно она всю жизнь готовилась к рассказу.
– Впервые я увидела Такимару чуть больше двадцати лет назад – там, под сакурой у вашего озера. Я оказалась там случайно…
Когда в моей жизни появилась Мэйко, я стала реже покидать замок. Так, иногда, по старой привычке, проходила через первые попавшиеся двери, чаще – в Ёми, чтобы провести несколько часов на берегу одной из рек, под монотонное журчание желтой воды наблюдая за тем, как течение уносит еще одну потерявшуюся душу. Вид чужого исхода напоминал мне о том, что моя надежда еще жива. Что я могу умереть на своих условиях и вернуться домой. Мне повезло – гораздо больше, чем созданию, проплывающему мимо моих ног.
И в ту роковую ночь, когда все полетело к черту, я тоже была в Ёми и вернулась в замок глубоко за полночь, когда звездный свет вовсю танцевал в мирном потоке водопада. Столько раз я стояла на этом выступе, погрузив ноги в воду. Знала каждый камушек, каждый шелест вишневых листьев над головой, каждое расположение звезд, и все равно ни разу не прошла мимо – должна была задержаться, еще раз посмотреть с обрыва, представить, как могу прыгнуть, затеряться в потоке, почувствовать холодное влажное волокно на своих руках и ногах, потом встать под вишню, обязательно тряхнуть веткой (весной это особенно прекрасно – когда сверху падают отжившие свое кремовые лепестки) и посмотреть на небо. Эта ночь была моей – я увидела розовую звезду.
Ночь моего рождения.
Ночь ее рождения.
В каком бы из миров я ни была, мне всегда нравилось возвращаться в замок именно в этом месте. Потому что отсюда я могла зайти в спальню Хэджама. Раздвижные окна были приоткрыты, и на мощеную дорожку выливался тусклый янтарный свет фонарей, паривших под потолком. Я улыбнулась и, расправив полы зимнего плаща, не спеша направилась туда. В проеме мелькнуло голубое кимоно, а затем Хэджам опустился на футон. Он сидел спиной к окну, и бесконечные секунды я любовалась блестящими черными прядями его волос, собранными в низкий хвост. И вдруг чьи-то маленькие руки обвились вокруг его шеи.
Мое сердце все поняло раньше разума, оно забилось – сильно, болью отдавая в груди. Я замерла, в полном оцепенении разглядывая руки незнакомки. Хэджам подался вперед, послышался тихий смущенный смех. А потом он потянул женщину на себя и резко перевернулся, уложив ее на футон и накрыв своим телом. Если бы он поднял голову – хотя бы чуть-чуть – и посмотрел вперед, наши глаза бы встретились. Но Хэджам что-то с улыбкой прошептал ей в губы, большими пальцами убирая со лба незнакомки непослушные волосы.
И я безмолвно взвыла. Мэйко. Неизменный бледно-розовый румянец на круглых щеках, маленькие ровные губы. Хэджам нежно поцеловал ее, а я, сделав шаг в сторону и покинув полосу света, сочившуюся из раздвинутых окон, упала на колени и зажала рот ладонями. Что-то внутри меня с треском разлетелось на куски. Что-то, что мне удавалось подпитывать жизнью в замке после смерти Касси и мамы, безвозвратно умерло. Пальцы онемели, и эта гнусная немота ползла вверх, к плечам, захватывая мое тело, накрывая волной густого гнилого одиночества.
Я беззвучно плакала, уставившись в темноту перед собой. Хотела зажать уши, чтобы не слышать звуков из спальни Хэджама, но вместо этого прижимала ладони к губам, хватая ртом воздух и при каждом вдохе пригибаясь к земле все ниже и ниже.
Когда лоб коснулся земли, я вскочила и бросилась в водопад, желая, чтобы пронзительный холод забрал меня всю, уничтожил жизнь, что все это время яростно билась во мне.
Когти яростно разрывали темноту, я переходила из одного мира в другой, не осознавая, куда ступала и где окажусь через секунду. Хотелось одного – скрыться, убежать, забыть все, что видела. Тело налилось свинцом и с каждым шагом казалось лишь тяжелее. В какой-то момент темнота, уставшая от моего яростного вторжения, вытолкнула меня, и я очнулась лежащей на сырой земле.
Почему она?
Я оказалась на берегу незнакомого озера, под голыми раскидистыми ветвями сакуры. С другого берега мягко светили огни, виднелись очертания светлого поместья. Наверное, меня занесло во владения какого-то помещика.
Я села и, подтянув колени к груди, набросила плащ на голову и плотно завернулась в него.
Почему?
Мы никогда не обещали друг другу хранить верность. Может, именно поэтому столько лет возвращались друг к другу? Снова и снова чувствуя, как сердце заходится, словно в первый раз? Я никогда не задумывалась, есть ли у Хэджама кто-то еще, – не потому, что верила ему, а потому, что мне было все равно. Ведь что бы он ни делал – но рядом со мной он всецело принадлежал мне. Рядом с ним мне никогда не было одиноко. Я завещала ему свою жизнь и мечтала сгореть у подножия Такамагахары счастливой – зная, что ухожу из мира, в котором меня любили.
Так почему именно Мэйко?
Я изводила себя, снова и снова прокручивая все встречи – с первого дня, когда ее маленькие ножки переступили порог замка Чироши, когда ее маленькие губки улыбнулись Хэджаму. Как он смотрел на нее? Как говорил? Но то ли я была слепа, то ли так глупа – не знаю, ничего не знаю! – но я ни разу не заметила между ними и намека на взаимное влечение.
Я вздрогнула и одним лишь чудом удержала плащ на голове. Справа от меня кто-то стоял.
– Если это ваша земля – не гневайтесь, господин. Посижу здесь немного и уйду, – прошептала я.
– Очаровательный у вас голос. Верно, вы еще очень молоды, – вдруг заметил незнакомец.
У него самого был приятный голос. Теплый, бархатный. Не в силах справиться с любопытством, я скосила взгляд. Он был высок, наверное, даже выше меня, и широкоплеч, в простом коричневом кимоно и черных хакама. Я бы решила, что передо мной рабочий, но вдруг заметила темно-зеленую косынку на голове, из-под которой выбивались кончики каштановых локи. На мгновение я даже забыла о предательстве Хэджама. О боги, передо мной стоял самый настоящий хого!
– Вы чем-то опечалены? – спросил он, присаживаясь на землю на почтительном расстоянии. – Могу я вам помочь?
– Вы очень добры, но мои беды… Кстати, я Рэйк… Рэй Кеноки.
– А я Такимару Сугаши. Это мое поместье, – он небрежно махнул рукой в сторону светлых стен на другом берегу. – Мы выращиваем рис. Я и моя жена Анда.
Сугаши… С ума сойти! Сколько лет Хэджам искал потомков этого рода. Если бы он знал, что в попытках убежать от его поступка я невольно нашла одного!
Я ликовала и одновременно чувствовала себя ничтожеством. На что мне эта информация? Я была так зла на Хэджама… Я ненавидела его, мысленно насылая гнев сотни богов. Последнее, что я готова была сделать, – это раскрыть ему местонахождение хого Сугаши.
Что сделал Саваки?
Он скрыл от меня местонахождение хого.
Теперь я понимаю тебя, мой друг.
Единственное, что я должна была сделать в ту ночь, – уйти и навсегда забыть о поместье. Но часть меня, рациональная и расчетливая, понимала, что раз судьба сделала мне этот подарок, отказываться от него нельзя, а как им воспользоваться – можно решить и потом. Мы с Такимару немного посидели на берегу. Он тактично молчал, а я не знала, о чем говорить. Было приятно просто дышать этим воздухом, понимать, что я, возможно, первая из ёкаев за долгое время сама пришла сюда и любуюсь этими видами. Такимару не знал, кто я, а я наслаждалась своим инкогнито.
Он ушел первым, сказав напоследок, что если этот берег дарует мне спокойствие, то я могу приходить сюда в любое время. Я смотрела ему вслед, видела, как он подошел к поместью и вошел внутрь, потом наблюдала за рябью на озере, а когда собралась уходить – внимательно изучила материю этого места. Я хотела ее запомнить, чтобы знать, как сюда вернуться.
Я была уверена, что утро смирит мою уязвленную гордость. Но когда рассвет коснулся выступа замка, я застыла, не понимая, что делать дальше. Окна спальни были закрыты. Может быть, они еще там. Что я скажу? Не знаю. Требовать объяснений? Молитв о прощении? Что бы он ни сказал, я вдруг поняла одно: это конец. Никогда я не забуду этого предательства, никогда не смогу выполнить свое обещание с чистым сердцем. Мне нужно набраться сил и попытаться сохранить в душе прежний образ Хэджама. Рано или поздно нам придется встретиться. Потому что я все еще хочу вернуться домой.
Прошло три месяца. Лето пронеслось жарким потоком знойного солнца, ветров и великолепных закатов. Я наблюдала за ними с вершины горы Фудзи, считала звезды над макушками деревьев в лесу Аокигахары, бродила в тумане вокруг Эдо и обедала на склоне вулкана Нантай. Много раз меня заносило в Ёми, и я предавалась любимому занятию – наблюдала за течением желтых вод и с прискорбием замечала, что все чаще хочу нырнуть в одну из речушек и отдаться потоку. В одном из таких походов я увидела Саваки. Вдалеке, среди пожухших деревьев, в той части Ёми, где обитали упокоенные души. Всего лишь образ, размытые черты, но я узнала его сразу. И то ли за столетие жизни в замке, то ли оттого, что за последние дни я вмиг очерствела или наконец поняла, как он мог решиться на предательство, видение единственного друга не взволновало меня. В тот момент я покидала Ёми с легкой улыбкой. Всему свое время. Всему свое место. Если нам с Саваки суждено еще раз заговорить, это обязательно случится. В тот момент мне было достаточно знать, что он все-таки жив.