К нашему возвращению заведующей школой назначили Славкину мать. Она долго отнекивалась, но потом ее все-таки уговорили. В Киеве она преподавала английский язык, а здесь пришлось учить первоклассников и третьеклассников. Во время уроков она часто задумывалась, и ребятишки вовсю списывали друг у друга диктанты и задачки. Злой Захлебыш сразу же прилепил ей кличку Печальная Лиза.
Славка уехал учиться на соседнюю станцию, и теперь видеться с ним мы могли только по воскресеньям. Там была семилетка, а при ней интернат.
Школа у нас была забавной: в одном классе учились сразу два класса. Два ряда парт назывались вторым классом, два — четвертым. После обеда наши места занимали первый и третий классы. Так мне учиться еще не приходилось.
Пока меланхоличная Мария Петровна объясняла нам материал, второклассники решали задачки. Когда классную работу выполняли мы, она занималась с ними.
Мы с Генкой сели на последнюю парту во втором ряду, Артамонов с Костылем пристроились поближе к печке, Кунюша и Захлебыш — возле окна. Первые парты облюбовали девчонки. Место рядом с Надей Филатовой пустовало: на нем в прошлом году сидела Кузнецова Галка.
На первой же перемене Кунюша чуть не подрался с Вовкой Рогузиным. Это было невероятно: Кунюша всегда заискивал перед Костылем, стараясь ему во всем угодить. Костылю это нравилось, и он простил ему летом даже историю с украденным пулеметом.
Сегодня во время уроков, когда Мария Петровна что-то объясняла второклассникам, Кунюша настраивал музыкальный инструмент. Засунув лезвие безопасной бритвы в щель парты, он оттягивал ее пальцем и блаженно закрывал глаза. Лезвие пело, как надоедливый комар, ребятишки оглядывались. Кунюша довольно ухмылялся. Захлебыш открыл беглый огонь по второклашкам из малокалиберной рогатки, сворачивая пульки из газетной бумаги. Перед, звонком раскачался и Вовка Костыль. Он незаметно подкрался к Наде Филатовой и привязал ее косу к спинке парты.
После звонка Надя резко вскочила и, вскрикнув, опустилась на парту. Из ее раскосых глаз брызнули крупные слезы, Костыль довольно загоготал. Кунюшу словно стукнули поленом по голове: сначала он побледнел, потом покраснел, схватил Вовку за воротник и тихо, но твердо шепнул:
— Выйдем, хмырь, потолковать треба.
Вовка иронически смерил его с головы до ног и снисходительно разрешил:
— Пойдем, потолкуем.
Когда мы выскочили во двор, Костыль уже держал Кунюшу за грудки и старался угодить кулаком в подбородок. Кунюша изворачивался и пытался оторвать ему ухо.
Мы бросились к драчунам, силой растащили их в стороны. У Кунюши вздулась отвислая губа, Вовкино ухо пылало июньским маком.
— Погоди, я тебе кишков отмотаю,— пригрозил Костыль, отплевываясь и ощупывая покрасневшее ухо.— Совсем ошалел, что ли?
—- Не будешь на девчонок рыпаться,— огрызнулся Кунюша, вытирая губу.— Нашел кого задевать.
— А ты что — девичий пастух, да?— успокаиваясь съязвил Вовка.— В щенятника превратился?..
Занятия проходили шумно, с гомоном и шепотками. Мария Петровна разрывалась между двумя классами.
Когда второклассники, отдуваясь, писали диктовку, краснощекий мальчишка с соседнего ряда бесцеремонно подтолкнул меня локтем.
— Слышь, ты хорошо пишешь диктовки? Проверь, десятушку дам. Только чтобы ошибок не было.
— Это кто же установил у вас такие расценки?
— Кунюша, кто. Да ты читай, читай, а то другому отдам.
— Читай сам,— рассердился я.— А еще октябренок!
Мальчишка надулся, попытался передать тетрадь Захлебышу, но получил от него щелчок.
После уроков мы остались всем классом. Я рассказал о случившемся, Кунюша уставился в парту, а Костыль с готовностью поддержал меня:
— Во-во, у него руки медовые, все к ним прилипает, а еще туда же — драться полез.
— Ладно, чтобы этого больше не было,— примирительно сказал Генка.— А теперь давайте займемся делом: будем всем классом изучать противогаз. Кто сдаст зачет — получит значок. Идет?
Генка был единственным, кто отдыхал в пионерском лагере. Там он в прошлом году занимался в кружке «ПВХО», и теперь Глафира поручила ему вести такой кружок в школе.
— Идет,— под нос буркнул Костыль, хотел сплюнуть, по раздумал и вытащил носовой платок. Потом пересел к Захлебышу и стал с ним о чем-то переговариваться.
— Рогузин,— одернул его Генка.— Повтори, как называется эта часть.
— А ты что учитель, что ли?— угрюмо огрызнулся Костыль. — У нас тут кружок, а не классные занятия.
— Ну вот, а мы еще хотели поручить ему вести стрелковый кружок,— развел руками Генка и нарочито вздохнул.
— Какая, какая часть?— сразу встрепенулся Костыль.— Она... она называется...— и беспомощно посмотрел на ребят.
— Вот эта,— показал Генка на гофрированную трубку.— Ты ведь внимательно слушал.
— Дыхательная кишка,— подсказала вдруг Надя, делая серьезные глаза.
— Дыхательная кишка,— как эхо, повторил Вовка, не поняв подвоха.
Ребята захохотали, а Костыль незаметно лягнул Захлебыша.
— А эта? — еле сдерживая смех, опросил Генка.— В ней еще находятся клапаны.
Захлебыш пожал плечами, а Надя сузила раскосые глаза и услужливо подсказала:
— Закупорка.
— Закупорка,— машинально повторил Вовка и погрозил кулаком Наде.
Ребята хохотали, упав на парты.
— Значок сейчас получать будешь или принести на дом?— закатилась Надя, вытирая глаза.
Костыль сердито засопел и снова лягнул под партой ни в чем не повинного Захлебыша.
НА ЗАРАБОТКИ
В воскресенье, чуть свет, к нам постучал Савелич.
— Я вот к Василью, помощи просить. Сам только с дежурства, всю ночь законно звезды считал. Приходится до утра дежурить, время теперь такое.
— Да ведь вы и во двор не выходите, собаку к магазину привязываете,— удивленно подняла брови мать.— Сколько раз проверяла, никак вас на месте не обнаружу.
— Собака у меня злющая, что твой Гитлер,— ушел от ответа Савелич.— Я ее теперь так и зову. Как тявкнет...
— А если ее отравят?— усмехнулась мать.— Если она и тявкнуть не сможет?
— Ну, это вы, Яколевна, зря. Она из чужих рук ничего не берет, хоть мармелад ей давай. Исключительная зверюга! Так вот, за помощью я,— продолжал Савелич, обращаясь ко мне.— Картошки немного невыкопанной осталось, промотался в лесу с этими бревнами, законно. Хоть и малость осталось, да жалко ее бросать. Помог бы со своими дружками, а? Везде она нынче выгорела, а у нас внизу как брюква вымахала, исключительной крупноты! Жалко, вы не успели посадить, а то бы все подполье заполнили.
— Как же ее теперь копать, земля уже сверху замерзла,— недовольно сказала мать.—Ломами ковырять, что ли?
Савелич засмеялся:
— А я природу перехитрил. Я на то место ботвы натаскал, соломки натрусил сверху. Как в печке лежит!
Мать хлопотала возле плиты и не отвечала. Видно было, что ей не хочется отправлять меня к этому не особенно приятному человеку.
— Значит, договорились,— по-своему истолковал ее молчание Савелич.— Оно ведь не только нам жить надо, людям тоже картошка нужна. Кому надо — с законным удовольствием завсегда помогу. Ну, так я жду,— напомнил Савелич, суетливо надевая треух.— Спасибочки, Яколевна.
Мать растерянно поставила чайник на стол.
— Помочь-то ему, может, и впрямь надо,— вслух рассуждала она,— да человек он какой-то скользкий, есть в нем второе дно. А с другой стороны, тоже ведь человек. Так уж и быть, помогите ему, если делать вам нечего, только не очень-то там надсаживайтесь.
Ребята приняли мое предложение в штыки.
— Такой лоб, сам бы мог выкопать. Уж если помочь, так кому-нибудь попутевее. Бабке Терещихе, например: одна живет, да и старая вон какая.
— А давайте мы этим ей и поможем,— нашелся Генка.— Заработаем на копке картошку и отнесем ее Терещихе. У нее картошка не уродилась, вот и будет ей от нас вроде подарка.
Такой поворот ребятам понравился. Бабку Терещиху любили: еще год назад она была самой бойкой старухой в поселке, и никто не знал столько ягодных мест, как она. Согнувшись в три погибели, постукивая кривой палкой, она ходко шла впереди, и когда приходила на место, все ее спутники оказывались далеко позади. Возвращаясь с полным горбовиком, она собирала их по лесу и сердито отчитывала за лень и медлительность.
В прошлом году у Терещихи умерла двадцатилетняя дочь Оля. Бабка сразу сдала, ноги у нее отнялись, и теперь она еле-еле передвигалась по комнате.
Идти на «заработки» вызвались Генка, Мишка Артамонов и Вовка Костыль. Уже у ворот нас догнали Славка — он приехал на выходной — и Кунюша.
Кунюша на всякий случай держал руку в кармане. То ли у него бил там камень, то ли свинчатка. Костыль исподлобья посмотрел на него и пригрозил:
— Если еще будешь задираться, ноги выдерну и спички вставлю.
Кунюша ничего не ответил. Он покрутил носом, втянул в него воздух и мечтательно протянул:
— Свининкой попахивает, сало едят. Может, отвалят нам по граммульке?
Савелич и Фекла Михайловна встретили нас приветливо.
— Проходите, проходите,— поднялся хозяин из-за стола, заворачивая скатерть и набрасывая ее на стол.— Мы тут законным чайком пробавляемся, исключительно полезный напиток.
Фекла Михайловна что-то торопливо убрала со стола и разлила по кружкам чай.
— Ох ты, господи, и угостить-то нечем, в магазине один хлебушко да селедка. Ну, да ничего, накопаем картошечки, свеженины изжарим.
После чая все отправились в огород.
На том месте, где была выкопана картошка, огромными штабелями лежали неошкуренные бревна. Славка присвистнул :
— Крепость можно соорудить! Новый магазин будут строить?— спросил он.
— На пристройку к магазину привез, да обмишурился малость,— отмахнулся Савелич.— Перестарался, лишку привез. Ну ничего, не пропадет, смотришь, из остатков себе какую-нибудь сараюшку слеплю. Пойдемте, картошка вон в том углу.
Оценив, сколько нам предстоит копать, Генка без обиняков заявил:
— Куля полтора будет с вас причитаться, не меньше.