– Могу я узнать ее фамилию? Улицу, где она живет? – Ник знал, что в этот момент цеури видит то же, что и он сам, будто разделяя на двоих одно воспоминание.
Она покачала головой.
– Эта информация закрыта.
Вряд ли незнакомка не захотела ею делиться. Скорее, просто не запоминала адрес и не произносила его, а сивиллу называла просто «сивиллой».
Ник на мгновение задумался.
– Хорошо. Тогда мне нужно ее воспоминание за пять минут до этого. Должно быть что-то. Улица, по которой она шла. Что там находилось?
– Еще одно воспоминание, – потребовала цеури.
Ник вздохнул. Торговаться с ней бессмысленно.
Когда цеури снова прикоснулась к его вискам прохладными пальцами, он отдал еще не использованное – воспоминание о вечере с Раском, Германом и Меган. Но только до момента, когда он во всем ей признался. Ник понятия не имел, кому и зачем оно могло понадобиться, но цеури тоже никогда не оспаривали плату. Видимо, даже кажущееся мелочным и бесполезным, такое воспоминание могло кому-то помочь. Например, какому-нибудь шутнику, у которого иссякли запасы скабрезных анекдотов, так нежно любимых Раском.
Не говоря ни слова, цеури показала еще один небольшой фрагмент из жизни незнакомки с больной дочкой. Ник увидел главную улицу квартала Алайа, а полминуты спустя увидел дом, в который вошла хозяйка воспоминания. Он простился с цеури и покинул стеклянную башню.
Направляясь к портал-зеркалу, Ник гадал: сможет ли сивилла ему помочь? Что она увидит, глядя в глаза человека, который медленно утрачивал данный ему с рождения дар?
Как бы то ни было, сивилла оставалась последней его надеждой.
Глава десятая
Душ освежил и смыл остатки ночного кошмара. Кошмара, в котором, конечно, был он.
Меган высушила волосы, наслаждаясь призванным теплым ветерком. Ее знобило. Вытерев зеркало, взглянула в свое отражение. Неодобрительно поморщилась: корни волос, которые она уже несколько лет красила в темно-коричневый с коньячным подтоном, уже немного отрасли. Тонкая, едва заметная полоска… Нет, так дело не пойдет.
Она коснулась прядей кончиками пальцев, прикрывая их легкой вуалью иллюзии. Результат чар был едва заметен, но полностью ее удовлетворил.
Еще один предрассветный ритуал – налить себе огромную чашку кофе. Пузатая кружка изображала довольного жизнью рыжего кота с хвостом, обернувшимся ручкой. Кружку Меган обожала, но каждый раз, глядя на нее, ощущала укол тоски. Столь противоречивые эмоции… как и вся их жизнь.
По светлому дереву столешницы рассыпались мемокарды со сделанными вчера записями. Кофе обжег горло и согрел желудок.
За завтраком Меган пыталась связать воедино ниточки уже известной ей информации. Алиби Рори Махоуни подтвердили несколько человек, включая его друзей и бармена. Опрошенные вчера подруги Эмили Махоуни – те, что ждали ее в баре в минувшую ночь, – ничего нового не сообщили. Кэндис уверяла, что с ней связывалась сама Эмили, но проверить это не представлялось возможным.
Единственный, кто сообщил им хоть что-то полезное, была соседка Эмили, милейшая миссис Кломри. Она рассказала, что видела из окна, как Эмили Махоуни покидает в дом и идет по направлению к парку. В руках – сумочка, одета в светлый костюм – слишком облегающий и нарядный для обычной вечерней прогулки.
Судя по всему, после той роковой встречи Эмили Махоуни собиралась все же навестить в кафе подруг, но кто-то неведомый разрушил все ее планы.
Миссис Кломри указала время, когда видела выходящую из дома Эмили – несколько минут десятого. В девять часов вечера начинался ее любимый сериал. Детективный. Нетрудно представить, насколько ее воодушевило то, что она сама примерила на себя так часто виденную роль важной свидетельницы.
И каждый, буквально каждый опрошенный ими человек, считал нужным подчеркнуть, какой шокирующей новость стало для них убийство Эмили Махоуни и какой чудесной женщиной она была. Похоже, никто (включая саму Меган) не мог понять, зачем кому-то понадобилось ее убивать.
Эмили любили друзья, ее глубоко уважали коллеги – за силу духа, за сострадание. Вместо того, чтобы на волне успеха первой книги написать вторую, третью, Эмили предпочла вести скромную колонку в газете и ухаживать за инвалидами в клинике своего мужа. Женщина с чистой душой, теперь уже отданной миру теней.
По пути на работу Меган заглянула в любимое кафе. Купила кофе себе и Герману – единственному старшему инспектору в отделе, с которым ее связывали приятельские отношения. Впрочем, как она в шутку говорила Герману, и он не был лишен недостатков – их вкусы в отношении бодрящего напитка категорически не совпадали. Меган пила крепкий кофе, без сахара, сливок и прочей ерунды, лишь забивающей настоящий вкус кофейных зерен, а Герман, к ее безграничному изумлению, предпочитал капучино с густой пенкой, щедро обсыпанной стружкой шоколада.
«Как девочка, ей-богу», – порой подначивала она коллегу.
Впрочем, Меган не стремилась изображать из себя знатока – до встречи с Хьеллем она и вовсе не понимала вкус кофе.
Одно из самых ярких воспоминаний о нем и о них двоих – как она просыпается в своей квартире и втягивает носом воздух, чувствуя чуждый для этого места запах. Как, босая, обнаженная, соскальзывает с кровати и идет на кухню. Пальцы ощущают прикосновение к прохладному полу, в доме не слишком тепло, но Меган подавляет вспыхнувшее внутри желание прикрыться, желание быть скромней. Подавляет тревогу: что он о ней подумает? Отбрасывает ее как нечто ненужное, пустое.
Он варит кофе – виной тому их вчерашний разговор, когда Меган призналась, что его не пьет. Хьелль обещал открыть для нее новые вкусы и «изменить ее жизнь».
И не обманул ни с первым, ни со вторым.
Он открывал в ней что-то новое, побуждал ее чувствовать себя раскрепощенной, быть таковой ради него. Он сделал ее другой.
Принадлежащая ее матери турка, в которой Хьелль так часто готовил кофе для них двоих, была погребена в одном из кухонных ящиков. Глупо, но Меган до сих пор не могла заставить себя прикоснуться к турке – слишком тесно та была переплетена с воспоминаниями о нем.
Новоиспеченный напарник уже был на месте – светлые, почти белые волосы уложены волосок к волоску, на безупречном пальто и светлых брюках – ни единой складки. Взгляд Ганса остановился на стаканчике кофе в ее руках.
– Извини, это не для тебя, – мягко улыбнулась Меган.
Признаться, о стажере в это утро она не подумала вовсе. Да и не могла себе позволить покупать Гансу кофе, выделяя его тем самым среди всех остальных. Она – наставник, предпочитающий не иметь любимчиков. Старина Герман, с которым они в Департаменте прошли огонь и воду, – совсем другое дело.
Ганс не смутился, лишь ответил понимающей улыбкой.
При виде Меган стоящий у окна кабинета Герман подался вперед, явно намереваясь прочитать нуднейшую нотацию. Повод для нее обычно брался из воздуха.
Ему уже исполнилось тридцать два, так что он считал, что ему по статусу положено поучать Меган. Однако стоило протянуть ему стаканчик с кофе, Герман тотчас передумал. Взгляд глубоких серых глаз потеплел. В сочетании со шкафоподобной внешностью добродушное выражение на его лице смотрелось презабавно. Порой Германа принимали за телохранителя его хорошенькой и миниатюрной девушки-модели.
Он сделал хороший глоток кофе и стал похож на объевшегося сметаны кота. Меган закатила глаза и села за стол, готовясь слушать новости.
Германа можно было обвинить в чем угодно: в патологической страсти к куклоподобным блондинкам, в умении в его далеко не юном, в общем-то, возрасте, напиваться до беспамятства и с завидным упорством пытаться влезть в драку, да много еще в чем… но только не в халатности. Дотошный, предприимчивый, вникающий в каждую деталь, берясь за любое дело, он непременно доводил его до конца.
И Ник был таким…
– Специалисты проверили амулет зова жертвы и нашли отпечаток чар, – сообщил Герман. – Около девяти вечера – накануне встречи с подругами – она связывалась с кем-то.
Меган вскинула голову, оторвавшись от стакана с кофе. Воодушевленно спросила:
– Узнали, с кем?
Герман покачал головой.
– Восстановить чары не удалось.
– Жаль.
– Еще получили данные экспертизы. Никаких биологических или энергетических следов: ни частиц кожи под ногтями, ни фрагментов плетения чар. На одежде – ни ворсинок, ни волосков. Идеально чистое убийство. Смерть наступила в период с половины десятого до десяти, что совпадает с показаниями миссис Кромли.
– Значит, тот, кто назначил встречу – и есть убийца, – задумчиво подвел итог Ганс.
Меган кивнула.
– Вероятнее всего.
– И еще кое-что, – продолжил Герман. – Я связался с лучшей подругой Эмили, актрисой Айрин Нолан. Та заверила, что уже направляется к междугороднему портал-зеркалу. Голос у нее знатно дрожал. Мать Эмили, Кассандра Гринч, после новости о смерти дочери попала в больницу с подозрением на сердечный приступ.
– С ней все в порядке? – нахмурилась Меган.
– Целители вовремя подоспели ей на помощь, и теперь ее жизни ничего не угрожает. И еще по родственникам и близким… У Эмили Махоуни есть сестра. Скорее всего, она сейчас в Бале-Аха-Клиах. Пытаемся до нее доззваться, пока безрезультатно. Знаешь, как ее зовут?
Загадочные нотки в голосе Германа явно должны были ей о чем-то сказать. Однако не сказали.
– Понятия не имею.
– Шейла Макинтайр!
А вот этот тон явно намекал на то, что Герман сообщил ей нечто невероятно важное. Ганс изумленно вытаращил глаза. Меган помолчала, ожидая разъяснений. Их не последовало.
– И? – изогнув бровь, произнесла она.
– «Дикая охотница!»
Выражение ее лица осталось неизменным. Герман и Ганс переглянулись и почти синхронно покачали головой. Ганс явно был изумлен, Герман всем своим видом изображал глубочайшее разочарование. Казалось, Меган только что призналась, что никогда в жизни не держала в руках букварь.