– Да. Я оплачиваю все штрафы, так что…
– Но ведь чары временного портала работают по тому же принципу, что и портал-зеркала, – озадаченно заметил Ганс.
– Да, но… Я когда вижу рамку портала… – Макинтайр зябко передернула плечами. – Просто не могу заставить себя ее перешагнуть. Когда используешь чары из филактерия, чуть легче. В общем, в тот вечер я снова нарвалась на штраф.
– Кто его выписал и где именно это произошло?
Макинтайр назвала адрес. Далековато от дома Эмили Махоуни и парка, где произошло убийство.
– А штраф выписал… Как же звали этого агента… – Она напряженно наморщила лоб, что привлекательности ей не прибавило. – Кажется, он представился Эриком. Фамилию не помню. После штрафа он попросил у меня автограф. Потом рассказывал, какой он фанат «Дикой охотницы»…
– На сеанс вы так и не попали?
– Нет. Настроение испортилось, и я решила вернуться домой. Шла пешком – не могла себя заставить… ну вы понимаете.
– Кто-нибудь может это подтвердить?
– Ну я встретила, конечно, пару прохожих. Но никого знакомого.
Меган сделала очередную запись в мемокарде.
– Миссис Макинтайр, почему вы вернулись в родной город?
Плечи актрисы напряглись.
– Решила сделать небольшой перерыв в карьере.
Больше добиться от нее вразумительных, развернутых реплик и не вышло. Макинтайр замкнулась, отвечала односложно. Врагов у Эмили не было, муж любил до потери пульса, окружающие – души не чаяли. Единственное, что зацепило Меган в ее словах – какая-то едкая горечь, промелькнувшая, когда Макинтайр говорила о всеобщей любви к сестре. Она не назвала бы это завистью, но сделала мысленную пометку.
– Мне плохо, – прошептала Макинтайр обескровленными губами. – Пожалуйста, уйдите. Я все равно больше ничего не могу вам сказать. Я правда…
Ее голос сорвался на хрип, а затем и вовсе затих на середине фразы. Шейла не плакала – просто смотрела перед собой остекленевшим взглядом, судорожно сжимая край домашней кофты. Меган взглянула на Ганса. Он попрощался с Макинтайр и направился к двери. Та не ответила – повернувшись вполоборота к окну, смотрела куда-то вдаль.
Вслед за напарником Меган покинула чужой дом.
– Вот тебе и «дикая охотница»… – пробормотала она.
– Ваш коллега будет сильно разочарован, – вторя ее недавним мыслям, сказал Ганс. – Даже я немного… сбит с толку, честно говоря. Ощущение, что блондинка на спектрографии и Шейла Макинтайр – два разных человека. Я, конечно, понимаю – грим, иллюзии и прочие ухищрения, но не до такой же степени!
– Сомневаюсь, что дело тут в гриме или иллюзии. Похоже, Макинтайр сейчас переживает не лучший этап в своей жизни. Проверь ее алиби. А еще наведайся к цеури. Узнай у них, когда в последний раз Макинтайр вообще давали какую бы то ни было роль.
– Думаете, все настолько плохо? – нахмурился Ганс.
– Зависть – серьезный повод для убийства, – заметила Меган, – а у Эмили Махоуни до недавних пор дела шли, похоже, куда лучше, чем у ее сестры.
И все-таки что-то в этой версии ей не нравилось. Даже если Шейла была неплохой актрисой (в чем Меган сомневалась), вряд ли сейчас она играла. Макинтайр казалась действительно раздавленной вестью о смерти сестры.
Было еще кое-что, что сильно ее смущало. Место убийства идеально чистое – Карли даже волосинки там не обнаружила. А то, что Меган видела в доме, никак не вязалось с образом аккуратного и чистоплотного убийцы.
– Я все никак не могу понять, как выведать, что случилось с Шейлой Макинтайр десять лет назад…
– Не понимаю… Даже если с ней действительно произошла какая-то трагедия, которая повлияла на ее жизнь и ее карьеру, причем тут ее сестра?
– Не знаю. Пока не знаю. Но я привыкла доверять своей интуиции. А она подсказывает мне, что к этому эпизоду биографии Шейлы Макинтайр стоит присмотреться.
Ганс отправился выполнять ее поручение, Меган – домой. Должна же она пользоваться хоть какими-то преимуществами наставничества?
Она давно не ходила по этой улице. Потому, что все здесь напоминало о нем. Парк, в котором они гуляли, когда на Кенгьюбери опускалась ночь. В темноте, под луной, словно сбежавшие из дома подростки. Для одного из них, впрочем, все так и было – возраст только подвел.
На этой скамейке она сидела, глубоко надвинув на лоб капюшон, и ела мороженое. Он смеялся и опускал капюшон все ниже и ниже, до самого носа, пока она не ткнула ему холодной сладкой шапкой на рожке в его собственный нос. Как дети, право слово…
Тогда в жизни Меган было много смеха и какой-то… беззаботности, легкости. И теплоты.
А вот и лавка, в которую она заходила десятки раз. Сейчас там темно и безлюдно. Вывеска исчезла. Рано или поздно, помещение арендует кто-то другой. Что здесь будет? Магазин сладостей? Мороженого? Как раньше уже не будет точно. Холодный рассудок говорил ей смириться.
А она, глупая, не могла.
– Жалко, что закрылись, – посетовал за спиной знакомый голос.
Только сейчас Меган поняла, что стояла посреди улицы, не шевелясь, должно быть, с минуту. Стояла и смотрела в темноту за стеклами лавки, словно в бездну, которая манит, гипнотизирует и лишает контроля. Она развернулась, с вежливой, но какой-то пластиковой улыбкой – губы не желали растягиваться как положено. Не желали улыбаться.
Ведь он был лишь в ее мыслях, но не рядом с ней.
Конечно, она узнала чуть скрипучий, но не раздражающий голос миссис Грэшем. Та преподавала математику в старшей школе, в которой училась Меган. Сухопарая, невысокая, миссис Грэшем всегда отличалась активной жестикуляцией и словоохотливостью. Каждый раз, завидев Меган, приглашала ее домой на чай. Каждый раз приходилось вежливо отказываться, ссылаясь на занятость.
– Мег, милая, как я рада тебя видеть!
Миссис Грэшем была одна из немногих, кто называл ее так.
– И я вас.
Учительница кивнула на темную витрину.
– Жалко, да, что магазинчик закрыли? Я тоже часто покупала здесь мяско.
Она так мило сказала это слово «мяско», что Меган невольно улыбнулась. На этот раз – искренне.
– Да, жалко. Миссис Грэшем, я ужасно тороплюсь, – уже привычно покаялась она.
Старая учительница вздохнула, а Меган вдруг отчетливо поняла, насколько же та одинока. Муж погиб несколько лет назад, детей никогда не было… Слова сорвались с языка прежде, чем она успела их остановить.
– Хотите, я забегу к вам в эти выходные вечером на чай?
– Конечно, милая! – оживилась миссис Грэшем – даже румянец на щеках заиграл.
Меган улыбнулась на прощание и направилась было вперед, но внезапно пришедшая в голову мысль заставила ее круто развернуться.
– Миссис Грэшем… Вы помните Эмили Махоуни?
– Конечно, – чуть поморщившись, отозвалась та.
Странное выражение, промелькнувшее на ее лице, не укрылось от взгляда Меган.
– Кажется, вы не слишком ее любили, – осторожно заметила она.
– Я понимаю, что должна относиться ко всем ученикам одинаково, но мне было не так-то просто закрывать глаза на ее грубые выходки. Я рада, что она переросла это. Слышала, она добилась немалых успехов.
Меган озадаченно смотрела на миссис Грэшем. Перед глазами всплыла улыбающаяся со страниц газеты Эмили, нежно обнимающая мужа.
– Грубые выходки… Вы не путаете ее с сестрой, Шейлой?
Учительница рассмеялась хрипловатым смехом.
– Я, может, и стара, но не настолько, чтобы их перепутать. Шейла была чудным ребенком… Она обладала удивительной способностью сплачивать вокруг себя людей. За все время я ни разу не услышала от нее дурного слова в адрес кого бы то ни было. А Эмили… – Она замялась, явно не желая говорить про бывшую ученицу плохого.
– Миссис Грэшем, мне нужно знать, – мягко сказала Меган.
Если Эмили Махоуни еще в школьные годы умудрилась нажить себе врагов, то теперь, после того, как она стала знаменитой, старые обиды, приправленные жгучей завистью, вполне могли стать причиной ее убийства. Правда, возникал закономерный вопрос – почему ее недруги спохватились так поздно?
Миссис Грэшем тяжело вздохнула, но все же нехотя ответила:
– В школе Эмили называли странной девочкой. Она была мрачной, погруженной в себя. Когда она тянула руку, я не раз замечала следы от свежих порезов. С Шейлой Эмили никогда не ладила, да и с остальными тоже. Она была изгоем. А потом влилась в… нехорошую, скажем, компанию. Если раньше издевались над ней, то теперь уже она издевалась над другими. Поменяла роли. Я не раз слышала жалобы от учениц, которых Эмили смеха ради запирала в туалете. Все они были похожи на нее прежнюю – одинокие, запуганные, потерянные. Она словно мстила им за свою собственную жизнь.
Ошеломленная, в этот момент Меган отчаянно жалела, что не может достать из кармана мемокард. Нет, это было бы совсем неуместно. Потому она жадно запоминала каждое слово своей бывшей учительницы.
– Эмили приходила в школу пару лет назад. Провела для детей с ограниченными возможностями презентацию книги, и мне подарила экземпляр. Я смотрела на нее и не могла поверить, что передо мной действительно Эмили Роуз. Надеюсь, это не притворство ради продвижения книги. Надеюсь, она и впрямь изменилась. Она даже попросила у меня прощение за все.
Закусив губу, Меган покачала головой. Сказать, что она была потрясена – это ничего не сказать. Образ Эмили никак не желал складываться в ее голове, упорно распадаясь на осколки. Вот она – примерная жена, филантроп, успешная писательница, ценой неимоверных усилий вставшая с инвалидного кресла. И вот – ненавидящая окружающий мир грубиянка, издевающаяся над одноклассницами.
Быть может, несколько лет, проведенные в инвалидной коляске, заставили ее взглянуть на жизнь совершенно иначе? Но в то, что люди могут измениться столь кардинально, верилось с трудом.
– Спасибо, миссис Грэшем, – искренне сказала Меган.
– Так что случилось-то? – забеспокоилась та.
Меган озадаченно взглянула на нее. Хотя, если миссис Грэшем не изменила своим привычкам, ее неведение вполне объяснимо. Прежде она предпочитала коротать вечера с книгами, а не перед экраном экфовизора, где наверняка вовсю муссировалась тема смерти известной в Кенгьюбери писательницы.