Бабушка Элис спит в комнате Фредерика, выгнав его на диван.
– Я буду спать внизу, – предложила я.
– О нет, не будешь, – ответила Элис.
Фредерик даже не пытался возражать. Он вообще оставил нас одних. Когда я просыпаюсь следующим утром, его нет дома. Мы с Элис отправляемся на поздний завтрак на Манхэттен-Бич. Затем заходим во все магазины.
– О, вот! Вот что нам нужно! – Элис открывает дверь маникюрного салона.
– Маникюр, педикюр? – спрашивает женщина внутри.
– Оба, пожалуйста.
Вскоре мы сидим бок о бок в педикюрных креслах, наши ноги в теплой мыльной воде. До этого момента я всегда считала, что платить кому-то за то, чтобы тебе красили ногти, – пустая трата денег. Но когда специалист массажирует мои ступни своими профессиональными руками, я понимаю, почему люди за это платят.
– Мне всегда легче думается, когда мои ноги в тазике с водой, – вздыхает Элис.
– Это приятно, – соглашаюсь я. Мастер касается моих ног, и я понимаю, что это подсказка, чтобы вытащить их из воды. Женщина кладет мои ступни на край тазика и начинает полировать мне ногти.
– Рейчел, ты хочешь рассказать мне о своей матери? Только если считаешь, что готова.
Я набираю в легкие воздух и выдыхаю.
– Ну, она была из Клэйборна. Но мы переехали в Орландо, когда мне было два. Она работала медсестрой в больнице. В педиатрическом отделен… – Я вижу, как у Элис глаза расширяются.
– Медсестра в педиатрии. – Она качает головой. – Это тяжелая работа. Должно быть, она была замечательным человеком.
Меня радует, что Элис хорошо отзывается о моей маме.
– Она любила работу бо́льшую часть времени. Говорила, что ей никогда не приходится задаваться вопросом, делает ли ее работа мир лучше.
Бабушка Элис кладет свою руку на мою.
– Это замечательно, Рейчел. Немногие могут сказать подобное. Однако она, вероятно, видела много грустного.
Это правда.
– Однажды няня привела меня в больницу, потому что мы с мамой собирались куда-то вместе. Пока я ждала, то видела, как мама дала белую тарелку плачущей женщине. – Я сглатываю. – Когда ребенок умирал в больнице, в обязанности моей мамы входило делать гипсовый слепок… – Я поднимаю руки с растопыренными пальцами.
Элис вытирает глаза.
– На ее похоронах было около сотни медсестер, – говорю я, пока мастер трет мои ноги полотенцем.
– Конечно, было не просто, – говорит Элис. – Матери-одиночке.
– Если бы она не заболела… – Я не могу больше говорить о маме. – Я поступила в подготовительную школу Клэйборна.
– Гены матери, – говорит Элис тихо. – Она так и не вышла замуж?
– Нет. – Очевидно, оба моих родителя всегда были холосты.
– Жаль, что я с ней не познакомилась. Жаль, что я не была более внимательной. Но я не знакома с большинством друзей Фредерика из колледжа. И я думала, музыка будет лишь периодом его жизни. – Она смеется, но это горький смех. – Последнее, что я помню: он встречался с барабанщицей из своей группы.
– Определенно сейчас это другой человек, – говорю я быстро, и Элис улыбается.
Но это заставляет меня задуматься: если у Фредерика была девушка, была ли моя мама другой женщиной? Пытаюсь представить. Не похоже на маму. Но это может объяснить ее обиду. Может, она думала, он бросит барабанщицу ради нее?
И если она была другой женщиной, она могла не хотеть рассказывать мне об этом.
Мастер начинает покрывать мои ногти розовым лаком, так быстро и ловко, что каждому ногтю требуется всего три движения.
Фредерик, Элис и я терпим долгий ужин в итальянском ресторане. Фредерик едва притрагивается к еде, вместо этого попивая из бокала красное вино, бутылку которого заказал. А когда я ложусь спать, то снизу раздаются аккорды, наигрываемые на акустической гитаре.
Вскоре слышу, как Элис выходит из комнаты Фредерика и спускается по лестнице. Их голоса сначала тихие, но потом громкость повышается.
– Но почему нет? – кричит Элис. – Она должна приехать немедленно. Она может провести остаток лета в доме с бабушкой и дедушкой. С двумя людьми, которые не пренебрегали ею в течение восемнадцати лет!
Я сажусь на кровати, внутри у меня все сжимается.
– Потому что права на опеку у меня! – кричит он. – Оскорбляй меня, если хочешь, но это все равно так.
Что бы Элис ни сказала потом, я этого не слышу.
– Давай злись. Но она не поедет, – говорит он. А затем: – Нет! Я уже сказал: нет.
Мое сердце стучит, как бас-барабан. Я не могу лечь обратно, пока не слышу шаги Элис наверху и звук закрывшейся двери в комнату Фредерика.
Когда Карлос приезжает, чтобы увезти бабушку Элис, она крепко меня обнимает.
– Мне нужно лететь обратно, потому что меня ждут работа в библиотеке и муж, который почти так же беспомощен, как Фредерик. Но я хочу, чтобы ты приехала в Канзас на каникулы или даже раньше, – говорит Элис. – Я скажу Фредерику.
– Хорошо, – соглашаюсь я. Каникулы сейчас кажутся недосягаемыми по времени.
– Мы рады тебе в любое время. Любое, Рейчел.
– Спасибо, – чувствую, как глаза наполняются слезами.
– О, дорогая. – Элис сжимает мою руку. – Ты не одна. Я прилетела сюда, чтобы сказать тебе это.
Карлос машет мне рукой, прежде чем уехать. Фредерик даже не выходит из дома.
Той ночью Фредерик сидит на диване со своей гитарой, даже не играя на ней. Вместо этого пьет шотландский виски из стакана. Я осторожно присаживаюсь на другой конец с раскрытой на коленях книгой.
– Я плохая компания сегодня, детка, – говорит он. – Прости.
– Ничего страшного, – говорю я ему. И это правда. Потому что он мог отправить меня с Элис. Он мог отделаться от меня. Но не сделал этого.
«Он просто не хотел ей уступать», – будто шепчет мне на ухо мама.
Я игнорирую ее.
Глава 11
За неделю до своего дня рождения я возвращаюсь с пляжа и застаю всех в сборе. Рядом с Генри и Эрни юный клавишник и барабанщик. Но никто не играет. Вместо этого Генри расхаживает по комнате с закатанными рукавами, а Фредерик пьет пиво, гитара лежит у него на коленях.
– Генри, я знаю, они хотели бы, чтобы альбом был у них типа еще вчера, – говорит Фредерик. – Но я пока не готов. Если дам им полную хрень, которая не продастся, никому легче не станет.
Я пробираюсь на цыпочках к лестнице, а затем слушаю оттуда.
– Это твой последний альбом по контракту. Если станешь проблемным ребенком, они предложат тебе дерьмовые условия для следующего, – возражает Генри.
– Ты всегда можешь работать независимо, – вставляет Эрни. – Может, так и стоит сделать.
– Самый простой вариант: записать песню под Рождество, – говорит Генри. – И Ральф будет доволен.
– Отлично, – бормочет Фредерик. – Можем провести остаток лета, распевая рождественские песенки. – Он берет гитару: – Серебряные колокольчики, серебряные колокольчики, карье-е-ера Фредди в заднице.
Эрни фыркает, но Генри вздыхает.
– Хорошо, может, это не лучшая идея.
Тем вечером из своего укрытия на лестнице я слышу, как входная дверь открывается и закрывается несколько раз. Женские и мужские голоса доносятся из гостиной. Беседа перемешивается со смехом, и кто-то начинает наигрывать мотивы из коллекции виниловых пластинок, которые Фредерик хранит в ящике рядом с роялем.
У самопровозглашенного диджея, кем бы он ни был, эклектичный вкус. Я слышу Колтрейна, «Битлз» и Дэвида Боуи.
Я сижу, чувствуя себя забытой, пока мой телефон не звякает от нового сообщения. «Никаких пиратов сегодня вечером, – написано там. – У тебя все чисто?»
Моя улыбка расцветает, как цветок в оранжерее.
«Я покинула свой пост, чтобы спрятаться в комнате».
«От кого прячешься?»
«У моего отца вечеринка внизу».
«А тебе не нравятся его друзья?»
«Я не знаю большинство из них», – признаюсь я. Эрни тоже там, однако. Я, вероятно, могла бы уговорить его на еще одну игру в рамми.
«Там есть еда? – спрашивает Джейк. – Я бы потерпел кого угодно ради еды».
Я смеюсь в голос в своей пустой комнате. Затем нюхаю воздух.
«Думаю, есть. Китайская, возможно». – Что-то пахнет вкусно, черт возьми. Мысль о том, что там, внизу, едят, портит мне настроение только больше и заставляет чувствовать себя невидимой.
«Лучше пойди проверь», – предлагает Джейк.
«Схожу. – Но я не готова отпустить Джейка. Беседы с ним – самое легкое сейчас в моей жизни. – А что ты собираешься делать?»
«Почти пора на работу. Хоть раз я рад уйти и провонять жареными морепродуктами, потому что моя мама преследует меня с каталогом, пытаясь уговорить на штаны цвета хаки для школы».
Я тоже переживала насчет школьной одежды. Справочник Клэйборна меня запутал.
«Я могу задать тебе вопрос о дресс-коде? Не уверена, что поняла его правильно».
«Конечно».
«Звоню…»
Я касаюсь аватара и нажимаю «вызов». Он отвечает моментально.
– Привет, – говорю я со смущением.
– Привет. Про дресс-код написано странно, верно? Скажу почему – его поменяли, чтобы убрать любые гендерные различия. Девочки устроили большую шумиху пару лет назад из-за того, что должны были носить юбки. А затем и парни добавили, сказав, что галстуки – это сексизм. – Джейк смеется. – Гениально придумано, как по мне. Так что все переделали, описав неясными терминами, чтобы не было никаких гендерных упоминаний.
– Так что же носят девочки?
– Ну, держись подальше от джинсов и всего, что выглядит так, будто специально намочено. Мое личное правило – если наряд говорит «да пошел ты», к тебе будут вопросы. Но если он говорит «я пытался», все в порядке.
– Хорошо. – Это не очень-то проясняет ситуацию. – Но что девочки на самом деле носят?
Секунду он молчит.
– Имеешь в виду, где они покупают одежду?
– У меня только шорты и футболки, Джейк. Помоги мне.
Он смеется.
– Ну, у меня нет сестер, и я не обращаю особого внимания на одежду. Это мой бунт.