У Норы точно такая же пара:
– Мы будем как инопланетяне.
– Еще вам пригодится это. – Он дает каждой из нас шнурок с пропуском.
– Спасибо, – говорю я так беззаботно, как только могу. На нем написано «ГРУППА». Завтра он окажется на моей полке с сокровищами.
Мы переходим улицу, где у заднего входа в концертный зал стоит Генри, притопывая.
– Пошли, – говорит он, ведя нас внутрь и по коридору. Мы проходим зеленую комнату. На последней двери написано: «СЦЕНА». И неожиданно я стою за кулисами огромного зала, ревущая толпа, заняты все места.
Пока технари перед началом шоу разбираются с инструментами Фредерика, Генри расхаживает, как ягуар в зоопарке.
– Дамы, вы останетесь здесь или хотите сесть? – спрашивает он у нас с Норой.
– Я останусь здесь. Если можно, – говорю я.
– Я тоже, – и Нора.
– Кто-нибудь, принесите Норе стул, – говорит Фредерик, еще раз настраивая гитару.
Генри приносит два.
– Три минуты, – сообщает он.
Молодой парень ходит по сцене, прилаживая кабель к гитаре Фредерика. В колонках играет Springsteen. Когда я осторожно выглядываю из-за занавеса, то вижу толпу. Столько людей, что кажется, рядов бесконечное количество. А Фредерик назвал это маленьким концертом.
Смотрю на отца, он выглядит совершенно спокойным. Он передает свою гитару Генри, который выходит на сцену и кладет ее на подставку. Фредерик опускает руки на плечи Норы, его большие пальцы касаются ее щек.
Нора выглядит смущенной.
– Что мне полагается сказать? Ни пуха ни пера? К черту? Удачи?
Его рука обнимает ее за талию.
– У меня уже есть удача.
Я отворачиваюсь, пока он целует ее шею.
В зале и на сцене свет тускнеет.
Теплая рука опускается на мое плечо, рука Эрни. Затем Фредерик говорит:
– Вперед.
Генри кричит что-то в свой микрофон.
Из колонок разносится объявление:
– Поприветствуем Фредди Рикса!
Отец проходит мимо меня, свет на сцене придает его волосам рыжий оттенок, когда он выходит. Толпа ликует при виде него, он уверенно шагает к центру сцены. Их дикие вопли пугают меня, это словно любовное цунами, поглощающее его.
Он перекидывает ремень гитары через голову и машет зрителям, Эрни и остальные занимают свои места позади него. Отец кладет руку на инструмент и начинает играть «Наблюдая под дождем».
Я так долго ждала этого момента. Забываю обо всем остальном. Из-за кулис вижу только его профиль. Между куплетами он смотрит в нашу сторону и улыбается.
На Нору, скорее всего.
Однако когда он поет, не думаю об этом. Я знаю это его выражение лица во время песни «Рая больше нет» – глаза закрыты, когда он берет высокие ноты.
Я обожаю наблюдать за ним за работой. И это и правда работа. По его лицу бежит пот. Его пальцы не останавливаются, а песни все не кончаются. Я вижу толпу, раскачивающуюся перед ним в такт музыке.
Хотела бы я знать, каково это: делать что-то так хорошо, что тысячи людей стоят перед тобой, ловя каждое твое слово. Волшебно.
Когда он наконец желает толпе спокойной ночи, они хлопают и топают ногами, пока он не выходит на сцену на бис. Теперь, когда все почти закончилось, я вспоминаю, что надо достать телефон и сделать размазанный снимок со своего места за сценой.
В конце концов занавес опускается. И после этого все уже не так весело.
На сцене начинается вечеринка, и я не знаю, что мне делать. Фредерика окружили с поздравлениями, а мне не хочется общаться с незнакомцами. Я устала от шоу и не хочу болтать.
Парень в зеленой футболке с надписью «Сотрудник» приносит мне пиво. Он пытается поговорить со мной с сильным французским акцентом. Обычно я считаю пиво отвратительным. Но у этого отличный плюс – оно обжигающе холодное. Я пью и слушаю о работе парня. Понимаю около трети того, что он говорит.
Когда мое пиво заканчивается, он приносит мне еще одно.
– Хочешь прогуляться над сценой? – спрашивает сотрудник.
– Конечно.
Нам приходится оставить напитки внизу, чтобы вскарабкаться по лестнице. Зал кажется еще больше с высоты, огромный овал под мерцающими софитами. Теперь я вижу головы всех на вечеринке. Моего отца обступило много людей. В центре Фредерик и Нора в своем ярко-красном топе, отец ее обнимает. Музыканты окружают его слоями в соответствии с иерархией, которую я не понимаю.
Сотрудник говорит:
– Мне надо pisse, в туалет. Тебе лучше спуститься отсюда со мной.
Спускаясь по лестнице, я чувствую себя пьяной. Брожу по краю сцены, пока сотрудник не приносит мне новое пиво.
– Salud, – говорит он, и мы чокаемся пластиковыми стаканчиками.
Время идет, а моя компания по-прежнему состоит лишь из сотрудника и пива. Но чем больше я пью, тем меньше меня это волнует.
– Ох… Рейчел! Боже. Думаю, пора возвращаться.
Я поднимаю глаза, и передо мной появляется лицо Норы. У меня в руке до сих пор стакан пива, но его предшественники уже сделали свое дело. Я стою, привалившись к сотруднику, который шепчет мне что-то в ухо. Не пойму, что именно.
– Рейчел, пойдем со мной.
Я качаю головой.
– Ты не моя мать. – Один из плюсов иметь мертвую мать (а их не так много) в том, что каждый раз, когда я вспоминаю о ней, люди отстают.
Но не Нора.
– Да, это так. Хочешь, чтобы я позвала твоего отца?
Хороший ход, Нора.
Пошатываясь, я обдумываю варианты. Нора от меня не отвяжется, а теперь, когда я чувствую себя так неуклюже, вдвойне не хочу, чтобы отец меня искал.
– Нет.
– Тогда пойдем со мной. Хотя – подожди секундочку, я скажу ему, что мы уходим. Не уходи с этого места.
Наблюдаю, как Нора исчезает. Любое легкое движение вызывает у меня нешуточное чувство тошноты. Когда Нора возвращается, я позволяю ей себя увести. Снаружи глотаю холодный воздух, и Нора очень помогает тем, что не пытается со мной говорить. Отель через дорогу, и вскоре я оказываюсь в чересчур светлом лифте, пол движется у меня под ногами.
– Мне нехорошо, – говорю я.
Когда лифт останавливается на этаже, Нора двигается в сторону нашего номера. Она проводит карточкой по дверному замку и открывает мне дверь.
Я сжимаю губы и двигаюсь как можно быстрее. Но комната Норы зеркальная противоположность моей, и этого достаточно, чтобы я опоздала в туалет. В последний момент Нора ставит передо мной мусорное ведро, и меня рвет в него.
– Гол засчитан, – замечает Нора.
– Вот черт, – жалуюсь я.
– Со мной тоже бывало, – говорит Нора со вздохом. – Давай. Пойдем в твою комнату.
Когда я прохожу сквозь соединяющую номера дверь и сажусь на свою кровать, чувствую себя чуть лучше. Слышу, как Нора идет в ванную и выливает все из ведра. Затем полощет его водой и снова выливает.
– Где твоя пижама? – спрашивает она.
Я наклоняюсь к сумке. Не могу же заставлять Нору делать это. Однако мне требуется целая вечность, чтобы переодеться, потому что от любого резкого движения меня тошнит.
– Мне кажется, это может снова случиться, – говорю я слабым голосом.
– Ведро прямо здесь, – говорит Нора. – И ты всегда можешь пойти в туалет.
– Ох, – постанываю я. В животе все бурлит и горит. Я поднимаюсь и добираюсь до ванны именно в тот момент, когда меня снова рвет. Вытираю рот туалетной бумагой и дважды смываю.
– Все хорошо, – вздыхает Нора. – С тобой все будет в порядке. Не самое запоминающееся окончание первого концерта, но с каждым когда-то такое случается.
– Нет, – говорю я. Какое горькое лекарство – быть опекаемой Норой.
– Что нет?
– Это не первый мой концерт.
– Прости. – Нора освобождает мне дорогу, но я не ухожу.
– Мне было тринадцать. Он выступал в Орландо. – Открываю глаза и вижу, что Нора смотрит на меня с любопытством. Снова закрываю глаза. – Я потратила все деньги на билет у перекупщика.
– Ох, Рейчел, – шепчет Нора.
К сожалению, это лишь часть истории. Во-первых, я умоляла мать купить мне билет. Концерт был в июле.
– В подарок на день рождения, – выпрашивала я. – Единственный подарок.
– Это звучит жалко, – сказала мать. – С чего мы должны платить за билеты на его концерт?
– Тогда попроси у него, – умоляла я. На чеках был номер абонентского ящика. Мама всегда говорила, что не знает, где он живет, но это было лишь оправданием.
– Ты знаешь, я этого не сделаю, – сказала она. Она даже не произносила его имени, что уж говорить о том, чтобы просить его о чем-то.
Я ждала, что мама передумает и купит мне билет. Но она не купила. На день рождения я получила красивое платье из «Аберкромби» и подарочную карту на iTunes.
– Ты пошла на концерт одна? – спрашивает теперь меня Нора осторожно.
Я рыгаю, прежде чем ответить.
– Сидела под домашним арестом после этого месяц.
И это даже не худшее. Я была высоко на балконе второго яруса, и Фредерик выглядел как крошечная фигурка «лего» внизу. Все мечты о встрече с ним разбились в тот вечер. Почему-то я думала, он узнает, что я там, или кто-то меня заметит и скажет ему.
Мне было всего лишь тринадцать. Тем вечером я чувствовала себя потерянной в многотысячной толпе. Подпевающее сборище людей, концертная футболка, какую я себе не могла позволить, и долгая поездка на автобусе домой лишь усугубили мои страдания. И это отравляло мой интерес ко всему несколько месяцев.
Голос Норы прорвался сквозь туман в моей голове.
– Рейчел, ты когда-нибудь рассказывала об этом отцу?
– Нет, – говорю я замогильным голосом. – И ты не расскажешь.
Меня стошнило еще лишь раз, после чего в моих мучениях наметился просвет. Затем начала болеть голова. Я лежала одна в темноте. Дверь между номерами оставалась приоткрытой, и я слышала, как Нора переворачивает страницы книги.
Должно быть, я уснула, потому что, когда улавливаю голос отца, они с Норой ругаются в темноте.
– Почему ты не сказала мне? – спрашивает он.
– Не было нужды. Это ерунда.
– Какая, к черту, ерунда! На таких мероприятиях полно отморозков. Если она хочет ходить на банкеты, такого не должно быть. Я должен иметь возможность отвернуться на пару часов без необходимости нанимать няню.