У моей мамы было сценическое имя.
Тем временем уроки продолжаются. Я сижу на задней парте на лекции по английскому, голова гудит. Меня занимают мысли о матери, а не о сложностях среднеанглийского языка.
Двумя рядами впереди Джейк лихорадочно все записывает. А я думаю о маленьком зеленом доме, в котором мы жили во Флориде, о том, как делала домашнюю работу на кровати, пока мама готовила ужин на кухне.
Я так долго мечтала об этом – об учебе в подготовительной школе, о жизни в красивом кампусе Новой Англии. А теперь думаю лишь о том, что матери больше нет. Хочу вернуться в прошлое, слезть с кровати в нашем маленьком доме и зайти в кухню, смотреть на мамино лицо, пока она натирает специями две куриные грудки и отправляет их печься в духовку.
Если бы я только могла увидеть ее еще один, последний раз, может, поняла бы все, что случилось. Но ее нет. У меня нет второго шанса.
Доска, висящая на стене аудитории, расплывается перед глазами.
До конца занятия еще десять минут, но я вешаю сумку на плечо и выскальзываю из класса. Обычно я обедаю с Авророй после уроков, но сегодня мне не хочется ни с кем разговаривать.
Иду обратно в Хабернакер, выложенная плиткой дорожка мокрая после весеннего дождя, воздух прохладный и влажный. Мысленно я возвращаюсь к маме в больничную палату. Впервые за месяц позволяю воспоминаниям завладеть мной. Первые дни в больнице она была почти все время в сознании. Когда к нам заходил врач, я пыталась понять все, что он говорит про антибиотики и необходимость сбить жар. Но мама, кажется, никогда не слушала. Она не отводила от меня глаз.
Думаю, она знала.
Ничего не оставалось, как ждать и надеяться и держать Хейза за руку. Каждые несколько часов он отводил меня в кафетерий и умолял что-нибудь съесть. Его присутствие по-настоящему успокаивало. А теперь даже эта связь со старой жизнью разорвана из-за недопонимания.
Поднимаюсь по лестнице в свою комнату. На столе нахожу чистый лист бумаги и конверт. Пусть мне больше никогда не поговорить с мамой, но есть еще один разговор, который не поздно завести.
Я долго подбираю верные слова.
«Дорогой Хейз,
Я знаю, что прошло несколько месяцев, но мне до сих пор жаль, что мы поругались. Я давно хотела это сказать, но не знала как. До сих пор не знаю. Ты вынудил меня чувствовать себя в ловушке. Потому что я не могла быть тем, кем ты хотел меня видеть.
Я любила тебя как друга. Но ты подталкивал меня к большему, когда я не была готова. Если и был лучший способ тебе это сказать, я его не заметила. За это прости.
Но я никогда не забуду, что ты помог мне пережить последний год. Я люблю тебя, Хейз. Пусть и не так, как ты надеялся.
Рейчел».
Это маленький шаг, но мне лучше, когда я выговариваюсь. Пишу его имя на конверте и адрес по памяти. Затем выхожу, чтобы купить марку.
Глава 28
Еще через несколько дней погода решает сделать последний рывок и одарить нас морозами, я наблюдаю, как отец подходит к перекрестку, на котором мы договорились встретиться.
Я почти придумала причину, чтобы с ним не видеться, потому что до сих пор чувствую себя подавленной. Наверняка он все поймет по моему лицу, а мне не хочется объяснять. Но мы давно не виделись, и, если я откажусь сегодня, он позвонит завтра снова.
В задний карман я положила одну из фотографий, которые нашла, с Фредериком и матерью. Только еще не поняла, какие вопросы хочу задать.
Мама провела семнадцать лет, не рассказывая о том, что произошло. Надеюсь, мне потребуется меньше времени, чтобы решиться спросить.
Он машет мне, подойдя к углу. Однако не успевает на светофор, и между нами начинают нестись автомобили. Я тру замерзшие руки и жду.
– Привет!
Оборачиваюсь на голос Джейка и улыбаюсь, словно цветок, который поворачивается к солнцу. Инстинктивно.
– Я просто скучал по тебе, – говорит он. – Ужасно. И ты появилась. – Он берет мои холодные руки в свои.
Я открываю рот, чтобы сказать кое-что, но Джейк быстрее. Он наклоняется и целует меня в губы. Прошло больше двух недель после нашего злосчастного разговора, и в этом поцелуе много страсти. Единственная вещь, сдерживающая мое желание заключить Джейка в объятия, – тот факт, что отец, вероятно, смотрит на нас через дорогу.
Слышу, как машины останавливаются. Делаю полшага назад, но слишком поздно.
– Руки прочь, паршивец, – раздается голос отца.
Джейк пугается и отпускает меня.
– Пап! – восклицаю я.
– Разве не это я должен сказать? Плохо произнес?
Я чувствую, как у меня краснеют щеки. Джейк напротив меня выглядит побитым. Снова прерванным.
Момент неподходящий, но нужно это сделать.
– Что ж, Фредерик, это Джейк. Джейк, познакомься с моим отцом.
Наконец-то.
Они жмут руки. В наступившей тишине я раздумываю, что следует теперь говорить.
– Так, прогуляемся? – предлагает Фредерик.
– Куда ты шел? – спрашиваю у Джейка.
– В спортзал.
– Проводим тебя, – говорит Фредерик. Он поворачивает в сторону главной части кампуса.
Джейк вскидывает бровь, глядя на меня, и я едва заметно киваю.
– Конечно, – говорит он.
– Что ты думаешь, Рейчел? – спрашивает Фредерик. – Пруд? Холм?
– Выбирай.
– Есть еще один путь, – говорит Джейк, не сводя с меня глаз. – Не хотите залезть на колокольню? – Он указывает на белый шпиль, торчащий над зданием библиотеки.
– Туда можно зайти?
– Только если в кармане у тебя случайно найдутся ключи, – говорит Джейк. – Которые, скажем, ты стащил у брата-придурка, пока он был в отключке на каникулах.
Фредерик смеется.
– Отлично. Давайте нарушим парочку правил. Я только этим и занимался в школе.
– Во время недели встреч выпускников, – объясняет Джейк, пока мы пересекаем двор, – есть тур в башню. Но в другое время она закрыта. – Джейк останавливается. – Рей, ты не против? Знаю, ты не любишь нарушать правила.
Он прав, конечно. Но полагаю, мое понимание «хорошей девочки» в корне неверно. Нужно больше доверять своему сердцу и меньше переживать.
– Пойдемте.
Они улыбаются мне, и мы направляемся к библиотеке.
Джейк проводит нас между книжными стеллажами, поднимаемся на шестой этаж. Подходим к металлической двери с надписью: «Только для персонала».
Джейк разворачивается и одаривает нас улыбкой. Затем он дергает ручку и заглядывает внутрь на секунду. На горизонте чисто, он заходит.
Я иду за ним в плохо освещенную комнату, где хранятся принадлежности для уборки и гора пыльных трубок для флуоресцентных ламп. Под знаком стрелки на стене написано: «К башне». Мы проходим по коридору, пока не утыкаемся в старую деревянную дверь.
– Ну, сейчас узнаем, подходит ли ключ или же я привел вас сюда зря. – Джейк достает связку из кармана и выбирает большой медный ключ. Вставляет в замочную скважину и вертит. Дверь отворяется.
– Бинго, – говорит Фредерик. – Поднимаемся?
– Ага, – говорит Джейк, проходя.
Я следую за ним, мои ноги устают после второго лестничного пролета. Тут холодно, но вскоре я покрываюсь потом. Фредерик толкает меня локтем, когда я останавливаюсь перед ним, чтобы отдышаться. Оборачиваюсь, и он мне подмигивает. Кое-кому весело.
После каждого пролета в десять ступенек я поворачиваю налево и вижу еще десять. Лестница крутая, металлическая, вместо поручней – старая труба. С каждым пролетом становится все светлее, и вскоре я понимаю почему. Четыре циферблата на башне сделаны из толстого, полупрозрачного стекла. Каждый около двух с половиной метров в диаметре. Я прохожу один, затем второй, их черные стрелки показывают почти на полдень.
Лестница не кончается, несмотря на то что у меня уже жжет мышцы и колет в боку. В тот самый момент, когда я думаю, что не могу больше идти, лестница наконец проходит сквозь толстый потолок в маленькую деревянную комнатку. Джейк, тяжело дыша, опирается о стену. На его лице скромная улыбка победителя.
– Круто, – говорю я, и его улыбка становится шире. – Идешь, старичок?
Фредерик поднимается, театрально глотая ртом воздух. Затем смотрит наверх.
– Ого.
Над нами висят десятки огромных старинных колоколов разного размера. Некоторые величиной с меня. А на самом верху несколько размером не больше тостера. На одной из стен перед нами множество рычагов, расположенных как клавиши органа. Рядом подставка для нот и старенький деревянный стульчик. Фредерик подходит к рычагам, чтобы рассмотреть.
– Если вы зазвоните в колокол, нам конец, – говорит Джейк.
– Понял, – отвечает отец. Он считает рычаги. – Две с половиной октавы. Выглядит старовато.
– Некоторые колокола висят здесь с шестидесятых годов девятнадцатого века. Но думаю, рычаги не такие древние. На них играют те, кто входит в Колокольную гильдию. Они проводят прослушивание каждую весну. Большой конкурс.
На стене сбоку одна-единственная дверь. Джейк отодвигает засов – металлическую балку – и распахивает. Старинный металлический крюк, цепью крепящийся к стене, держит ее в открытом положении.
Я выхожу за Джейком наружу, где меня встречает пейзаж долины реки Коннектикут на западе, а за ней горы Вермонт.
– Это потрясающе. – Студенты внизу выглядят как солдатики.
– Великолепный вид, – соглашается мой отец, выходя за мной. – Что это? Зеленые горы?
– Ага. А вон там гора Смартс. – Джейк указывает на север.
Втроем мы медленно перемещаемся по площадке вокруг башни, останавливаясь, чтобы рассмотреть пейзаж с разных сторон. Кирпичные здания Клэйборна отсюда выглядят игрушечными.
Тут ветрено, и мороз кусает лицо. Я снова потираю руки, жалея, что оставила перчатки дома.
– Это гора Аскутни, – указывает на юг Джейк. Он обнимает меня сзади, берет мои руки в свои и растирает мои холодные пальцы. Он делает это, почти не задумываясь, будто мы никогда и не ссорились, будто все хорошо. Я опираюсь на него, сглатывая ком в горле.