– Пап!
Фредерик усмехается.
– Почему бы тебе не унести парочку Авроре и ее парню?
Я смотрю на Фредерика и Джейка.
– Вы это предполагали?
Они обмениваются многозначительными взглядами.
– У тебя было много забот, – говорит Джейк добродушно.
– Кому-нибудь еще нужно мне что-нибудь рассказать? – спрашиваю, заглатывая шампанское.
– Вот. – Фредерик протягивает мне еще два стаканчика. – И это не для тебя.
– Я когда-нибудь искуплю тот грех? – спрашиваю я.
Он пожимает плечами.
– Ты совершила всего одну ошибку к моим десяти. И мне приходится крепко за нее держаться, понимаешь?
Несу два стаканчика своим друзьям.
– Ура! – говорю я, отдавая Авроре и Джессике. – Рада, что вы обе здесь.
– Спасибо, – говорит Джессика. По крайней мере мне больше не нужно гадать, почему Джессика так холодно ко мне относилась. Надеюсь, теперь это изменится.
– Я позову Джейка. Мы сядем рядом с вами, – говорю я.
На моем пути в конец салона Нора хватает меня за руку. Когда я останавливаюсь, она указывает подбородком на Джейка и делает большой палец вверх.
– Он очень милый.
Я улыбаюсь ей.
– Я тоже так думаю.
Взяв Джейка за руку, прошу его пойти со мной и сесть впереди.
– Конечно, – говорит он.
– Эй, Рейчел? – спрашивает отец.
– Да?
– Помнишь мелодию, которую мы репетировали на прошлой неделе?
– Да, – отпускаю руку Джейка, чтобы взяться за поручень, когда автобус делает поворот. – А что?
Рука отца перебирает струны акустической гитары. Я уже привыкла к этому звуку. Слышу его постоянно.
– Хочу записать ее дуэтом. Просто подурачиться, знаешь? Если я найду звукоизолированную комнату в колледже, споешь со мной?
– Конечно! Обсудим это позже?
Он смеется.
– Ладно. Иди.
И я иду.
Глава 32
Саундчек перед концертом Фредерика длится целую вечность. Но нам все равно. Мы с друзьями коротаем время на мешковатом старом диване, который обнаружили за сценой.
– Прямо как дома, – замечает Аврора. Я начинаю привыкать к тому, что моя соседка и Джессика вместе. А еще лучше то, что Аврора не хандрит.
Я примостилась на подлокотнике дивана, а остальные заняли сиденья.
– Теперь на ДПО нам не хватит места.
Джейк обнимает меня за бедра и сажает себе на колени.
– Конечно, хватит. Видишь?
– Слова человека, который не хочет нам помогать тащить новый диван по лестнице.
Генри останавливается перед нами, в его руках конверт.
– Партер или балкон? – спрашивает он. – У меня есть на третий ряд, левая сторона.
– Партер, пожалуйста, – отвечаю я. Этот концерт будет отличаться от предыдущего всем, чем только возможно.
Генри отсчитывает четыре билета и протягивает мне.
– Да, и еще, – отдает два ключа от номеров в отеле.
Я смотрю на них в своей руке.
– Проблемы? – спрашивает Генри.
– Ну… Поделить комнаты стало сложнее. – Имеет ли вообще смысл размещать Джейка и Джессику в одной комнате? Зачем?
Генри фыркает.
– Это один из тех моментов, Рейчел, когда ты должна задать себе вопрос: «Что бы сделал Фредди?» Решай проблемы так. Я всегда так делаю. – Он уходит, напевая себе под нос.
Отличный совет. Так что я отдаю один номер Авроре и Джессике, а в другом собираюсь устроить нам с Джейком пенную ванну. Это решение устраивает всех, насколько я понимаю.
Перед концертом все вместе ужинаем в приглушенном свете бара в отеле, передавая друг другу тарелки с морепродуктами и пастой. Пока Джейк держит мою руку под столом, Джессика расспрашивает барабанщика об ударных инструментах, а Эрни и его девушка рассказывают длинную историю о том, как они забыли ключи в закрытом автомобиле у аэропорта.
– Нужно было ехать на кабриолете, – замечаю я.
Только Фредерика не хватает, потому что он никогда не ест перед концертом. Когда девушка Эрни уходит, чтобы подготовиться к шоу, я подхожу к Эрни.
Он отодвигает для меня стул.
– Как дела, детка? Каталась на лыжах после нашей последней встречи?
– Нет, – говорю я. – Но у меня будет шанс в следующем году. – Катание на лыжах с Джейком – одна из тех вещей, которых я не могу дождаться.
– Так и думал. – Эрни тоже пьет диетическую колу, потому что никто из них не пьет перед концертом. – А еще слышал, ты пела «Застывшее мгновение». Фредди сказал, ты произвела фурор.
– Он не объективен. – Но приятно представлять, как мой отец хвастается Эрни, точно как любой другой родитель. Я наклоняюсь к нему. – Я нашла стопку фотографий, которые ты сделал. Месяц назад. У меня не так много ее фотографий, так что… Спасибо тебе.
Эрни меняется в лице. Ерзает на стуле.
– Не знал, что они сохранились.
Я смотрю на него и вижу на его лице кое-что, чего никогда не замечала раньше. Сожаление. Одна деталь встает на свое место в этот момент, и я начинаю понимать чуть больше о том, что случилось много лет назад.
Эрни тоже ее любил.
Сидя на стуле, он подпирает рукой подбородок. Если только я не ошибаюсь, он тоже поучаствовал в расставании моих родителей тогда.
Мое сердце пропускает удар. Но я ведь знаю, Эрни хороший парень. И Фредерик хороший парень. Моя мама тоже была хорошим человеком. Но даже при этом между ними было столько ссор, столько обид, что их союз не удалось бы склеить.
Какая жаль.
– Ей просто не повезло, – говорю я, повторяя слова Авроры.
Эрни кивает.
– Ей, а значит, и тебе тоже. – Его взгляд застыл на поверхности стола.
Я замечаю мерцающее пламя свечи и своих друзей, собирающихся у другой стороны стола.
– Знаешь что, Эрни? Я не чувствую себя невезучей сейчас. – Погодите-ка, я только что дважды употребила отрицательную форму. – Чувствую себя везучей вообще-то.
Эрни обнимает меня одной рукой.
– Детка, эти слова делают меня счастливее, чем ты думаешь. – Он мягко ударяет своим стаканом колы о мой и делает очередной глоток.
Наблюдать за представлением своего отца из зала – совершенно новый опыт.
В тот самый момент, когда он выходит на сцену, я замечаю, как толпа обступает меня, словно волна, словно какое-то доброе существо. Словно пять тысяч человек договорились о всеобъемлющей любви.
Он отдает нам себя всего, его пальцы перебирают струны с нечеловеческой скоростью, а зрители возвращают ему эту любовь, за возможность выразить которую заплатили по тысяче долларов каждый. Каждый раз, когда Фредерик начинает песню, зал разрывается от оваций.
Живой концерт – нечто совершенно отличное от студийных треков, которые я привыкла носить в кармане. Акустика на концерте гремит и гудит, ее не редактировала и не балансировала команда профессионалов на студии. Я слышу шум лада на бас-гитаре Эрни и как мой отец периодически делает вдох за микрофоном. Вижу пот и усилия, и упавшие медиаторы – часть процесса.
И все равно это идеально. Идеально, громко, сложно и реально. Толпа стоит, качаясь вокруг меня. Джейк обнимает меня за талию и целует мое ухо. Пульсация колонок смешивается с теплым биением моего сердца.
Отец надо мной отыгрывает на гитаре ритм «Больше меня», хмурясь. Он в буквальном смысле стоит на пьедестале, на метр выше уровня глаз. Как невероятно, должно быть, стоять там и слышать, как люди кричат твое имя. Ощущения от этого наверняка остаются надолго. Человек может сделать много глупых поступков за свою жизнь, и все равно люди будут выкрикивать его имя и бросать к его ногам цветы.
Странно.
Когда последняя песня заканчивается, люди топают, требуя продолжения. Свет еще не включили, и я представляю отца за сценой, вытирающего голову полотенцем, раздумывающего, что сыграть на бис. Может, он пользуется моментом, чтобы поцеловать Нору. Ему потребовался сорок один год только на то, чтобы довериться женщине и остаться с ней, так что, думаю, это нормально.
Когда он выходит обратно на сцену, он один перед занавесом. Помощник выносит стул и микрофон. Фредерик садится близко к краю сцены, и круг света падает на занавес позади него.
Он бренчит на гитаре, пока говорит и смотрит в толпу. Все затихли, слушая.
– Не уверен, что вы знаете, – говорит он. – Но у меня есть прекрасная дочка. Ее зовут Рейчел, и она самый смелый человек из всех, кого я знаю.
У меня перехватывает дыхание.
– О! – говорит Аврора, беря меня за руку. Джейк сжимает другую мою руку.
– Она без преувеличения гений, – говорит он, и толпа смеется. – Недавно она сказала кое-что умное и правдивое, кое-что, о чем я не мог перестать думать. Так что я написал эту песню для нее. Назову ее «Двойное отрицание». Это песня, которой я прошу у нее терпения. Думаю, к тому моменту, как ей исполнится тридцать, я научусь быть отцом. – Он закрывает глаза и начинает наигрывать на гитаре блюзовый ритм.
Я не могу не любить тебя
И не могу не заботиться.
Я не приму слова «нет»
И не сдамся сто лет.
Не перестану надеяться
И не забуду сказать:
Ты злишься не зря,
И это нельзя не замечать.
Ты не веришь в искренность моих слов,
Ведь я отнял у тебя так много часов.
Но я твое двойное отрицание,
И минус в плюс легко обратить.
Я банальный, – можешь ты говорить,
Но, детка, не будем сегодня ран бередить.
Но я твое двойное отрицание,
И минус в плюс легко обратить.
Мне приходится сесть, когда песня заканчивается. Сжимаюсь в кресле и кладу голову на руки. В конце концов зал пустеет, и остаемся лишь мы вчетвером.
Аврора ищет салфетки в сумочке.
– Вот, дорогая моя.
– Спасибо, – икаю я.
– Вы двое! У вас прямо дуэль: кто больше проронит слез, – говорит Аврора. – Не пойми меня неправильно, но думаю, Фредерик победил.
– Он может забрать трофей, – шмыгаю носом я. Вытаскиваю из кармана телефон. «Ужасная расплата», – пишу ему.