– Всё, хватит этого соплежуйства! Заколебал уже! Ноешь, как девка! Ты девка, а?! – схватил я Ткача за яйца, приставив кинжал к горлу, отчего Алексей слегка опешил и поднял руки. – Тогда иди к костерку! Перетри там с подружками, как всё хуёво! Как мы скоро все сдохнем! Только мне больше мозги этим не еби!!! – Я отпихнул охуевшего Ткача и зашагал в направлении, куда отчалила ночью плоскомордая дура. – Красавчик, Урнэ, за мной!
Вьюга почти замела следы, оставив лишь едва заметное углубление на ровной снежной целине. Мы прошли вдоль него около сотни метров, пока запорошенная борозда не прервалась, пересечённая другой – значительно более широкой и глубокой.
– Менквы большие, – пояснила узкоглазая всезнайка, видя задумчивое выражение на моём лице.
– Заткнись. – Я присел и осторожно смахнул мягкий ещё снег с пересекающихся следов.
Под невесомым белоснежным покровом обнаружились алые комки и шерсть – то ли с одежды потерпевшей, то ли со шкуры нападавшего. Больше ничего. Ни тела, ни его частей. Следы от места убоя вели в лес.
– Волки так не делают, – не унималась Урнэ. – Волки в клочья рвут.
– Она права, – подоспел отошедший от потрясения Ткач. – Не зверь поработал. Крови мало совсем. Одним ударом убили.
– А шерсть? – указал я на редкий ворс в снегу. – Она чья? С менквов ваших? Красавчик, ну-ка нюхни.
Тот нехотя подошёл, склонился над бурыми волосами и отпрянул, трусливо съёжившись.
– Вот как? – усмехнулся я, радуясь пусть и косвенному, но подтверждению моей гипотезы о животном происхождении источника опасности.
– Что это значит? – нахмурился Ткач.
– Красавчик боится только одного существа на этой планете – медведя.
– Чушь. Будь то медведь, мы бы не капли крови нашли, а красную яму в снегу да кишки по всей округе размотанные. И свист медведем не объяснишь.
– Насчёт свиста я и ослышаться мог. Наверное, ветер в дупле каком-нибудь гулял, а мне почудилось. Да, я тоже могу ошибаться. И с чего ты взял, что медведь не сломал девахе шею и не уволок её тушку в лес, чтоб употребить без спешки? Ты что, твою мать, специалист по медведям?
– Смотрите! – вскрикнула Урнэ, протягивая для всеобщего обозрения лежащий на ладони шарообразный камень.
– Хм, – взял его Ткач. – Тут кровь. Похоже, именно этим камушком наш мишка и прихлопнул бабёнку. Да, чудные дела твои, господи.
На камне действительно были следы крови. Да и сам камень сильно напоминал ядро, тщательно обработанное для использования в неведомом метательном орудии.
– Праща? – высказал я предположение, усомнившись в верности ранее озвученной мной гипотезы.
– Даже не знаю, – издевательски протянул Ткач, осматривая находку. – Может статься, этот камень образовался в медвежьих почках и был с трудом выссан, что в свою очередь объясняет наличие крови на нём. Годится версия?
– Да, забавная. Продолжай.
– Ну, исходя из вышеизложенного, нам бы следовало привязать одну ездовую к дереву. А когда медведь вернётся, чтобы снова поссать перед ней почечными камнями, как он это любит, пристрелим его. И никакого больше беспокойства.
– Молодец. Так и сделаем.
– Что?!
– Только привязывать не будем. Слишком очевидно. К ночи устроим засидку на дереве и выпустим одну бабёнку попастись рядышком. Тогда и узнаем, что тут за зверь пасётся.
– А куда остальных денем?
– Кого?
– Баб. Их же четверо. Сами на дерево залезем. А их что, в снег зарыть?
– Да, незадача, – глянул я на бледную, раскрывшую в беззвучном вопросе рот Урнэ. – Придётся вас всех к делу приобщать.
– Нет, – выдавила она наконец. – Нет-нет-нет, пожалуйста.
– Ну-ну, спокойно. Вы же будете под надёжным прикрытием.
– Они убьют нас, – кинулась Урнэ мне в ноги, заливаясь слезами. – Всех убьют!
– Не обсуждается. Встань и утрись. Напугаешь своих товарок – шансов выжить у вас станет совсем мало. А так – они весьма недурны. Шансы, разумеется. Всё, сворачиваем лагерь. Пора выдвигаться навстречу новому дню, чтоб его…
С помощью моего ножа и кожаных шнурков наши плоскорылые подруги довольно споро соорудили волокуши из жердей и прутьев, погрузили на них уцелевшие пожитки, после чего вся честная компания позавтракала и двинулась на восток.
Несмотря на потерю большей части груза, наша скорость заметно понизилась. Волокуши – не сани, да и тянуть их могут только двое, хотя и посменно. Перспектива лишиться ездовых и тащить всю эту тряхомудию самостоятельно мне совершенно не нравилась, и я даже начал подумывать – а не заменить ли наших четырёх живцов Красавчиком. Но потом вспомнил, что баб в лесу один чёрт не спрячешь, и смирился. К тому же Красавчика, если что, можно запрячь. Да и жалко его – на приманку-то. Как-никак давно с ним знакомы, не чета Урнэ, хоть та и посимпатичней.
Дневной переход завершился без эксцессов. Шли в основном по лесу, который теперь редко сменялся прогалинами. К вечеру наши северные красавицы умаялись так, что от утреннего беспокойства не осталось и следа. Вполне допускаю, что они приняли бы смерть как избавление. Но сохранить такой продуктивный настрой до ночи не удалось. Пока мы с Ткачом сооружали засидку, наш не соображающий от усталости гарем успел отдохнуть и занять свои головы деструктивными мыслями о скорой, неминуемой и совсем уже нежелательной смерти. Это вылилось в нытьё, слёзы и робкие попытки бегства. Так что пришлось позволить Красавчику слегка пожевать одну из смутьянок – другим в назидание.
Когда засидка была наконец готова, а мы кое-как уселись, я дал команду Урнэ разводить огонь и жарить оставшуюся рыбу. Вскоре пустующий с утра желудок начал жалобно урчать, томимый идущим снизу аппетитным ароматом.
– Твою мать, – проскрипел Ткач спустя полчаса этой изощрённой пытки. – Ещё немного, и я их сожру. Какого хера мы вообще делаем? А если не придёт никто, до утра будем сидеть?
– Заткнись.
– К тому же я ни черта не вижу. Куда стрелять-то? Наугад?
– Блядь. Как с тобой тяжело. Совсем слепой, что ли?
– Это всё из-за сраного костра. Пусть потушат.
– Нельзя. Огонь должен привлечь их. Огонь и запах.
– Надо было хоть одну самим съесть. А так все задарма пропадут.
– Ты пересмотрел отношение к каннибализму?
– Я про рыбу, больной ублюдок.
– Ничего, скоро это у тебя пройдёт.
– Что пройдёт?
– Наивная вера в собственную человечность. Скольких ты убил, Ткач?
– Я уже говорил – не считаю.
– Не считаешь… Да всех и не упомнить, наверное?
– Зачем мне их помнить?
– Незачем? То есть тебе похуй, кого ты замочил? А ведь у многих наверняка были семьи. Скольких детей ты оставил голодными сиротами? Скольких стариков-родителей вверг в безутешное горе? Скольких вдов наплодил? Неинтересно?
– Нет.
– А знаешь почему? Да потому, что ты, Алексей, – чёрствая, аморальная скотина с рудиментарными представлениями о человечности вообще и о нормах поведения в частности. Замочить человека для тебя – раз плюнуть, а съесть его – табу. Но это же лицемерие. Вот скажи, ты, когда бабу трахаешь, извиняешься в процессе за то, что ненароком узрел её наготу? Ах, простите, вы неодеты. Чпок-чпок-чпок. Приношу свои извинения, мне не стоило входить без стука. Чпок-чпок-чпок. Боже мой, как неловко.
– Сравнил хуй с пальцем.
– А чего не так? Может, ты считаешь, что, отужинав хорошо прожаренным куском человека, нанесёшь ему больше вреда, чем уже нанёс, убив?
– Да не ему, дурья твоя башка. Не ему я вред нанесу, а себе.
– У тебя что, несварение от человечины?
– Иди ты… С тобой, бля, невозможно разгова…
– Тс-с-с! – поднял я руку, давая своему слепому балаболу-напарнику знак умолкнуть.
Вдалеке за деревьями мелькнула едва заметная тень.
– Они? – подобрался Ткач.
– Не знаю. Помолчи.
Я обратился в слух. За треском костра, шуршанием одежды наших «подсадных уток» и урчанием собственного желудка слышался слабый, но вполне различимый скрип снега под тяжёлыми шагами метрах в пятидесяти. Чёртов костёр и впрямь слепил, ярко освещая всё рядом и делая почти непроницаемой тьму чуть поодаль.
– Туши, – прошипел я, свесившись с засидки, и бросил вниз шишку. Та, попав Урнэ точно по макушке, заставила обратить на меня внимание. – Туши костёр, говорю!
Урнэ что-то пролепетала своим товаркам, и они все вместе принялись лихорадочно заваливать огонь снегом.
Надеясь, что светомаскировка была применена не слишком рано и таинственные недоброжелатели успели заметить наш милый пикничок, я поднял «ВСС».
– Что там? – не унимался любознательный Ткач. – Куда стрелять?
– Не мешай, – убрал я прицел от глаза.
Сбитое с толку огнём зрение постепенно возвращалось к норме. В неясной тёмной массе поверх яркого пятна заснеженной поляны стали проявляться очертания отдельных деревьев, кустов…
– Чё-ё-ёрт, – невольно протянул я вслух.
– Что?! – всполошился Ткач, будто его позвали по имени.
– Там, – указал я в сторону кого-то, скрывающегося за кустами. – Видишь его?
– Нихрена не вижу, – протёр Ткач окуляры вытащенного из-за пазухи бинокля.
– Да, блядь! Вон же! Метров сорок всего.
– Зараза, – опустил Ткач свою бестолковую оптику. – Стреляй.
– Рано. Пусть ближе подойдут.
– Он не один?
– Второй за деревьями, – собрался я указать местоположение другого противника, но решил на сей раз воздержаться от неблагодарного занятия.
Здоровенные твари. Метра под три ростом, если не больше. Тощие, с длинными руками. И голова… Не разглядел. Что у них такое с головой? Неужели…
– Их две.
– Бабы, что ли? – не понял Ткач.
Прячущийся за кустами великан тем временем переместился правее и не спеша пошёл к кострищу. Его подельник, напротив, двинулся влево, обходя насмерть перепуганных ездовых с противоположного фланга.
– Твою мать! – выдохнул Ткач. – Я его вижу. Вижу суку, – поднял он автомат.
– Жди, – уткнул я приклад в плечо и огляделся.
Чёрт. А где Красавчик? Куда делась эта скотина? Ведь должен был позади нашего дерева сидеть. А там только снег примятый и следы в лес уходят. Ладно, ещё побеседуем.