После окончания войны поиски и раскопки возобновились. В 1922 году археологи Лемози′ и Дави′д открыли в Кабрере′ (департамент Ло) обширную, до того времени неизвестную пещеру, стены которой были обильно украшены изображениями мамонтов, лошадей, медведей, бизонов и северных оленей. Среди них — несколько силуэтов людей и множество рук, нарисованных черной и красной краской. В 1923 году автору этих строк посчастливилось открыть в департаменте Верхняя Гаронна пещеру, получившую название Монтеспан, а через десять лет — пещеру Лабасти′д в Верхних Пиренеях.[3]
В 1940 году трое подростков обнаружили в Монтиньяке-на-Везере (департамент Дордонь) всемирно известную ныне пещеру Ласко′. Большое количество рисунков и гравюр, украшающих стены этой пещеры, изумляют и восхищают археологов своей превосходной сохранностью и поразительной свежестью красок, не говоря уже о совершенстве выполнения. Вызывают удивление и размеры рисунков: изображенный на одной из стен бык имеет 5,4 метра в длину. Это самое крупное из известных в настоящее время наскальных изображений.
В той же пещере Ласко мы видим очень редкую для первобытного искусства композицию: битву человека с бизоном. Бизон с распороты брюхом мчится, низко нагнув голову и выставив рога, на человека, который падает навзничь, раскинув руки крестом.
Пещера Ласко необычайно богата произведениями древних художников. Это настоящий апофеоз доисторического искусства.
Пещера Лабо′м-Латро′н (департамент Гар) также была открыта подростками, учениками одного из местных коллежей, которые сумел проникнуть в неисследованные коридоры и галереи этой обширной пещеры. Силуэты животных, украшающие ее, выполнены весьма примитивным способом: первобытный художник, макая два или три пальца в красную глину, нарисовал ею на потолке пещеры слонов, носорогов, оленей и странное пресмыкающееся длиной в три метра.
Заканчивая свой далеко не полный и беглый обзор франко-испанских пещер с росписью, мы еще раз напоминаем, что единственной целью автора было рассказать в самых общих чертах о главнейших открытиях в этой области, расположив их в хронологическом порядке и показать, что Франция и Испания обладают самыми древними и самыми убедительными доказательствами артистичности первобытного человека на заре его существования.
Самые древние в мире статую
В августе 1922 года, во время экспедиции по исследованию подземных пещер в Пиренеях, продолжавшейся несколько лет, поиски привели меня в деревню Монтеспан, расположенную на склоне крутого холма, увенчанного развалинами феодального замка.
Эти живописные развалины, вознесенные высоко над водами Гаронны, уже издали бросаются путешественнику в глаза. Исторические события, которые они приводят на память, тоже достаточно красочны и увлекательны. Знатная семья сеньоров Монтеспан, владевшая на протяжении нескольких веков окрестными землями, оставила яркий след в истории Франции благодаря супруге одного из именитых сеньор госпоже де Монтеспан, завладевшей сердцем короля-солнца Людовика XIV.
Неподалеку от замка находится вход в пещеру Монтеспан, где мне удалось сделать замечательное научное открытие.
Приехав в деревню Монтеспан и осмотрев развалины исторического замка, я поднялся на склон соседней горы, где открывался вход в пещеру, считавшуюся у местного населения неприступной.
У подножия этой горы я обнаружил расселину в скале, из которой, весело журча, выбегал ручей. Жители деревни уверяли меня, что, если лето выдалось сухое и жаркое, можно проникнуть через расселину в подземный коридор, идя вброд вверх по течению ручья. Однако через 60 метров каменный свод опускается до уровня воды в ручье, и пещера заканчивается непроходимым сифоном.
Так оно и оказалось на самом деле. Раздевшись и спрятав одежду в кустах, я проскользнул в входное отверстие, достаточно широкое, чтобы в него мог протиснуться взрослый человек, и очутился в горизонтальном подземном коридоре высотой в 2–3 метра и шириной от 3 до 4 метров. Держа в руке зажженную свечу, я побрел в глубь коридора, вверх по течению ручья, катившего свои холодные, прозрачные воды по глинисто-песчаному ложу.
Метров через сорок коридор свернул под прямым углом вправо, и свод, внезапно снизившись, заставил меня согнуться почти пополам. Пройдя еще метров двадцать в таком неудобном для ходьбы положении, по грудь в воде, я вынужден был остановиться: каменный свод передо мной уходил под воду.
Очутившись в этом малообнадеживающем тупике, я, вместо того чтобы повернуть вспять и поскорее выбраться на поверхность, принялся вспоминать свои предыдущие подземные экспедиции. Настойчивость и упорство, которые я всегда проявлял во время подземных исследований, не позволяли мне и на сей раз признать себя побежденным и удалиться. Стоя согнувшись в ледяной воде, я предался всякого рода размышлениям.
Геологическое строение пещеры подсказывало, что подземные воды промыли себе в известняковых породах горы ложе, по которому течет водный поток. Тесный коридор, в котором я находился, был устьем этого потока, его выходом на земную поверхность.
Однако геологам хорошо известно, что в конце ледниковой эпохи климат этих мест был очень холодным, но сухим и напоминал тот, который мы наблюдаем теперь в современной Лапландии. Следовательно, в начале четвертичного периода подземный поток должен был пересохнуть и исчезнуть на довольно длительное время, и глубокая, разветвленная пещера могла послужить приютом для какого-нибудь племени троглодитов, первобытных людей каменного века.
Перебрав в уме все эти предположения, на первый взгляд весьма туманные, но столь заманчивые для человека, занимающегося изучением доисторических эпох, я решил продолжить свой путь в недрах горы, вверх по течению не исследованного доселе подземного потока.
Стоя по плечи в ледяной воде и приготовившись нырнуть под затопленный свод, я, конечно, отдавал себе, ясный отчет в той смертельной опасности, которой подвергался, отваживаясь в одиночку на столь рискованный эксперимент.
Несколько мрачных гипотез рисовались моему воображению: каменистый коридор, заполненный по самые своды водой, мог тянуться так долго, что у меня не хватило бы дыхания на обратный путь; я мог удариться о каменную стену или попасть в углубление, не имеющее выхода; мог вынырнуть в воздушном кармане с отравленным воздухом; мог сорваться вместе с потоком в пропасть, запутаться в куче гниющего хвороста, принесенного подземными водами с поверхности, или завязнуть в жидкой глине…
Представив себе одну за другой эти ожидавшие меня малоутешительные перспективы, я все же отважился ринуться в неведомое, чтобы форсировать, если это только в моих силах, преграду, которую коварный союз воды и камня, казалось, делал непреодолимой.
Воткнув свечу в расселину каменной стены, под самым потолком, я набрал полную грудь воздуха, которого должно было хватить для двухминутного погружения (мой привычный, не раз проверенный на практике рекорд), и нырнул, вытянув вперед правую руку, а левой придерживаясь за нависший надо мной каменный свод и ощупывая пальцами все его изгибы и шероховатости, ибо я был слеп, и глаза мои, как у всякого слепого, находились на кончиках пальцев. К тому же мне надо было не только со всей возможной быстротой продвигаться вперед но и помнить об обратном пути. И вот в то время, как я продвигался таким образом ощупью под водой, вверх по ее течению, спеша пройти как можно дальше, голова моя вдруг вынырнула из воды, и я смог вздохнуть.
Где я нахожусь? Я не имел об этом ни малейшего представления: вокруг был кромешный мрак. Однако сомнений не было: я преодолел водный барьер. Немедленно повернувшись, я нырнул обратно, потому что самое опасное в таких обстоятельствах — это потерять направление. Возвратившись в устье сифона, где слабое пламя моей свечи по-прежнему отражалось в черной воде, я с торжеством взглянул на каменный свод, никем до того не форсированный, который только что открыл мне свою тайну. И, невзирая на ничтожный, чисто спортивный результат этой первой попытки, я уже предвкушал трудности и радости будущего исследования, мечтал, чтобы оно было долгим и плодотворным.
На следующий день я снова был у входа в пещеру Монтеспан. Однако на сей раз я запасся простым, но удобным и легким снаряжением.
Снова раздевшись догола, как накануне, я спрятал в кустарник одежду и вошел в русло подземного ручья, держа в одной руке зажженную свечу, а другой придерживая мою водонепроницаемую резиновую каску, внутри которой были спрятаны спички и несколько запасных свечей. С помощью этого простого, но надежно изолированного футляр я мог после каждого погружения или падения в воду снова зажечь мою свечу.
Добравшись до сифона, я, не теряя времени, нырнул под каменный свод, стараясь держаться того же направления, что и вчера, и достигнуть воздушной прослойки между каменным сводом и водой. Благополучно вынырнув в намеченном месте, я очутился по ту сторону сифона, погруженный в воду до подбородка. Стряхнув воду с резиновой каски, я извлек из нее спички и, сдерживая дрожь нетерпения (и холода!), зажег свечу. В ее колеблющемся свете было видно, что впереди насколько хватает глаз, то есть на несколько метров, каменный свод тянется почти параллельно поверхности воды, с тоненькой воздушной прослойкой между ними.
Мое предвидение оправдалось: я находился в русле неведомого подземного потока.
Стараясь держать голову так, чтобы ноздри все время находились над водой, я медленно двинулся вперед. Пройдя метров сто, я достиг глинистой отмели у входа в обширный подземный зал, где я смог немного прийти в себя от пережитых волнений, но — увы! — не от холода, сковавшего мое тело за время пребывания в ледяной воде.
Каменный свод в этом подземном зале поднимался на высоту до 10–12 метров, и ручей пересекал его, наполовину скрытый под огромными каменными глыбами, когда-то упавшими с потолка.
Миновав подземный зал, украшенный целыми каскадами великолепных сталактитов, я снова вошел в ложе ручья, чтобы продолжать мое одинокое исследование. Хотя и привыкший уже к трудностям, встречавшимся мне раньше в других пещерах, я никогда не испытывал еще до такой степени, как здесь, чувство одиночества, стеснения и страха, которое внушают эти подземные лабиринты, где самый незначительный случай — например, потеря спичек или неправильно выбранное направление — может обернуться смертельной опасностью…