Красивый
Вот такого семикратного морячину я и предлагаю вам в качестве героя своего рассказа. Пожалте – Анатолий Александрович Семашко, капитан, отдавший флоту сорок лет жизни. Вклад в 300-летие, согласитесь, немалый. И 33 из сорока – на капитанском мостике. Стройный, спортивный, красивый. Куда ж от этого определения денешься – красивый, да, даже в свои сегодняшние, во что никак не верится, почти что восемьдесят. Всегда собранный, энергичный, притом без малейшей суетливости. Вся энергия – в цель, в десятку, без распыла. Мы много раз встречались в море, и всякий раз дивился я неизменной его алертности, внутренней пружине, незримой, но ощущаемой явно. Ходовые мостики плавбаз типа «Спасск» просторны, как корты. И вот он ходит по этому мостику-корту спортивной походкой и отдаёт на ходу команды рулевому. Громадина-плавбаза идёт на швартовку к транспорту, стоящему в районе лова борт о борт с большим морозильным рыболовным траулером, сдающим свою продукцию.
Столько пересмотришь этих пароходных встреч посреди моря в промысловой экспедиции. И все ведь они разные! Разные, как само море, то штилевое-шёлковое, то штормовое-рычащее. Разные, как люди, населяющие эти суда, начиная от матросов, стоящих на баке и корме с выбросками наготове, до капитанов, командующих пароходами, которые идут на швартовку. Однажды я видел в районе Курил встречу двух танкеров, под завязку полных топливом. Это едва не закончилось экологической катастрофой, озвученной грандиозным «фейерверком». Инерция тяжело гружёных стальных махин велика, а один из капитанов просчитался. Бог миловал: другой капитан вовремя дал самый полный вперёд и буквально впритирку проскользнул перед форштевнем собрата.
Швартовка – это главный экзамен для судоводителя. Проверка всех его знаний разом. Капитан должен знать-чувствовать свой пароход, как родную жену. И тогда пароход, как жена, будет отвечать взаимностью, отзываясь на каждое твоё движение, каждое слово. Да!
Швартовка в море, ночью, в тумане – экзамен с самой большой буквы. Это струнное напряжение нервов, глаз, мыслей и чувств, всех шести, притом работа шестого чувства тут приоритетна. Мастерство судоводителя – в швартовке, как в зеркале.
И вот громада «Спасска» выплывает из молока тумана, грозно, пугающе неотвратимо нависает своими надстройками над малорослым, таким беззащитным транспорточком и… неожиданно мягко льнёт к его борту. С носа и кормы базы синхронно взвиваются над морем выброски, за ними ползут толстые швартовы. На транспорте долго возятся с подачей шпринтов, прижимных тросов. Анатолий Александрович, перегнувшись через планширь, смотрит какое-то время на эту возню, наконец, удовлетворённо кивает и уходит в рубку. Швартовка окончена. Экзамен сдан, как обычно, на пять баллов.
Капитан-директор А. А. Семашко
«СПАССК» – «СУХОНА», кто кого?
– Да, «Спасск» мне тяжело достался, – Семашко даже зажмурился на миг и качнул головой. – Это был самый отстающий корабль на Дальнем Востоке. Он был первым в серии этих судов, и на нём, как говорил Диденко, тогдашний начальник Базы флота, даже подволоки были самые низкие, отчего в каютах – вечный сумрак. Да, а через год «Спасск» стал догонять «Сухону», лидера не только дальневосточного, но и минрыбхозовского флота вообще…
Боже мой, в каком загадочном мире мы живём! То ли в мире чудес, не исключая и страшных, жутких, то ли в мире символов. Мы сидим с Анатолием Александровичем в кабинете Базы флота, вознесённом над бухтой Диомид, на сопочном склоне, и вдруг надо всей этой бухтой, буквально забитой рыбацкими судами, повисает густой протяжный гул, слитное горестное гуденье целой сотни, наверное, пароходных стальных и медных горл. Это прощальный салют, проводы в последний путь капитана Валерия Горошко. Я знал его, добрый был капитан, добычливый рыбак. И вот – всего 54 года ему, оказывается, было отпущено на этом свете.
Да, господа, да, друзья, грустно: капитаны долго не живут. Плавбазой «Сухона» больше десяти лет командовал Генрих Георгиевич Кайзер, славный капитан-директор, замечательный человек добрейшей души, умница и честняга редкостный. Я горжусь тем, что дружил с ним. В конце 80-х сошёл на берег капитан и стал замом начальника Базы флота. И морской, рыбачий народ вскоре проголосовал за то, чтобы возглавил он Базу. Но – не судьба! В 51 год Генрих Кайзер ушёл. Я бы сказал, погиб на посту: после крупного разговора с начальством – кровоизлияние, и всё. Не живут капитаны долго, особенно на берегу. Как дельфины, как киты…
Ах, «Сухона”, красавица плавбаза, сколько морского народу прошло по твоим палубам, сколько добрых воспоминаний о тебе осталось в наших сердцах…
– Ну вот, стали мы, значит, Кайзера догонять. А через год нашему «Спасску» было доверено принимать комиссию ЦК КПСС…
«И губки накрашены»
Брежневские времена. Застойно-застольные, кладезь для юмористов нынешних дней. А в те годы было не до смеха. Особенно, когда вот так – не любовь, а комиссия нечаянно нагрянет. А ту комиссию и вообще с такой большой буквы писали, что шапка с головы валилась, как глянешь на неё. И «Спасск» лизали чуть не языками, да всем экипажем. И смотрины прошли, как говорится, слава Богу. И были грамоты, премии, награды, цветы и туши.
Кстати, о чистоте, о вылизанных палубах. Семашко долго был капитаном-директором РМБ (рыбо-мучной плавбазы) «Алексей Чуев» и, естественно, очень любил этот пароход. Вот как он говорит о нём:
– «Чуев” у меня всегда ходил тщательно выбрит и прилежно отутюжен. У нас нередко можно было услышать по радио такие объявления: «Сегодня из длительного рейса в порт Владивосток возвращается плавбаза (название). Торжественная встреча состоится на 49-ом причале рыбного порта… Полгода, год, а порой и больше – вот что такое «длительный рейс». Это сверхчеловеческая, запредельная усталость – моральная и физическая. И вполне естественно, что судно к родным берегам приходит тоже не в парадной форме. Рабочий вид: заветренные, облупившиеся рубки и мачты, ржавые борта… Да, так оно и бывало, но только у кого угодно, а не у Семашко. Для него плавбаза – что любимая женщина. Вот послушайте:
– База должна быть чистой. Особенно – идя домой. Как говорится, и причёсана, и губки накрашены. Меня всегда коробило, когда в море встречал неряху. Вот я швартуюсь к своему коллеге-плавзаводу, а у него на шлюпках чаячье дерьмо – горами, и весь он чёрный, грязный, и разит от него не просто рабочим, рыбомучным духом, а именно, пардон, дерьмом. Ага, и нас одинаково встречали в порту – что меня, что его – с музыкой. А мне ведь чистота эта доставалась недёшево. Приходилось портить отношения с народом, заставлять чистить, красить корабль. Ты отработал в море девять-десять месяцев, заработал неплохо, так будь добр после себя прибери место рабочее. И прежде, чем идти во Владивосток, я заводил корабли, к примеру, в бухту Джигит и суток десять стоял, приводя их в порядок. Какие прессы мне приходилось выдерживать! И от прессы в том числе. Обвиняли публично чуть не в садизме. Зато, когда мы приходили и в порту нас встречали с почётом гости, родители, все – тут уж одни ахи слышались.
Да, Владивосток помнит эти праздники. Когда не ракетный крейсер, отстоявший год на швартовах в центре города, «у памятника», а трудяга-плавбаза, однако, столь же стройная и красивая, свежепокрашенная и так же трепещущая флагами расцвечивания, входила в бухту, торжественно и нежно льнула к родному причалу, полному цветов, музыки, радостных слёз и улыбок. И он, победитель, капитан-директор плавучего гиганта, лидера экспедиции, такой же стройный красавец, как и его корабль, – безукоризненная морская форма, сверкающая золотом галунов на рукавах и «краба» на фуражке, – отдаёт рапорт верховному рыбацкому начальству:
– За 12 промысловых месяцев РМБ «Алексей Чуев» принял на борт и переработал 300 000 тонн рыбы-сырца. Товарной продукции выпущено на 125 миллионов рублей. Цены, заметим, тех ещё лет, когда хлеб и селёдка стоили по 20 копеек. – Выпущено готовой продукции: 72 тысячи тонн мороженой рыбы, 36 тонн рыбной муки, 800 тонн солёной икры минтая, 100 тонн печени. – Деликатес! – 8000 тонн рыбьего жира! Чистая прибыль составила 46 миллионов рублей…
Всё же познаётся в сравнении. Так вот, для сравнения, целое пароходство за тот же год дало прибыли меньше, чем один «Алексей Чуев»! А когда подбили «бабки» за пятилетие, оказалось, для того, чтобы сравниться с «Чуевым», двум однотипным плавбазам «Василий Чернышёв» и «50-летие СССР» необходимо сложить свои показатели. Вот теперь и скажите, заслужила эта плавбаза, чтобы ей ходить «с накрашенными губками»?..
Пристрелка
Боже, а сколько пота и мата, сколько крови и самих жизней рыбацких предстоит всегда таким вот победным реляциям…
Помните? «Соболезнование ЦК КПСС и Совета Министров СССР. В результате жестокого шторма, сопровождающегося морозами до 21 градуса и интенсивным обледенением, 19 января сего (1965) года погибли находившиеся на промысле в Беринговом море средние рыболовецкие траулеры «Бокситогорск», «Севск», «Себеж» и «Нахичевань».
Центральный Комитет КПСС и Совет Министров СССР выражают глубокое соболезнование семьям погибших на своём посту моряков советского промыслового флота…»
Вечная вам память, святые мученики, родные наши рыбаки!
Память. Мы встречались с Анатолием Александровичем в море много раз. «Чуев», «Спасск», «Славянск»…
– «Шалва Надибаидзе» ещё, – подсказывает Семашко. Память у него – дай Бог всем. И вот мы вместе вспоминаем тот сентябрь у Южных Курил. Как не ладилась рыбалка у одного из траулеров, приписанных к «Шалве»…
Гаснет заря. По горизонту – строчки белых огней, это суда-добытчики в замётах; компактные цветные созвездия, это плавбазы и плавзаводы; а над горизонтом – белёсое зарево, словно от большого города, там работают на подсветку сейнера-сайровики.
Я на время прощаюсь с «Шалвой» и перехожу на борт СРТМ «Серышево». Траулер в поиске…