, Турция, заключавшая и заключающая в своих недрах халифа, хотя и номинально только, а все же главу всего суннитского мусульманского мира, незаметно для самой себя очутилась в положении наиболее культурного из всех автономных и неавтономных мусульманских государств и обществ.
Вместе с тем ряд фактов, вроде переселения в Турцию кавказских горцев[679], в значительной мере способствовал установлению, если не у всех, то по крайней мере у подвластных России мусульман, взгляда на Стамбул и на халифа, как на верное прибежище для всех тех, кому претит европейская цивилизация, кто не может или не хочет с ней освоиться.
А тем временем европейские пароходы и железные дороги неустанно везли тысячи индийских и среднеазиатских паломников, часть которых, побыв в Мекке и Медине, попадали затем в Стамбул и приносили оттуда с собой на родину преувеличенные рассказы о богатстве и могуществе султана, о несокрушимой силе его армии и флота.
Эти рассказы всегда были на руку и султанам, издавна стремившимся к фактическому главенству над всем мусульманским миром, и тем, раньше немногочисленным, поборникам идеи единения мусульманства, которые, быв разбросанными по лицу всей мусульманской земли, не исключая и Средней Азии, хотя, быть может, и очень медленно, но тем не менее неустанно делали свое дело, постепенно увеличивая число адептов идеи единения и все прочнее устанавливая среди мусульманских народов взгляд на султана как на законного халифа, на законного покровителя всех мусульман, угнетаемых европейцами и их цивилизацией, чуждой и даже органически враждебной многим доктринам, провозглашенным Кораном.
Радетели мусульманского дела могут уверить лишь лиц, не знакомых с исламом, в том, что Евангелие и Коран чуть ли не родные братья.
Каждому, сколько-нибудь знакомому с религиозной и юридической сторонами мусульманского законоучения, именуемого шариатом, известно, что в силу многих особенностей последнего, силящегося регламентировать не только религиозную, но и государственную, и гражданскую, и даже семейную жизнь во всех ее интимнейших подробностях, мусульманская культура, оставаясь мусульманской, никогда не может не только ассимилироваться, но даже и вполне примириться со всем вообще укладом жизни европейских народов.
Вот главнейшая причина того, что по мере все большего и большего наседания на них европейской культуры у постепенно пробуждавшихся мусульман являлось все более и более сильное желание сбросить с себя это ненавистное для них иго; но как уже замечено выше, мусульманство было слишком слабо, слишком не подготовлено к этой борьбе, в силу как отсутствия необходимых для этого и моральных, материальных средств, так равно, и пожалуй, главным образом, отсутствия единства.
В разных частях света разновременно происходили восстания мусульман, желавших отделаться от наседавших на них европейцев; но вспышки антиевропейского движения до сих пор имели лишь спорадический, а не эпидемический характер, проявляясь под влиянием чисто местных и по большей части совершенно случайных причин, вроде последнего Андижанского восстания, несомненно имевшего характер протеста против всего того европейского, которое волей-неволей внесено и вносится нами в туземную мусульманскую жизнь, с попыткой освятить это движение в глазах народа фальсифицированным (а может быть, и нефальсифицированным) благословением из Стамбула[680].
Так или иначе, а к последнему времени история насчитывает довольно длинный ряд попыток мусульман свергнуть иго европейской культуры, разорить ее гнезда, свитые на земле правоверных. Эти попытки производились в Азии и Африке, и к ним, безусловно, следует отнести также и общеизвестное движение махдистов[681], которое ни в коем случае не может считаться фактом, не имеющим будущности, ибо как ни велика меркантильность[682], привитая исламом его адептам, как ни силен фатализм, дающий мусульманину силу спокойно покоряться необходимости и столь же спокойно ждать то грядущее, которое предвечно предопределено, но не менее их присуща мусульманину и вера в Махди, в этого мусульманского Мессию, который рано или поздно должен прийти, дабы объединить всех мусульман, благоустроить их дальнейшие судьбы и укрепить навсегда ислам в его первичной, неприкосновенной чистоте.
Таковы условия, при которых народилась и к настоящему времени успела укрепиться среди образованных мусульман всего мира идея панисламизма, идея объединения всех мусульман под эгидою халифа для того, чтобы рано или поздно дать реванш не только чуждой, но даже и ненавистной мусульманам европейской цивилизации.
Ныне панисламисты, горячо ратующие, между прочим, за подавление старого антагонизма между суннитами и шиитами ради объединения всего мусульманства, имеют несколько журналов, издающихся в разных концах мира, причем один из них, руководимый осторожным, но тем не менее неустанно и упорно идущим к намеченной цели редактором, издается у нас в Крыму[683].
Из числа довольно уже длинного ряда панисламистских журналов и изданий остановимся на газете «Хабль-уль-метин», издающейся на персидском языке в Индии и, как это недавно выяснено нашим Политическим Агентом в Бухаре [684], к сожалению, довольно значительно уже распространившейся в Средней Азии.
Само название газеты в переводе на русский язык означает «крепкую, неразрывную связь» и объясняется редакцией в том смысле, что шииты и сунниты должны соединиться между собою во имя одного, общего им всем дела.
Этот журнал, издающийся уже 7-й год, распространен во всех мусульманских странах, не исключая Бухары и Туркестанского края.
Он негласно субсидируется турецким султаном, персидским шахом и афганским эмиром. В одном из последних номеров, полученных в Бухаре, напечатан, между прочим, фирман шаха, в котором выражается благодарность редактору за поддержку ислама, с пожалованием ему в подарок палки, украшенной драгоценными камнями. А в одном из номеров прошлого года было указание на то, что редакция получила некоторые милости из Бухары.
Не подлежит сомнению, что такие же милости идут в редакцию и из Туркестанского края, где, несомненно, имеются и корреспонденты этого журнала, и агенты для его распространения. Путь, которым журнал проникает в наши среднеазиатские владения, пока неизвестен, так как на бандеролях нет почтовых штемпелей.
Вот русский перевод выдержек из статьи, помещенной в № 29 «Хабль-уль-метин» от 5 июня 1899 года.
«Если азиатские державы хотят ныне быть в безопасности от злобы своих сильных соседей, им нужно избрать путь их политики, т. е., отложив в угол искренность, противостоять им хитростью…
Хотя Япония счастьем и рвением населения поднялась, но успехами она обязана главным образом своей шахматной политике с европейскими державами…
Если бы Турция еще несколько лет опиралась на своих старых друзей, она опустилась бы так низко, что не могла бы более быть самостоятельной; вот почему она быстро порвала с Россией, Англией и Францией, и силой Германии удаляла и удаляет из своего государства влияния русское и английское.
Прежде чем сила и влияние Германии в Оттоманском государстве станут опасными, Турция поднимется и приобретет такую силу, что и когти Германии не тронут ее. И это не потому, что Германия не имела дурных замыслов по отношению к Турции, – решительно все европейские державы действуют одинаково. Но ныне Германия, сравнительно с другими государствами, удобнее для союза мусульманских государств и вреда от нее менее… с какой державой она соединится, того когти русских и подобных им не тронут. Итак, цель та, если высокое государство Персии, подобно высокому государству Турции, заключит союз с Германией и обратится к ней за исправлением недостатков, то это лучше, чем обращаться к двум соседям…
Как только мы (персы) соединимся с Турцией и с Германией, будем в безопасности от злобы двух соседей своих, кои близки к тому, чтобы вырвать у нас нить силы и самостоятельности…
В этом деле есть некоторые детали, о коих нельзя писать; но образованные должны читать и ненаписанное… Никогда мы не увидим от своих соседей, будь то русские или англичане, ничего, кроме вреда, как и до сих пор не видели».
Вот как трактует относительно образованная часть мусульманского мира свои отношения к европейцам и их культуре.
Но этими и подобными им рассуждениями сущность упомянутых отношений еще далеко не исчерпывается, ибо помимо этих соображений политического и национального характера есть еще «шариат», заключающий в себе, между прочим, и учение о войне с неверными, являющий собою в глазах мусульман их прямую и освященную обязанность, причем каждый, павший в такой войне, считается шахидом (мучеником), которого ждут сады мусульманского рая.
В умелых руках и при благоприятных для того обстоятельствах «газават», священная война с неверными, страшное оружие, ибо оно поднимается во имя Бога и по завету «печати пророков».
Когда зимою текущего года Кавказская стрелковая бригада была переведена на Кушку, афганский эмир немедленно же воспользовался этим фактом, принятым в Афганистане на первых порах за наше намерение немедленно же занять Герат, для того чтобы осуществить введение в ханстве воинской повинности, крайне несимпатичной народной массе.
Ему удалось, по-видимому, при посредстве улем убедить народ в неизбежности скорого «газавата» с Россией и с Англией и, благодаря этому набор рекрутов ныне благополуно производится не только в исконно афганских провинциях, но и среди белуджей и не вполне подчинившихся до сего времени эмирской власти племен, пограничных с Индией.
Вот что такое «газават», которым ныне ислам грозит уже европейской цивилизации и который неизбежно вспыхнет, как только мусульманство благодаря неустанной деятельности индийских, крымских и иных панисламистских редакций успеет объединиться и окрепнуть настолько, чтобы дать нам солидный реванш.