Великое множество народу занимается мелким торгашеством и барышничеством. Торгуют и барышничают всем. Перепродают лошадей и другой скот, небольшие количества зерна, бумажных материй, цены На которые понижаются и повышаются по нескольку раз в год и пр.; берут у оптовых торговцев ситец, кумач и др. материи и развозят их по базарам; снуют из кишлака в кишлак, с базара на базар, клянутся, божатся, надувают, обмеривают и обвешивают и в конце концов нередко добывают чистого барыша не более 10–20 к. в день.
Контингент этого мелкого торгашества рекрутируется по преимуществу или безземельными горожанами, или же кишлачниками, отбившимися почему-либо от земли.
Наибольшие обороты по внутренней торговле, доходящие для отдельных лиц до нескольких десятков тысяч рублей, относятся к хлебным операциям и внутренней же перепродаже баранов.
Из продуктов, получаемых от зарезанного животного, туземец отдает главное предпочтение салу, а не мясу. Для него сало – один из основных элементов всякой вообще хорошей пищи, как, напр., палау, а мясо служит скорее украшением купанья, чем элементом питания. В домашнем быту среднего и бедного классов мясных блюд в полном смысле этого слова, т. е. таких, главным основанием которых было бы мясо, мы почти не встречаем.
В народной кухне есть правда несколько блюд вроде каурмы, (мелко изрезанная баранина, изжаренная в котле на сале), но такие блюда приготовляются преимущественно для гостей и никогда почти для своего, домашнего стола.
Вследствие таких отношений к мясу требования туземца от убойного скота выражаются главным образом в желании получить от него возможно большее количество сала, а таким
требованием лучше других животных удовлетворяет здешний курдючный баран; хорошо откормленный, он дает сала по весу столько же, сколько и мяса, а при особенно хороших условиях даже и больше.
Таким образом, потребность в убойных баранах большая, а удовлетворить ее своими средствами, по разным причинам, Фергана не может; это-то и послужило началом развития весьма широкой торговли с кочевым населением Аулиэ-ата, Токмака, Верного и даже с западносибирскими киргизами[353].
Главнейшие скотопрогонные пути пролегают по горам Наманганского уезда, и здесь ежегодно проходит не менее 50 000 голов.
Торговля эта, установившаяся, по-видимому, очень давно, приняла, и до сих пор носит, почти исключительно меновый характер. Из Ферганы в обмен баранов вывозятся главным образом местные бумажные и полушелковые материи, частью – сушеные фрукты, обувь местного приготовления, ватные одеяла и ножи. Не более трети или четверти пригоняемых в Фергану баранов покупается в Семиречье или Западной Сибири на деньги. При благоприятности всех условий операция эта в руках туземного торговца дает никак не менее 50 % ежегодного барыша, а число баранов, пригоняемых одним лицом, колеблется от 50 до 4000 голов.
Предметами общей вывозной торговли служат: бумажные и полушелковые материи в Семиречье и Западную Сибирь; шелк и хлопок в Россию; сушеные фрукты в Семиречье, Сибирь и частью Оренбург; строевой лес (тополь) в Перовск и Казалу[354]; в незначительном количестве меха в Россию.
По внутренней торговле значительная часть сделок ведется в кредит, причем в большинстве случаев не пишется ни расписок, ни других каких-либо документов; сделка совершается на словах, но всегда при свидетелях[355]. Такое предпочтение свидетелям перед документом является результатом того, что по мусульманскому законодательству документ, скрепляющийся не подписью дателя, а печатью казы, признается действительным тогда только, когда подлинность и действительность его или признается самим ответчиком, или же удостоверяется двумя свидетелями-мусульманами.
Местом купли и продажи (по внутренней же торговле) для большинства продуктов служат преимущественно базары, отдельные лавки и караван-сараи.
На дому как продажа, так равно и все вообще торговые сделки совершаются очень редко, так как религия, во-первых, требует, чтобы продаваемый товар во время совершения сделки был налицо: во-вторых, советует избегать таких условий или обстоятельств продажи, при которых один из торгующихся может находиться в неведении о существующих на базаре ценах и, в-третьих, рекомендует приглашать двух свидетелей, которых на дому не всегда можно найти.
По тем же причинам временем продажи религия назначает день, от утренней зари до заката, после которого большинство базарных лавок действительно и закрывается.
В общем, отношение ислама к торговле, являющего собою настолько же религию, насколько и юридический, государственный кодекс, очень строги.
Продаваться может только частная собственность, и притом такая, которая может быть осмотрена, измерена или пересчитана, может принести покупателю какие-либо выгоды и может быть передана из рук в руки. Оттого не дозволяется, напр., продавать предмет, не находящийся налицо; не дозволяется продавать что-либо оптом без измерения; нельзя продавать хлеба на корню и пр. При продаже участка земли, дома, сада и др. недвижимой собственности первенство в праве на приобретение продающегося принадлежит соседям, называемым в данном случае шапи или шафи: только после отказа их приобрести продающееся за объявленную цену право купли переходит уже и к посторонним лицам. Продающий сам должен указывать на недостатки своего товара и стараться избегать запрашивания высоких цен.
По заключению условий свидетели должны обратиться к продающему с вопросом «продали ли вы?» и к покупающему «купили ли вы?». Утвердительный ответ с обеих сторон, выраженный непременно в прошедшем времени, делает куплю и продажу совершившимися.
Однако же большинство этих, так же как и многих других, постановлений ислама соблюдается, особенно в настоящее время, очень редко, больше по наружности и тогда только, когда это почему-либо выгодно для одной из сторон.
Прежде, во времена ханов, соблюдение подобного рода положений религии было, правда, строже, но соблюдение это держалось только палкою.
Палка эта была двух родов: вещественная и нравственная. В лице первой являлся кази-раис, в лице второй – общественное мнение, над которым чем-то вроде дамоклова меча висел тот раис, а над ним самим – сонм книжников и фарисеев[356], о которых вкратце упомянем ниже.
На обязанности раиса (должность эта упразднилась с занятием ханства русскими) лежало главным образом наблюдение за правильностью весов и др. мер, за соблюдением жителями данного города постов, ежедневных молений-намазов (их 5) и правил мусульманской нравственности, а также и палочная расправа на месте преступления над провинившимся.
Вот тот краеугольный камень, на котором в течение веков держалось здание наружной нравственности и чистоты нравов и наружного же уважения к основам религии.
Стоило только выдернуть этот камень, упразднить раиса, и часть здания сама собой стала рулиться. На базарах воочию стали обмеривать и обвешивать[357]; куски материи стали делаться все короче и короче, а пьянство, проституция и индеферентные отношения к обрядам религии все шире и шире.
Выше мы упомянули уже о том, что при совершении торговых сделок религия советует торгующимся приглашать не менее двух свидетелей. Совет этот и по сие время исполняется туземцами самым тщательным образом. Не говоря уже о продаже гурта баранов, большой партии материи, участка земли, дома и пр. два-три, а иногда и четыре свидетеля нередко присутствуют при продаже лошади, коровы, теленка, барана или козы, играя в то же время и роль маклеров, устанавливающих цену и приводящих торгующихся к соглашению, за что они, маклеры (далял), получают шерикана, размеры которой от одной чеки доходят до нескольких рублей или даже десятков рублей.
Привычка к присутствию свидетелей-маклеров сделалась настолько велика, что нередко продажа не может состояться только за их отсутствием, благодаря которому обе стороны никак не могут сговориться.
На любом, в особенности же конном или бараньем, базаре вы всегда встретите нескольких сартов подозрительного вида, с хищным и в то же время несомненно голодным выражением лица. Снуя в толпе, они высматривают, не затевается ли где-нибудь торг, вырастают как из земли, не вмешиваются, а буквально врываются между торгующимися, уговаривают их прийти к согласию, которое для них, маклеров, во всяком случае не только выгодно, но и необходимо, дабы иметь возможность получить шерикана, подчас даже и выругают, если торг слишком затягивается, соединяют руки торгующихся воедино, произносят традиционные вопросы: «продали ли»? и «купили ли?», с несколько надменным видом получают три-четыре чеки гонорара и затем переходят далее, к другому теленку или к другой кобыле.
Есть артисты, для которых далялчилик (занятие подобного свидетеля-маклера) сделался почти профессией, по меньшей мере одним из вспомогательных средств существования. Иногда и жаль, и смешно смотреть на сарта, который отсчитывает чеки, часто не зная хорошенько, кому и за что, собственно, он платит, но в то же время нельзя отрицать и того, что ввиду приведенных выше мусульманских законоположений и народных привычек туземца, сложившихся под влиянием ислама, за далялем есть кое-что реальное, тем более что в случае нужды он не имеет права отказываться от безвозмездного отправления своих обязанностей как свидетеля[358].
Розничная продажа мяса, хлеба, овощей, обуви, материй и пр., цены на которые более или менее общеизвестны, производится всегда без посредников, ибо иначе это было бы уже чересчур отяготительно.
Туземных общественных кредитных учреждений не существует. Все операции этого рода находятся в руках частных лиц, по большей части ростовщиков сартов же и индусов. Последние в числе 5-10, а иногда и более, человек имеются в каждом из местных горо