Она ругается и вслух произносит твердо принятое ею решение идти после праздника к кази за разводом. В это самое время, шурша новой ситцевой рубахой, в саклю входит молоденькая соседка.
Ругательница на минуту умолкает, потом вдруг, ни с того ни с сего начинает голосить. Гостья присаживается около плачущей. «А? Нима игляб отуруб сыз?» – «Чего вы плачете?» Воет. «Что такое с вами случилось?» Баба швыряет на середину сакли принесенные мужем калоши и, не трогаясь с места, с плачем и руганью начинает повествовать гостье о постигшем ее несчастье. «Умри! Проглоти тебя земля! Этакий подарок купил мне к празднику! А еще обещал: рубаху, говорит, куплю, калоши с ичигами. Только бы праздник прошел – пойду к казию, разведусь. Чего мне с ним жить; какая это жизнь, когда к празднику не может жене рубахи купить. Разведусь. Уйду от него».
Если до этого происшествия она жила с мужем сносно, то, по всей вероятности, вместе с праздником пройдет и мысль о разводе, в противном случае в течение всего хаита в сакле будут раздаваться ругань и перебранка, а после праздника она отправится с мужем к казию, и если обстоятельства развода будут благоприятны для нее, то она покинет своего сожителя, а к зиме выйдет замуж за другого.
В небогатых семьях, как в кишлаках, так равно и в городе, женщина ежегодно изнашивает в среднем 2 рубахи, столько же штанов, 2 халата, 2 пары калош, одни ичиги, которые она носит не постоянно, и 2 платка. Чимбет и паранджи носятся по нескольку лет. Таким образом, ежегодный расход на ее одежду для небогатой семьи в среднем может быть принят около 12–17 рублей серебром. (Первая цифра – средняя для кишлака, где ичиги носятся очень редко, а ситец в домашнем обиходе заменяется грубыми туземными материями; вторая, большая, – для города. Рубаха из туземной материи стоит от 80 к. до 1 р. 20 к.; из ситца – его идет около 10 аршин – от 1 р. 50 к. до 2 р., штаны ситцевые – около 80 к., ичиги – 1 р.; пара калош – от 1 р. до 1 р. 50 к.; халат – от 1 р. 50 к. до 3 р.; платок – 1 р.) Для состоятельных семей цифры эти значительно возрастают, так как там туземные бумажные материи не употребляются, заменяясь русскими ситцами, кумачом и тиком, а праздничная и выходная одежда женщины, в особенности в городах, делается всегда почти из полушелковых и шелковых материй. (Рубаха из тонкого атласа-ипаркак стоит около 7 р.; полушелковый халат или бешмет – около 6 р. сер., хороший полушелковый паранджи – около 11 р.).
Если женщина имеет свое личное, приносящее доход имущество, то она одевается всегда почти исключительно на эти средства. В Кокандском уезде мы знали небогатую крестьянскую семью. Хозяйка была за вторым мужем; от первого она имела нескольких детей и наследство: небольшой участок земли, на доходы с которого одевалась она сама и дети первого мужа.
Если личного имущества у женщины нет, то в состоятельных семьях ее одевает муж, а в бедных нужные для одежды средства добываются ею самой таким трудом, как пряжа ниток, разведение шелковичных червей, очистка ваты от семян и коробочек, а в городах – печением хлеба на продажу, шитьем одеял и халатов и пр. В достаточных семьях некоторых кишлаков Наманганского уезда, и в тех главным образом, где ведется переложное хозяйство, нередки случаи производства особого, совершенно самостоятельного посева одного из таких хлебов, который требует небольшого сравнительно ухода (не окучивается), как, напр., ячмень, пшеница и лен. Урожай с этого поля полностью передается женщине в зерне; она продает его и расходует на свою экипировку по своему личному усмотрению, не получая уже затем от мужа никаких других субсидий, а нередко даже и праздничных подарков. Так как этих средств бывает далеко не всегда достаточно, то очень нередки случаи, когда женщина крадет у мужа зерно, продает его втихомолку и расходует эти деньги лично на себя; зачастую все это делается в сообществе детей, которые вообще с матерью живут дружнее, чем с отцом, так как власть последнего одинаково тяготеет надо всеми ними. Замечательно, что все эти мелкие воровства жен, тщательно скрываемые ими от мужей, отнюдь не считаются секретом не только между приятельницами, но даже и между простыми знакомыми. Рассказывая о своих проделках одному из авторов, сартянки спрашивали, много ли она сама таскает у своего мужа, и всегда относились крайне недоверчиво к получаемым ими отрицательным ответам.
Представление о моде стало слагаться, по-видимому, лишь за последние годы. Частности женского костюма изменялись и раньше, но причинами тех прежних изменений было стремление не столько к изящному, сколько к более практическому и удобному. Так, бумажные матовые чулки сменились кожаными ичигами, а мунсак с короткими, широкими рукавами, и в большинстве случаев без воротника, – обыкновенным халатом со стоячим воротником и длинными рукавами.
Теперь отношения как женщины, так равно и мужчины к своему костюму значительно изменяются или, вернее, изменились, и в среде состоятельного городского населения мы видим стремление шить платье из наиболее модных материй с некоторыми, частными, впрочем, отступлениями от основных форм народного костюма. Во второй половине семидесятых годов между туземными франтами, купеческой молодежью, соприкасавшейся с русскими и с Ташкентом, одно время были очень распространены туземные сапоги на необыкновенно высоких и тонких каблуках и халаты с отложными воротниками: в это же время женщины стали обзаводиться бешметами вместо халатов. Позднее у мужчин вошли в моду калоши с широкими носками, халаты, простроченные на машине, белье из ситца вместо прежних туземных бумажных материй. На улицах встречалось все больше и больше женщин, одетых в рубахи модного цвета.
Из России приходят товары. Привозится партия такого ситца, узор которого здесь новинка. По городу разносится слух о том, что на базаре продается янги чиккан-чит – вновь появившийся ситец. В лавках с красным товаром он лежит на видном месте и вместо 18 или 20 копеек за аршин продается первое время по 30 коп. Натурально, это еще более раздразнивает, и рубахи из такого ситца делаются миражом, носящимся в воображении всех наиболее склонных к самоукрашению. Одно время в качестве такого янги-чиккан-чита фигурировал реденький ситец с широкими красными зигзагами по белому полю; через несколько времени его сменил брильянтин с мелкими цветочками и т. д. Точно так же мода существует у женщин и на головные платки. Прежде в большом употреблении были белые кисейные, вышитые по краям шелками, так называемый дурия; затем их место заняли кисейные же красные платки с крупными белыми или желтыми цветами; потом опять простые платки из белой кисеи, а теперь входят в моду белые или цветные шелковые, по большей части бухарского приготовления. Вместе с прониканием повсюду в городах отложного татарского ворота у женской рубахи, замечается непоборимое вожделение к ботинкам, но носить их на улицах побаиваются, ибо, во-первых, они имеют сходство с сапогами, а в последних ходят одни лишь проститутки, а во-вторых, надев их, рискуешь обвинением в отступничестве от религии.
Франтить и наряжаться сартянка, в особенности молодая, любит, конечно, совершенно так же, как и женщина всякой другой расы, но здесь самоукрашение это кроме личных, субъективных стимулов и побуждений зиждется еще и на религиозных основаниях. Шариат (см. Торнау) советует женщине заботиться о том, чтобы она нравилась мужу и рекомендует ей для этой цели такие средства, как румяна, белила, усму (для окрашивания бровей), мушки (халь), локоны и проч.[410] Таким образом, для туземной женщины заботы о внешнем ее благообразии и привлекательности являются до некоторой степени нравственною обязанностью, от которой она избавляется или неимением средств, или же достижением того возраста, в котором у всех вообще известных нам народов излишняя заботливость о своей наружности считается и смешной, и зазорной.
Белила, приготовляемые здесь из риса или из яичной скорлупы, румяна (фуксин[411]), а равно мушки и локоны в Фергане употребляются очень редко. В гораздо большем ходу окрашивание бровей усмою и ресниц сурьмой. Наиболее красивыми считаются брови резко очерченные, широкие и сросшиеся над переносицей. Оттого при окрашивании их усма кладется широкой полосой, идущей от наружного конца одной брови до наружного же конца другой. Выходит это, конечно, очень грубо и аляповато, а сколько-нибудь изящное подкрашивание бровей встречается очень редко.
Усма – растение из крестоцветных, разводимое здесь туземцами. При свежем растении из листьев его пальцами выжимают темно-зеленый, с легким синеватым оттенком сок; в последний обмакивают конец тоненькой деревянной палочки или спички, обвернутый ватою и проводят им несколько раз по бровям. Через
несколько времени окрашенное место принимает почти черный цвет, а окраска не сходит довольно долго, тем более что мыло при мытье лица употребляется лишь очень немногими, наиболее богатыми франтихами.
Для получения краски из сухой усмы, листья, завернутые в кусочек ваты, жуют в течение нескольких минут, пока красящие начала не растворятся в слюне.
Сок усмы считается средством, способствующим росту бровей.
Окрашивание ногтей на руках и ногах, а нередко также и ладоней, по-видимому, начинает выходить из моды; окрашенные руки теперь встречаются только по праздникам и то не везде, по большей части в одних лишь городах. Духи, туземного приготовления и далеко не приятного запаха, в очень небольшом употреблении.
Главнейшими украшениями сартовской женщины после накрашенных бровей и ресниц служат кольца, серьги, браслеты, бусы, кораллы, серебряные амулеты и другие привески местного изделия. За последнее время у женщин, носящих рубахи с татарскими воротами, начинают входить в моду большие европейские запонки. Все эти украшения, за исключением колец и простых недорогих серег, дома никогда почти не носятся.