(Ак-чач – значит «белые волосы»).
До прихода русских в Фергану во всех почти богатых семьях были и рабы (кул), и рабыни (джури). Как те, так и другие – исключительно дунгане[417] – привозились сюда в детском возрасте из Кульджи и Кашгара, где приобретались здешними торговцами, имевшими дела с названными городами, или увозом, или покупкою у родителей. В Фергане мальчик-раб продавался от 70 до 100 р., а девочка-рабыня – от 50 до 80 р. серебром.
С приходом русских рабство было объявлено более не существующим. Большинство рабов покинуло своих прежних хозяев, а рабыни все почти остались на местах, так как они или были замужем за работниками и служителями своих прежних хозяев, или слишком молоды для того, чтобы начать самостоятельную жизнь. Некоторые же просто не имели надобности ходить куда-либо, так как жилось сравнительно сносно. За такими дунганками и по сие время осталось название джури.
В тех зажиточных семьях, где жены взяты из бедного класса, очень нередки случаи, когда обязанности их прислужниц – ак-чач исполняют матери этих жен или другие их родственницы, положение которых ровно ничем не отличается от положения обыкновенных служанок.
Дочь помыкает и командует такой прислужницей-матерью, совершенно игнорируя существование каких-либо других соотношений, кроме соотношений госпожи и служанки. Нам не раз случалось слышать разговоры матери, выдающей свою дочь за богатого человека. Она просит невесту забыть, что иногда била и ругала ее и всегда высказывает опасение того, что разбогатевшая дочь не пустит ее даже и на порог своего дома. Мы знали такой случай, когда дочь, вышедшая замуж за состоятельного человека и взявшая свою мать в служанки, не только помыкала ею самым беспощадным образом, поминутно пиля за плохую службу, но иногда и била ее.
О пище и ее приготовлении мы будем говорить ниже самостоятельно и с возможной подробностью, а потому: теперь опишем другие женские работы, из которых главнейшее место занимают прядение ниток и очистка ваты от зерен и коробочек.
Коробочки туземного хлопчатника растрескиваются очень слабо, а потому при уборке урожая oни срываются с кустов целиком и в этом виде поступают в продажу на базар.
При очистке данного количества хлопчатника, ваты по весу получается только ¼; половина общего веса приходится на семена-чигит и четверть – на коробочки. Чигит идет в примесь к льняному семени при гонке из него масла, а коробочки при большом их количестве сжигаются в очаге под котлом. Очистка хлопка от коробочек производится руками, а от чигита, при посредстве особого деревянного аппарата чирык, или чагрык, главную суть которого составляют два вращающихся навстречу друг другу валика со спиральными нарезками. Вата проходит между валиками, а семена отрываются и падают вниз. Прежде чем очищать хлопок от семян, его тщательно просушивают на солнце. В течение недели или, вернее, шести дней женщина очищает в среднем не более ½ чайрика (2 пуда 25 футов[418]) коробочек. Из этого количества полается 2 чаксы (26 ф.) ваты и 4 чаксы чигита. В настоящее время, например, ½ чайрика неочищенных коробочек хлопчатника (гуза) продается около 2 р. 40 к.; две чаксы ваты стоят 3 р. 60 к., а 4 чаксы чигита около 40 к. Средний недельный заработок женщины, занимающейся исключительно очисткою хлопка, может быть принят около 1 р. 50 к., но этой цифры заработок достигает тогда только, когда у женщины есть помощники, дети, на которых лежит очистка хлопка от коробочек, и, кроме того, редкая женщина может работать подолгу без отдыха, так как рука и плечо сильно немеют при вращении рукоятки чагрыка. (Такой очищенный хлопок частью идет на местные потребности: одеяла, халаты и пр., а главным образом скупается торговцами по мелочам на базаре и увозится в Россию.)
На прядение ниток идет луипий по цвету, наиболее белый, хлопок. Предназначенная для переработки в пряжу вата предварительно тщательно перебивается тонкими тростинками, причем ей придают форму пластов около пальца толщиной, ¼ аршина шириной и нескольких аршин длиною. Затем каждый такой пласт по его длине свертывается в клубок. Самое прядение нитки производится на веретено, приводящееся в движение посредством маленькой деревянной ручной прялки-чарх. Нитка отсучивается от маленьких цилиндриков ваты, скатываемых руками.
Цилиндрики эти, около ¼ аршина длиной и в палец толщиной, скатываются из кусков, отрываемых от заранее приготовленных клубков перебитой ваты.
Нитки, необходимые для шитья белья и одежды, прядутся обыкновенно дома, а потому вся та пряжа, которая выделывается для продажи, идет главным образом на тканье белых и цветных материй местного производства. (Последним здесь заняты исключительно мужчины; в некоторых каракалпакских и других полукочевых семьях женщина ткет одни только грубые шерстяные материи.) Пряжею женщина зарабатывает в неделю от 40 до 80 к. сер., причем в большинстве случаев выделанные за неделю, или за 6 дней[419], нитки продаются непременно в следующий же базар, так как вырученные на них деньги, особенно в городах, где у бедного населения никогда почти никаких запасов не имеется, необходимы на покупку провизии и опять-таки в базарный же день, ибо в противном случае провизию эту придется покупать у мелочных торговцев по дорогой сравнительно цене.
В холодные зимы такие женские работы, как очистка ваты, а главным образом прядение ниток, прекращаются, потому что, во-первых, негде сушить хлопок, во-вторых, большинство помещений настолько холодны, что работать в них подолгу становится совершенно невозможным и, в-третьих, на базарах нет спроса на нитки вследствие поголовной почти забастовки ткачей, мастерские которых холодны так же, как и большинство других помещений. Цены на нитки падают так сильно и быстро, что в начале такой холодной зимы далеко не редки случаи, когда женщина, вынесшая свои нитки на базар, продает их за ту же цену, за которую она, неделю тому назад, купила неочищенный хлопок. Есть женщины, живущие исключительно одним только этим трудом. Мы знали одну такую старуху. Она пряла нитки, а муж ее, 60-летний старик, продавал на улице халву, которую он брал на комиссию и зарабатывал этим около 10 к. в день. Судите о положении этих людей во время забастовки ткацких работ, в холодную зиму, когда нужны дрова и горячая пища и когда все безусловно продукты сильно дорожают. Знали и еще одну семью. Это была старуха лет за 50. У нее была дочь лет 12 и крошечный дворишко в одном из наиболее людных кварталов Намангана. Жили очисткой ваты и прядением ниток, разумеется, всегда впроголодь. Старуха стала дряхлеть. Видит, дело плохо. Отдала дочь за бездомного поденщика и взяла его к себе; зарабатывал он в среднем около 20 к. в день, и то не всегда; оказался больным грыжей и полуидиотом. Наступила холодная, всем памятная здесь, зима 1881/82 года, когда морозы доходили до -20 °C. Все без работы. Дочери было уже 14 лет. Голод и холод доняли. Невинность девушки была продана за четыре рубля серебром. Потом дела их поправились; идиот умер, а бывшая номинальная жена его сделалась тайной проституткой.
Мы знали еще и других, подобных этим же, но боимся, что так можно, пожалуй, и надоесть читателю – во-первых, а во-вторых, если начнешь пересчитывать всех известных, то рискуешь кончить очень не скоро, а обстоятельства заставляют нас торопиться со своей работой.
Излюбленным делом, не только женщин всех возрастов, но даже девушек, несмотря на то, что оно, в сущности, очень хлопотно, следует назвать разведение и кормление шелковичных червей. Привлекает же оно к себе потому, что в случае удачи дело это выгоднее всех других женских работ.
В конце мая или в начале июня месяца из нарочно отложенных для этого коконов, хранящихся где-нибудь в углу комнаты, на влажном земляном полу, выходят бабочки. Их спаривают, сажая по одному самцу и одной самке в небольшой матерчатый мешочек который подвешивается где-нибудь в комнате же на колышке. Здесь самка кладет яички, после чего бабочек выбрасывают. До весны яички сохраняются так, чтобы не могли промерзнуть. Некоторые зарывают их в середине зимы глубоко в снег и оставляют здесь на одни сутки, полагая, что такая операция может предохранить будущих червей от заболевания. В марте как только появятся первые почки на тутовых деревьях, женщины приступают к искусственному высиживанию яичек, для чего последние, завязанные в маленькие мешочки, подвешиваются под мышку, под груди, или к опояске штанов и выводятся здесь в течение 1520 дней теплотою тела.
В это же время на базаре пайса (около 6 золотников) яичек продается от 20 до 40 к. Как только изо всех яичек, заключающихся в мешочке, появятся черви, их выкладывают в небольшую, плоскую корзинку, внутренность которой выстилается какой-нибудь тряпицей; сверху корзинка закрывается или сложенным в несколько раз полотенцем, или тонким ватным одеялом. Прикрывать корзинку необходимо, дабы защитить молодых червей от света, колебаний температуры и таких врагов, как, например, муравьи и воробьи. Корзинки c червями держатся или в комнате, или под навесом. К этому же времени на тутовых деревьях появляются первые листки; их обрывают, мелко рубят и в таком виде насыпают два раза в день, утром и вечером, поверх червей. (Как только последние выведутся, на базарах появляются лукошки с продажными червями). Через 8-10 дней после появления на свет, черви засыпают и спят 2 дня. Таких засыпаний, приблизительно через 10 дней, четыре. По мере роста червей, их переводят из малых корзин в большие, а листья рубятся все крупней и крупней, пока, после 2-го сна, не станут давать их целиком. После третьего сна, когда длина червей достигает около 2½ дюйма, их переводят из корзин на нары; нары устраиваются из палок и хвороста в темной комнате. В это время в пищу червям даются целые ветви тута, разбрасываемые поверх нар. После четвертого сна вокруг нар, или вдоль стен комнаты, расставляются пучки крупных, сорных трав; черви сползают на них и начинают здесь завивать коконы. Последние появляются приблизительно через 50 дней после выхода червей из яичек. В первой половине мая базары буквально заваливаются коконами. Со всех сторон несутся и везутся большие корзины и узлы. Каждый спешит продать свои коконы возможно скорее, пока они еще не успели высохнут и потерять часть своего веса.