высматриваются невесты и сходятся любовники.
Происхождение этого обычая мы объясняем себе так. На зиму запасы зернового хлеба в большинстве случаев зарываются здесь в землю, в ямы, носящие название ура. Если весною не отроют зерно вовремя, то оно прорастает. Вероятно, прежде случаи такого прорастания были нередки до тех пор, пока хорошенько не применились к этому способу сохранения (это случается, впрочем, и теперь). Отрывают пшеницу – проросла. Попробовали сделать из нее муку, получилось что-то сладковатое. Сварили болтушку, понравилось. Тогда позвали на нее соседей; тем тоже понравилось, тем более что здесь весна, когда запасы хлеба уже истощаются, самое голодное время года. А затем такой сумаляк мало-помалу вошел и в обычай.
Из напитков наиболее употребителен чай, приготовляемый двумя способами: или кипячением на воде в чайниках, т. е. так же почти, как это делается и у нас, или же кипячением ее в котле с примесью молока, масла, соли и перца. В последнем случае он носит название шир-чая. Такие напитки, как водка, виноградное вино и буза – род пива или браги, приготовляемой здесь из проса, – преследуются религией, но, тем не менее, явное, открытое потребление их туземцами с каждым годом делается все больше и больше, что дало некоторым повод утверждать, будто бы пьянство, не известное прежде между сартами, было привито к ним русскими.
На самом деле это далеко не так. Во-первых, буза – напиток чисто местный и никто из туземцев не думает отрицать прежнего значительного потребления его в особенности кочевым населением. Во-вторых, не только туземцам, но даже и многим русским, известно, что еще до прихода сюда, в Фергану, последних, тайное приготовление фруктовой водки и виноградного вина было очень распространено между местными евреями, и что русской администрации во многих городах Ферганы стоило немалого труда, если не совсем, то хотя бы отчасти, остановить это производство. А если было производство, то, очевидно, был и спрос, были и потребители. В-третьих, известно также, что Алим-хан и Мадали-хан были горькими пьяницами, о чем повествуется в туземных сочиненениях по истории Кокандского ханства.
Наконец, в-четвертых, обращаясь к запискам Султана-Бабура, написанным около 400 лет тому назад, во второй половине их мы чуть не на каждой странице читаем описание того, как знаменитый Султан кутил со своими приближенными[421]. Очевидно, что пьянство тайное, скрывавшееся от палок и плетей кази-раиса, существовало здесь уже не одно столетие. Очевидно также, что если русские и виноваты в расширении круга открыто пьянствующих сартов, то виновность эта заключается в том только, что они не бьют палками тех, кто попадется на их глаза в пьяном виде.
Летом, не только у большинства горожан, но даже и в местных кишлаках основными элементами пищи являются хлеб фрукты и кислое молоко; содержание мяса в пище несколько увеличивается в тех только кишлаках, где запашки значительны и где со времени поспевания хлеба и до осени последний обменивается у мясников на мясо и сало.
Зимою во многих малосостоятельных семьях питание женщин и детей, помимо других причин, ухудшается еще и по следующему поводу. В среде малосостоятельного, как городского, так равно и кишлачного, населения на зиму мужчины образуют из себя артели, джуры, по 10–15 человек; каждый вносит по 37 рублей. Избирается артельщик, джурабаши; по большей части в его же доме происходят и ежедневные сборища.
На артельные деньги заготовляется мясо, рис, овощи и топливо. Если средства джуры достаточны, то нанимается на всю зиму плясун-батча, закупаются чай, изюм и фисташки. (Иногда в джуре участвуют и состоятельные молодые люди.) Повар избирается или на всю зиму, или же готовят поочередно.
Собираются вечером. Варится палау, в ожидании которого идет чак-чак, болтовня, прибаутки; поют песни; пляшет батча. Сидят иногда далеко за полночь. Женатые расходятся по домам, а холостые тут же и ночуют. В этих случаях муж и отец становится мало заинтересованным в качестве и количестве домашней трапезы, в которой он не участвует, а потому и питание семьи значительно ухудшается. Чтобы понять значение джуры, следует иметь в виду, что сарт – человек улицы и общественной жизни. Нельзя сказать, чтобы он совсем не любил семьи; нет, на той же улице мы встречаем мужчин, не занятых работой и нянчащихся с детьми. До известной степени он любит семью; он очень любит детей и при возможности всегда балует их, но это не мешает и тяготению к улице. Улица – клуб; на ней народ; на ней жизнь, разговоры, новости. Но зимой на ней или грязно, или холодно, а общество все-таки нужно; вот он и идет в джуру. Дома сидит или благочестивый – суфи, или человек богатый, часто, почти непрестанно, посещаемый гостями, дом которого, в сущности, тоже – джура.
Несколько улучшается или, вернее, разнообразится пища только по праздникам Курбан и Рамазан и во время поста – рузы, так как религия ограничивает лишь время еды, но отнюдь не разнообразие тех продуктов, которые потребляются в пищу[422].
Ежедневное вечернее розговенье, ифтар, происходит вскоре после солнечного заката, вслед за намазом ахшам. У туземцев принято прежде всего съесть маленькую щепотку соли, напиться айрану (катык, смешанный с водой), а затем уже есть хлеб и фрукты, после которых подается одно из перечисленных выше блюд.
За первые же дни недели поста, продолжающегося целый месяц, организмы людей, строго исполняющих постановление религии, до того ослабевают, что к концу рузы желудок делается совершенно неспособным принимать сколько-нибудь значительное количество пищи. Однако же такими ревнителями являются далеко не все. Жена ест потихоньку от мужа и детей, муж потихоньку от жены и детей; сосед потихоньку от соседа и так далее. Постятся и делают постные лица pour faire les apparences[423]. Религия освобождает от поста, между прочим, больных и путешествующих, и мы знали случаи, когда сарт отправляется куда-либо нарочито во время поста. Женщина может не поститься во время кормления грудью. Она не должна поститься в течение шести недель, следующих за родами, и во время менструации[424].
В городах утром пьют чай с хлебом, причем в среде бедного населения чай очень часто заменяется травами, упоминать о которых нам не приходится за невозможностью для нас их определения (определения их научных названий); в кишлаках по утрам приготовляется какая-нибудь жидкая кашица; иногда это разогретые остатки вчерашней пищи.
Днем, около полудня, хлеб или остатки утренней пищи; в городах в это время дня, особенно зимою, нередко варится гурда, маш-гурундж или другая кашица.
Вечером к солнечному закату, a зимой несколько позже, при возможности готовится шавла или другая кашица с мясом или, наконец, палау.
У бедного же населения и вечером – неизменная куча, аталя или что-нибудь в этом роде.
Днем палау варится только для гостей. Палау семья ест всегда почти вместе или, вернее, одновременно, так как детям дают есть обыкновенно в отдельной посуде. Другую же пищу члены семьи едят каждый в отдельной чашке и нередко разновременно. Если вся семья в сборе, то хозяйка наливает себе после всех, а первая чашка подносится ею или мужу, или старшему в семье.
Говоря обо всем вообще оседлом населении Ферганы, вряд ли возможно было бы сказать что-либо верное о среднем аппетите среднего же туземного человека, а потому, вероятно, лучше всего будет перечислить те факты этого рода, которые нам удалось подметить. В общем у мужчин аппетит проявляется гораздо энергичнее, чем у женщин. (Киргизки, наоборот, гораздо прожорливее мужчин и всегда готовы есть все, что угодно, лишь бы это не было харам – поганое). Между мужчинами наибольшее количество пищи способны принимать: 1) те возчики, арбакеши, которые ходят целыми обозами и, составляя на это время артели, привыкли питаться сравнительно очень хорошо, пo крайней мере гораздо лучше того, как они питаются дома; 2) состоятельные купцы, ведущие такую торговлю, которая вызывает частые поездки, и 3) весь вообще чернорабочий люд. Наименьший аппетит замечается у тех мужчин, которые долго пробыли в медресе (высшей школе) и обладали в это время скудными средствами существования.
У женщин кишлачных аппетит лучше, чем у городских; у состоятельных лучше, чем у очень бедных, желудки которых привыкли к крайне ограниченному употреблению пищи.
Вместе с тем у всех вообще мало-мальски bоn’-тонных[425] молодых женщин и девушек принятие пищи в очень ограниченных количествах служит одним из орудий кокетства. Про такуо говорят, что она ест чимчиляп – щипочками, по-воробьиному.
Здесь же заметим, что сарты никогда почти не относятся к запору, как к патологическому состоянию организма, что твердая консистенция экскрементов считается нормальной и что к разжижению последних туземец относится всегда с большею боязнью.
Не менее интересны, конечно, и количества пищи, ежедневно потребляемой туземцами, но и тут нам придется обратиться опять-таки к частным фактам, оговорившись предварительно в том смысле, что мы будем иметь в виду одно лишь малосостоятельное население, так как состоятельный и богатый люд, потребляющий палау не один, а несколько раз в неделю, имеющий в своем распоряжении значительные количества мяса, сала, риса, муки, чая и даже сушеных фруктов, представляет для нас наименьший интерес в силу хотя бы своей наименьшей же численности.
В средней по достатку кишлачной семье, состоящей из 57 душ, ежедневно расходуется хлеба не более двух, много трех лепешек (около 1–1½ фунта) на душу; большее число лепешек съедает лишь мужчина, находящийся в поле или на другой тяжелой работе. Утром на приготовление