палау и 40 к. денег, отправился к ишану, выложил перед ним свое приношение, покаялся и сделался мюридом, по какой причине в течение 2–3 месяцев, пока ему это не надоело, в свободное от занятий время склонял голову на левый бок и вполголоса произносил: «Алла! Алла! Алла!» Иногда вместе с тяжелым вздохом у него вырывалось: «Я, Худа»! («О, Боже!»), или: «Я, Керим!» («О, Милостивый»). Тем временем одна из жен вернулась; вернувшись сказала: «тоуба кылдым» («каюсь»), немного повыла, долго причитала над теми притеснениями, которые видела в месте злачном и принялась затем чинно прясть нитки, тоже, как и муж, вздыхая и произнося: «Я, Худа! Я, паляк!» («О Боже! О небо!»).
Через несколько времени благочестие опять надоело. Прежде всего перестали вздыхать и произносить восклицания. Затем муж стал отлынивать от мечети, а возвратившаяся беглянка завела себе любовника, в чем ей помогла другая жена, ее кундаши, которая с мужем жила в ладу и которой обстоятельство это, по весьма понятным причинам, было на руку. И этих-то людей называют фанатиками! Уж если имеется необходимость в чем-либо непременно обвинить их, так обвиняли бы в том, что все те явления, о которых обвинители знают главным образом понаслышке, суть результаты не приверженности к слову и догматам религии, а тьмы незнания, привычки жить так, как жили деды, неуменья считать даже и по пальцам и истекающей отсюда же привычки бояться всего нового, могущего расстроить дурное ли, хорошее ли, но имеющееся и не дать взамен его ничего путного.
Однако же мы уклонились несколько в сторону. Уклонились мы с того самого места, где сказали, что со времени упразднения палочной расправы кази-раиса, наблюдавшего за точным исполнением обрядов религии, в массу населения все более и более стал проникать религиозный индифферентизм.
У мусульман женщина не посещает мечети; моленья она совершает у себя на дому и всегда имеет много таких причин, пользуясь которыми смело может уклоняться от исполнения этого обряда. Так, например, грехом считается молиться в платье, или белье, обмоченном ребенком, а также во время менструации. Оттого ее отношения к религии с давних пор были очень шаткими. Наблюдать за нею всегда было гораздо труднее, чем за мужчиною, а потому с давних же пор вошло в обычай смотреть сквозь пальцы на то, что за исключением грамотных, в общем немногочисленных, намаз совершается одними лишь старухами, да и то далеко не всеми. По той же причине и омовения, совершение которых предписано религией перед молитвою, тоже, как и самые моления, совершаются мужчиною чаще, чем женщиной, причем нередко приходится видеть, как, второпях или не желая почему-либо снимать обуви для уставного омовения ног до щиколоток, последнее заменяется символическим обрызгиванием ичигов, или сапогов. Одна бедная сартянка рассуждала при нас таким образом: «Если бы, – говорит, – я была богатой, я бы ничего не делала, молилась бы Богу, сидела бы да прославляла имя Божие. Теперь мне молиться некогда: работы у меня много; да и что молиться, когда Бог ничего мне не дал!»
Надумав совершить намаз, женщина предварительно моет лицо, руки до локтя и ноги до щиколоток. (Чаще других совершаются намазы: утренний и предпоследний – намаз-ахшам). Затем она надвигает платок на лоб так, чтобы не было видно волос, и концы платка распускает спереди. (Мужчина молится в чалме, конец которой, около ½ аршина, спускается на левое плечо. Чалмы здесь преимущественно белые). Приведя платье в порядок, дабы предстать пред лицо Аллаха в приличном виде, молящаяся расстилает на полу, поверх кошем (или ковров), или чистый маленький коврик, или специально для этой цели имеющийся джай-намаз[432], коврик же из толстой бумажной материи светло-желтого цвета, или большой платок, или, наконец, халат и обращается лицом к кыбле (св. мечети) и вполголоса произносит молитвы, сопровождая их наклонениями туловища, земными поклонами, поворотами головы и другими символическими движениями.
В солидных и набожных семьях, в то время как в комнате кто-либо из присутствующих совершает намаз, обыкновенно или водворяется молчание, или же все говорят тихо, вполголоса. Но в большинстве случаев совершение намаза одною из присутствующих отнюдь не мешает прочим, не только громко разговаривать, но даже и хохотать. Говор этот умолкает лишь в последний момент намаза, когда молящаяся (или молящийся), отерев лицо руками, обращается к присутствующим с приветствием: «Селям-алейкюм».
О посте мы говорили уже выше. Из других обрядов религии с наибольшею охотой женщина исполняет поездки на богомолье, хождение на могилы родственников, оплакивание покойников, празднование Курбана и Рамазана и пр., словом все то, что настолько же может быть названо религиозным обрядом, насколько и развлечением, которые здесь далеко не разнообразны и до которых, как мы уже видели выше, сартянка, даже и пожилая, всегда очень большая охотница.
Местами богомолий являются главным образом мазары, могилы людей, считающихся почему-либо святыми. Иногда под именем мазара разумеется также место, освященное какими бо происшествием. В этом случае имеющиеся здесь деревья тоже считаются священными, не рубятся, а на сучья их каждым посетителем такого мазара, навешиваются лоскуты, тряпки, нитки и пр. В Араване, кишлаке Маргеланского уезда, есть мазар и иного свойства. На поверхности одной из граней небольшой скалы, находящейся поблизости от кишлака, имеется изображение, напоминающее собою фигуру всадника в миниатюре. Из-под скалы бьет ключ, а над ним на 3/4 или ½ аршина в той же скале виднеется небольшое, совершенно отшлифованное углубление, в которое можно вложить часть человеческой головы. Сарты веруют, что изображение всадника есть тень халифа Али, случайно упавшая на скалу, и что посещение этого мазара помогает от головных болей. Больные вкладывают свои головы в углубление, имеющееся в скале несколько выше того места, откуда бьет ключ.
Мазаров очень много; большинство наиболее чтимых находится в горах или предгорьях Ферганы, почему для посещения их избираются обыкновенно май, июнь или июль месяцы, когда в горах наступает лучшее время года, а подножный корм еще не совсем стравлен.
Все мазары обладают более или менее различными свойствами. Так, напр., посещение Араванского мазара помогает от головных болей, а посещение мазара, находящегося в Канибадаме и носящего название кук-юталь-мазар, считается наиболее верным средством от чахотки и коклюша (кук-юталь – коклюш и чахотка). В Наманганском уезде особенно чтимых мазаров – два: Падша-ата и Бава-ата; оба они находятся в горах и довольно высоко: наибольшее число богомольцев, пеших и конных, тянущихся сюда целыми караванами, приходит в июне месяце. Про оба эти мазара сарты говорят так: «Хочешь молиться о богатстве, иди на мазар Падша-ата; молиться о рождении ребенка – иди на мазар Бава-ата».
Из мазаров, известных не только в Фергане, но и далеко за ее пределами, следует упомянуть о мазаре Тахт-и-Сулейман (трон Соломона), находящемся на вершине горы того же имени, около города Оша[433].
Отправляясь на богомолье, мало-мальски состоятельные люди берут с собою туда же жертвенного барана или козла. Если дорога это позволяет, то женщины и дети едут на арбах. Набожные идут часть пути пешком, гоня перед собою барана или козла. Придя на мазар и совершив там моление, режут приведенное сюда жертвенное животное; шкура и часть мяса отдается шейхам данного мазара, из рода в род пользующимся правом получения всех вообще приношений, делаемых богомольцами, а другая часть съедается здесь же, на мазаре, самими последними. (Такое жертвоприношение называется худаи – божеское). Иногда, если предполагается посещение одного из ближайших мазаров, вместо заклания барана, или козла, ограничиваются одним лишь приготовлением на мазаре какой-либо пищи, принятие которой здесь же считается душеспасительным (саваб).
Нередки случаи, когда на такие ближайшие по расстоянию мазары женщины ездят без мужей. Пять-шесть баб составляют компанию, забирают припасы, нанимают сообща арбу и отправляются.
Говоря о мусульманской религии и ее житейском значении, мы сказали уже между прочим и о том уровне, на котором стоит развитие или, вернее, сумма знаний, обладаемых туземным обществом. Потому здесь, говоря о знаниях женщины, мы считаем возможным ограничиться тем лишь замечанием, что в общем круг ее знаний гораздо уже, чем у мужчины. Грамотных женщин, обыкновенно с трудом разбирающих небольшое число книг, написанных на тюркском языке, и с трудом же могущих написать какое-нибудь простенькое письмо, немного. Чрезвычайно редкими исключениями являются женщины, знакомые с богословием и правом, к которым в этом случае обращаются (обыкновенно женщины же) с вопросами и за советами так же, как обращаются с этим к улемам-мужчинам, и относятся к ним с громадным уважением. Ничто не возвышает здесь человека в глазах других людей и даже целого общества так, как знание, начитанность и богатство.
Благодаря безграмотности большинства женщин, нередки случаи, когда письма заменяются ими разными символическими предметами. Так, напр., женщина, соскучившаяся о муже, посылает ему белье, в которое завертывает немножко соломы и кусочек угля. Этим она говорит, что в отсутствие своего сожителя от тоски пожелтела, как солома, и почернела, как уголь. Желая дать знать о покойнике, посылают синюю нитку. (Синий – цвет траура).
Особенно малыми знаниями отличается женщина деревенская, кишлачная. Там нередки случаи, когда она умеет считать лишь до ста, и то не всегда правильно, говоря, напр., вместо сорока (кырк) – два раза двадцать