Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды — страница 63 из 135

(ики-игирма), и пр. Большая часть кишлачных женщин не знает счета денег, не знает, сколькотенге в тилле, чек в тенге, или копеек в рубле, и в большинстве случаев не имеет никакого понятия об единицах веса и числе месяцев в году. Одна женщина в Нанае при нас говорила, что ее ребенку нет еще года, что ему всего только 17 месяцев.

Все же как городские и кишлачные женщины, так равно и большинство мужчин имеют крайне запутанные представления об исчислении времени. У мусульман времяисчисление лунное, причем большинство под именем месяца разумеет не известное число дней, а факт, так сказать, появления луны. Поясним примером. Родится ребенок в конце луны. Нарождается и кончается вторая луна; затем нарождается третья; проходит со дня рождения ребенка счетом, положим, 45 дней. По истечении их мать и отец ребенка говорят, что ему три месяца, ибо со дня его рождения они видели три луны. Очень нередко приходится слышать, что такая-то ходит беременной вот уже одинадцать месяцев. Так же считают и лета, причем кроме вышеизложенной путаницы, по достижении ребенком, напр., пяти лет, не говорят, что ему пошел шестой год, а говорят: ему шесть лет.

Мы упоминали уже и о том, что нравственная сторона родственных связей между туземцами в общем очень слаба; при этом замечается, что в большинстве слоев туземного общества родители любят своих детей несравненно больше, чем дети родителей, а из разных детей большею любовью пользуются малолетние. Особенно душевное отношение к детям мы встречаем в бедных классах, где нередко приходилось видеть случаи такого баловства детей, в результате которого последние окончательно, как говорится, отбиваются от рук. Замечательно, что наиболее резкие примеры такого баловства и всевозможных поблажек детям всегда встречались в наиболее бедных кишлачных семьях. Нередко приходилось видеть, как мать долго упрашивает сына или дочь принести со двора дров, воды или чего-нибудь подобного; те не только не соглашаются, но даже делают вид, что не слышат ее слов. Тогда она бросается на них с кулаками, а они, ловко увернувшись от нее, выскакивают на улицу и все-таки не исполняют ее просьбы или требования. Жившая у нас девочка лет 13 была очень дружна со своей матерью, женщиной лет 35; затем, когда девочка стала подрастать, мать вполне подпала под ее влияние, никогда ей ни в чем не прекословила, обращалась с дочерью так, как бы считала ее выше себя и нередко получала даже от последней выговоры и наставления. Все сказанное служит между прочим причиною того, что в бедных семьях дети, в особенности девочки, сравнительно очень поздно начинают помогать родителям в их домашних, полевых и других работах. В Нанае мы знали очень бедную семью, где даже девочка, лет 12, ровно ничего не делала, а сын здоровый, краснощекий парень, донельзя избалованный матерью, начал помогать старику отцу только по достижении 17-18-летнего возраста, да и то на каждом шагу отговаривался всевозможными воображаемыми болестями. По поводу баловства детей бедным людом от самих же бедняков нам не раз приходилось слышать рассуждения такого рода. У богатых людей, говорили нам, есть земли, сады, лошади, бараны; они все это холят и любят не меньше своих семей, а бедняку остаются одни только дети, на которых он и сосредоточивает свои привязанности.

Вряд ли мы ошибемся, если скажем, что в городах дети приучаются к труду раньше, чем в кишлаках, а у достаточного населения раньше, чем у бедного, причем везде дети с матерью живут гораздо дружнее, чем с отцом, а почтение к родителям, всегда лишь наружное и встречающееся лишь в более или менее зажиточных семьях и тех, где все домашние распорядки ведутся мужем, а не женой, ограничивается лишь тем временем, в продолжение которого дети находятся под родительским кровом. (С отцом дети всегда говорят на вы; с матерью иногда говорят и на ты, но сравнительно редко, и то больше – в кишлаках).

Выйдя замуж, женщина продолжает видеться только с матерью; отца она видит или очень редко, или даже и совсем прекращает с ним какие бы то ни было сношения.

Родителям замужней женщины некоторое наружное почтение отдается в том только случае, если они зажиточны. При обратном условии мать-вдова очень часто делается работницей своей замужней дочери, живет у нее на правах прислуги, исполняет все черные домашние работы и в вознаграждение за труды получает старое, поношенное платье и обувь своей дочери, вышедшей замуж за зажиточного человека. Раз мы видели такую сцену. Мать, жившая у замужней дочери, что называется, из милости, не угодила последней, неладно приготовив какое-то кушанье. Дочь позвала ее, при нас же выругала старуху и заставила ее готовить снова. Несмотря на подобную обстановку, очень нередки случаи, когда такая мать не оставляет своей дочери до самой смерти. Куда она пойдет, если у нее за смертью мужа нет своего угла? Где бы она ни пристроилась, везде к ней будут относиться одинаково. Будь она богата, тогда, конечно, другое дело. Она или жила бы сама по себе, взяв какую-нибудь бедную семью для исполнения полевых работ, или, если бы даже она и поселилась у дочери, то имела бы и отдельное помещение и всяческий почет.

В тех семьях, где соблюдается этикет и приличия, при входе в комнату старшего мужчины, хозяина дома, встают и не садятся до тех пор, пока он не сядет, не только жена, дети и другие родственницы, но даже и его мать.

При посторонних людях между мужем и женой отнюдь не принято выражать какие бы то ни было отношения интимности, в этих случаях муж всегда говорит в серьезном тоне, а жена выслушивает его с видом возможного смирения. При посторонних же муж и жена всегда говорят на вы и никогда не называют друг друга по имени, что считается в высшей степени зазорным. В глаза они называют друг друга именем их старшего ребенка, а если такого нет, то именем брата мужа, или брата жены, или же говорят друг с другом в третьем лице. За глаза муж, говоря про свою жену, говорит: «мое семейство», а жена, говоря про своего мужа, и тоже не называя его по имени, говорит: «мой муж, мой хозяин, отец моей дочери» и пр.[434]

Случаи особенно прочной нравственной связи между супругами, вследствие ничтожности числа браков, заключающихся по взаимному влечению, очень редки. Случается, впрочем, и не особенно редко, что муж и жена, сосватанные очень часто за глаза, оказываются вполне подходящими друг для друга, и тогда, с течением времени, между ними устанавливаются отношения привычки, прочности которых бывает вполне достаточно для того, чтобы союз этот не разрушался до самой смерти одного из его сочленов. Однако же и при подобных соотношениях между мужем и женой, благодаря тому, что вторая всегда находится в большей или меньшей материальной зависимости от первого, никогда почти не замечается между супругами отношений полной откровенности. Наоборот, гораздо чаще случается, что половина поступков жены навсегда остается тайной для мужа, а двери ее нравственного мира гораздо чаще открываются не только приятельнице, но даже и просто знакомой женщине, чем последнему.

Несмотря на то, что и религия, и обычное право, признают мужа главою семьи, очень нередко случается, что глава этот вполне подпадает влиянию жены. Мы знали и такие семьи, где жены не только держали мужей в руках, но даже и били их. Один из таких супругов был волостным управителем. Чрезвычайно расторопный и очень толковый в делах своей службы, крайне строгий и даже суровый с подчиненными, он совершенно терялся каждый раз, как только входил во внутренний двор. Раз, когда он задумал было взять себе вторую жену, супруга надавала ему таких звонких пощечин, что звук их был слышен, вместе с ее криком, даже и на улице.

В прежнем Наманганском вилаете был и такой курьез. Лет 25 тому назад здесь умерла женщина, некая Халь-биби, известная в народе под именем Халь-мираб-баши. Муж ее Ходжа-бек-мираб был в Наманганском вилаете начальником над мирабами, заведующими разделом арычной воды. Еще и при жизни мужа, хорошо знакомая не только с обычным правом, но даже и с подробностями местной ирригационной системы, энергичная, бойкая и никому не дававшая спуску, Халь-биби всегда принимала самое непосредственное участие в мужниных делах, а после смерти Ходжа-бека, когда ей было уже под сорок лет, она оделась в мужское платье, надела сапоги, чалму и кулак и, заставив наман-ганцев признать ее своим мираб-баши, заняла место своего мужа и отправляла эти обязанности до самой смерти. Сын ее Сарымсак-датха, которому она сама проложила дорогу в ханский дворец, был впоследствии хакимом (губернатором) Намангана.

Что же касается до посредственного, или косвенного, участия в административных, политических и других делах, то в них принимали участие жены не только ханов, но даже и сравнительно мелких чиновников.

Если слаба нравственная сторона тех родственных уз, которые существуют здесь между детьми и родителями, то в отношении других родственников такой связи и вовсе не существует, несмотря на то, что о родственных чувствах и отношениях толкуется очень много. Отношения между родственниками, даже и такими, как братья и сестры, если нет никаких побочных и главным образом материальных обстоятельств и причин, ровно ничем не отличаются от отношений между знакомыми людьми. Редки случаи, когда родные помогают друг другу из своих собственных средств. Этого рода проявления родственных чувств и соотношений наичаще встречаются в среде служилого класса, где, отнюдь не трогая собственной своей мошны, имеется некоторая возможность поиграть на струнах родственности при помощи представления того или другого доходного местечка.

Таким образом, мы вряд ли ошибемся, если скажем, что здесь ни для взрослого мужчины, ни для взрослой женщины, в большинстве случаев и, за исключением лишь любви к малолетнему ребенку, и то лишь в возрасте его беспомощности, никаких других родственных чувств не существует. Для русского человека в этом отношении есть выход, ибо хотя он и знает сущность 5-й заповеди