ется, что сопровождающие ее дети не успевают улепетнуть вслед за ней и поднимают тут же, на улице, рев и вой. Реже, когда сартянка замечает, что на улице нет никого, кто мог бы осудить ее поведение, она не только не бросается бежать от русского, но, наоборот, отбрасывает чимбет и разглядывает проезжающего с замечательно добродушным любопытством.
Сартянка тоже, как и сарт, очень большая охотница до всевозможных зрелищ и увеселений, которые она называет общим именем тамаша (развлечение), а еще больше любит она праздники и разного рода праздничные сборища.
Накануне праздника, в день так называемой рапы, сочельника, во всех домах моют белье, пекут сдобные лепешки и заканчивают другие праздничные приготовления. Вечером того же дня женщины варят палау, блюда и чашки с которым разносятся родственникам, знакомым и соседям. Утром в первый день праздника встают обыкновенно очень рано, чтобы успеть вовремя вымести комнату и двор, вымыть голову, причесаться и принарядиться. Утренний намаз в этот день бывает не на рассвете, как в обыкновенные дни, а часов около 8 или 9. Мужчины, вырядившись в чистые чалмы и новые халаты, отправляются каждый в свою мечеть; за ними туда же устремляется и большинство женщин, посмотреть с улицы или с ближних к мечетям крыш на людный праздничный намаз, по окончании которого в городах вся эта толпа частью устремляется на базар, где в этот день большинство лавочек открыто, частью же рассыпается по городу. Если вы остановитесь у ворот какого-нибудь большого, зажиточного двора, вы увидите, как в продолжение всего дня сюда будут входить и выходить и мужчины, и женщины, до самого позднего вечера идет, что называется, сутолока. На другой день около полудня своеобразные звуки длинных сартовских труб, карнаев, извещают город о том, что на базаре или на другой площади города начинаются представления дарваза, ходящего по канату, или фокусника и клоуна, или публичные пляски батчи. Народ, что называется, валом валит на площадь и располагается здесь густыми толпами вокруг места представления; мужчины, женщины с грудными детьми, дети-подростки, девушки, все это перемешивается в пестрой и шумной толпе; масса женщин виднеется на ближайших крышах и на арбах; говор, шум; всюду снуют разносчики с изюмом, фисташками, халвой и леденцами; трубы неистово воют, сзывая сюда все большие и большие массы народа; мало-помалу около арены начинается давка, и случайно затесавшиеся сюда конные не могут уже сдвинуть с места своих лошадей. Среди толпы, – часть которой, ближайшая к арене, сидит на земле или стоит на коленях, образуя таким образом нечто вроде амфитеатра, – на большой серой кошме, под мирный гул громадного бубна и резкий визг туземного кларнета, то сладострастно поводя плечами и торсом, то вздрагивая всем туловищем, то быстро кружась на одном месте, пляшет хорошенький, разодетый в яркие наряды батча; притаив дыхание, тысячами глаз смотрит на него пестрая, как азиатский ковер, толпа; вот он завертелся еще быстрей, стал на колени и, слегка вздрагивая плечами, начал медленно покачивать вправо и влево своим гибким туловищем, одетым в яркий атлас. Как бешеная, как исступленная, взвыла толпа, привыкшая не аплодисментами, а диким криком выражать в этих случаях свое одобрение…
В городах праздник продолжается обыкновенно шесть или семь дней, а в кишлаках только три, причем там праздничное оживление за отсутствием акробатов, публичной пляски батчей и проч. гораздо меньше. Все тамошние праздничные развлечения ограничиваются одним лишь хождением по гостям. В некоторых кишлаках девушки, собравшись по нескольку человек, ходят из дома в дом, пляшут на внутренних дворах; разумеется, и получают за это угощение.
Весной в разных местностях Ферганы в разное время – в марте или апреле месяце – устраиваются так назыв. саили, загородные гулянья вроде нашего 1 мая. (Такие же саили бывают и в больших кишлаках.)
В Намангане, напр., они устраиваются три или четыре пятницы подряд в марте или начале апреля, смотря по весне. Где-нибудь за городом разбиваются палатки, в которых продают готовый чай, хлеб, изюм и фисташки; являются разносчики с разными лакомствами, и пельменщики[437] на скорую руку здесь же устраивают свои печи. В назначенный день с раннего утра сюда тянутся вереницы арб и толпы конного и пешего люда. Образуются сотни отдельных групп; женщины обыкновенно особо от мужчин. Пляшет батча; иногда появляется и акробат; реже на скорую руку устраивается скачка. Под вечер вся эта пестрая, разноцветная толпа длинной вереницей с песнями и бубнами возвращается в город.
Беременность и роды. Девочка
Есть много причин тому, чтобы сартянка радовалась беременности, в особенности же беременности первым ребенком. Во-первых, молодую женщину муж по давно установившемуся здесь обычаю почти совсем не отпускает со двора до тех пор, пока она не родит первого ребенка. Во-вторых, и религия, и народный ум видят в потомстве одну из ближайших наград за человеческие добродетели[438]. По той же причине женщина неплодная, не родящая детей, на каждом шагу слышит нарекания и сетования мужа на отсутствие потомства. Название неплодной чуть не равносильно названию поганой. Оттого нередки случаи, когда, не желая признаться в неплодии, женщина уверяет, что она была беременна, но плод прирос к ее внутренностям, отчего вторично забеременеть она уже не может. Такие рассказы о воображаемом прирастании плода здесь далеко не редкость. Не один раз к нам обращались за советом о том, как быть с этим приросшим плодом и что надо сделать для того, чтобы от него избавиться. Вместе с тем очень редко приходилось слышать сетования на многочисленность детей и трудность их содержания. Сарты говорят так: есть дети – в доме базар (оживление); нет детей – в доме мазар (уныние). Один только раз пришлось слышать о случае детоубийства, и то оно сопровождалось совершенно исключительными обстоятельствами. Калека мать, от рождения не имевшая ног, родила девочку. Не имея возможности ни сама двигаться, ни поручить кому-либо уход за новорожденной, она в отчаянии задушила своего ребенка. Случаи значительной плодовитости женщины очень нередки. Нам не раз приходилось встречать старух, родивших в продолжение своего замужества по 15–17 детей.
Замечательна также и продолжительность того периода, в течение которого туземные женщины, а еще более мужчины сохраняют способность к половой воспроизводительности. Мы знали семьи, где мужьям было около 55–60, а женам около 40–45 лет, и дети продолжали еще родиться. В среднем же менструации прекращаются около 45-летнего возраста.
Гигиеническая обстановка беременной, не исключая и ее пищи, ничем не отличается от обстановки небеременной женщины; исправляя все обычные для нее работы, она непрекращает и своих половых отправлений до самых последних дней беременности. По этому поводу существует даже и не совсем приличная поговорка, в которой беременная женщина сравнивается с жеребой кобылой[439].
Искусственное устранение забеременения, а также производство выкидыша предпринимаются (конечно, далеко не всегда с успехом) обыкновенно тогда только, когда женщина обзаводится любовником во время продолжительного отсутствия своего мужа. В первом случае по большей части обращаются к клочку ваты, который накладывается на рыльце матки. Иногда в эту вату завертывается щепотка золы, полученной от сожжения старого решета, причем все надежды возлагаются именно на эту золу, как медикамент, имеющий по мнению туземцев свойства совершенно неотразимые.
И так, в общем сартянка радуется своей беременности. Забеременев, она горюет в том только случае, если зачатие произошло в течение тяжелого месяца Сафар[440], зачатый в течение этого месяца ребенок еще в утробе матери говорит: «Или я умру, или отец умрет, или мать умрет». Беременная со страхом ждет себе всяких несчастий. Но это, конечно, опять-таки исключительный случай. Предположим, что зачатие совершилось во благовремении. Прежде всего начинаются разного рода наблюдения, путем которых и сама беременная, и окружающие ее стараются узнать, кого она родит, мальчика или девочку. Если около правого соска женщины замечаются крупные полоски, то родится несомненно мальчик, ибо об этом сказано даже и в некоторых медицинских книгах. Чаще, впрочем, наблюдают за тем, какой пище отдает предпочтение беременная женщина – горячей или холодной. Если ей больше нравится горячая пища, то родится мальчик, если же холодная – девочка[441].
Здесь, так же как и у нас, предпочтение всегда отдается мальчику перед девочкой. Особенным благополучием считается рождение сына-первенца. По случаю его появления на свет в богатых семьях устраиваются целые торжества; режутся бараны, изводится несколько десятков пудов рису на палау и муки на лепешки, а наиболее почетным гостям раздариваются халаты[442].
Туземная женщина родит всегда или у себя дома, или у своей матери, к которой она переселяется в этом случае заблаговременно. При родах присутствует: мать, старшая замужняя сестра или другая, как ее, так и мужнины родственницы; муж, по желанию, может присутствовать при родах, но дети, в особенности подростки, всегда удаляются из дому на время родов. Повитухи, специально этим занимающиеся, имеются по большей части только в городах. Родят сартянки всегда или стоя на коленях, или сидя на корточках; такое положение роженицы предпочитается всем другим, так как, по мнению туземных женщин, оно способствует наиболее быстрому окончанию родов. (Есть примета, что у женщин дурного, тяжелого характера роды всегда бывают относительно трудные.)