Религия указывает на опекунство и на воспитание сирот, как на способы проявления благочестия, но в большинстве случаев житейской практики положение сирот, в особенности малосостоятельных, очень и очень незавидное. Дети, у которых осталось какое-нибудь наследство от отца, по выходе матери за другого мужа, часто не получают от отчима никакого другого содержания, кроме пищи и одеваются на свои собственные средства.
Заметим здесь же, что в средних, по состоянию, классах семейное положение всех вообще детей, и главным образом мальчиков, ничем, в сущности, не отличается от положения работников и другой прислуги. Одеты они всегда хуже отца и лишь несколько лучше работников, наравне с которыми встают при входе хозяина дома, держат лошадь под уздцы, когда последний садится на нее или с нее слезает, метут двор, ходят за плугом и пр. Оттого очень нередки случаи, когда сыновья живут несравненно дружнее с работниками, чем с отцом. (Все это гораздо реже замечается в наиболее богатых семьях, где положение детей несколько иное.)
Достигнув трех-четырехлетнего возраста, ребенок, что называется, отходит от рук; на место его в большинстве случаев является другой; мать, сосредоточивая все заботы на новорожденном, предоставляет подросшего ребенка или заботам старших детей, всегда от забот этих отлынивающих, или же самому себе.
В это же время не только в бедных, но даже и в средних по состоянию семьях ребенок впервые получает обувь, в большинстве случаев в виде сапогов или калош на босу ногу, и то зимою только; летом он долго еще ходит босиком.
Вместе с тем в богатых и зажиточных семьях девочку начинают уже мало-помалу приучать к нарядам, надевая на нее при гостях или идя в гости, шелковые рубашки и халатики, кораллы и пр.
Если детей в семье несколько, то один из них, по большей части один из числа младших, делается любимцем, ирка, которого особенно балуют, наряжают и в большинстве случаев портят самым безрассудным образом.
Как только ребенок начнет понимать речь, он делается если не активным, то, по крайней мере, пассивным участником разговоров, ведущихся старшими. При нем говорят обо всем и обо всех, все и вся называя обычными их именами. Высылают ребенка в том только случае, если опасаются, что он может разболтать слышанное и тем причинить говорящим какой-либо вред. Таким образом в 6-7-летнем возрасте сартовские дети вполне постигают уже то, большинство чего остается сокровенной тайной для многих из 15-17-летних наших барышень и, несмотря на все это, отнюдь не замечается таких явлений, которые указывали бы на особенный вред, происходящий от подобного рода отношения родителей к детям.
Единственно, что мы можем засвидетельствовать по этому поводу, это громадную толковость и солидность, с которыми говорит большая часть сартовских детей; при этом следует прибавить, что в общем дети бедных и средних классов рассудительнее, нежели богатых, так же как городские бойчее кишлачных, и что дети бедных городских классов, пожалуй, даже пересолили в деле своей опытности и рассудительности, ибо, достигнув 9-11-летнего возраста, они прекрасно знают не только где, что и как следует купить или продать так, чтобы это было выгодно, но даже и где, что и как можно стянуть.
Одновременно с тем, как ребенок начнет более или менее свободно говорить, родители понемногу, постепенно преподают ему главнейшие догматы религии и некоторые из наиболее употребительных молитв, а также и правила вежливости постольку, поскольку все это известно им самим. В мало-мальски порядочных и состоятельных семьях ребенок лет 6–7 начинает уже приветствовать гостя селямом, говорит с ним на вы и не дотрагивается до того угощенья, которое поставлено перед последним, и пр. В это же самое время в бедных семьях дети выучиваются от матерей выпрашивать, клянчить и попрошайничать. Однако же такое попрошайничество практикуется ими в отношении одних только посторонних лиц. Дома, не только в бедных семьях, где не всегда имеется в запасе лишний кусок лепешки или чашка какой-нибудь кашицы, но даже и в состоятельных, особенно среди городского населения, дети до того вымуштрованы, что лишь очень редко сами просят есть.
Взятая нами на воспитание девочка-сартянка в первое время жизни у нас, пока она не осмотрелась, не привыкла к новым для нее порядкам и отношениям, никогда ничего не просила, а только усиленно смотрела в глаза, давая этим понять, что если ей дадут, то она не прочь чего-нибудь поесть. Дома это вкоренили в нее настолько сильно, что потом нам стоило очень большого труда отучить ее от этой привычки. Не решаясь просить, она в то же время не раз была замечена в вороватости. Впоследствии, когда она стала не только просить, но даже и удовлетворять свой аппетит вполне по личному ее усмотрению, воровские наклонности совсем исчезли.
Как ни понятлив сартовский ребенок, как ни доступно ему понимание разговоров, ведущихся при нем старшими, все это однако же интересует и занимает его очень мало; поэтому, если только он достаточно сыт и если на дворе не особенно холодно, он непрестанно помышляет о том, как бы ему улизнуть на улицу. Жар его положительно не держит. Весь бронзовый, зачастую не только с открытой головой, но даже и совсем-таки голый, он, будь то мальчик или девочка лет до 45, сидит посередине улицы и воздвигает здесь вместе с товарищами курган, крепость, сооружаемую из толстого слоя уличной пыли.
Лет с 5–6 ребенок здесь же, на улице, начинает принимать участие в многочисленных общественных детских играх, действующими лицами которых являются одинаково как мальчики, так и девочки лет до 8–9.
Играют в мяч, в бабки, в камешки и в прятки. Из других, более шумных, игр назовем ак-терек. Дети разделяются на две равные партии. Каждая партия берется за руки и образует собою шеренгу; обе шеренги стоят лицом друг к другу. Из одной шеренги нараспев спрашивают:
Ак терек ма? Кук-терек?
Быз-дан сызга ким керек?
(Белый или серый тополь?
Кого из нас вам нужно?)
Отвечают, такого-то или такую-то. Вызванный бросается на противостоящую шеренгу и старается ее прорвать; если это ему удается, то он уводит одного из разорванной им шеренги в свою; в противном случае сам остается здесь, и игра продолжается.
Ранней весной, до наступления жаров, большинство мальчиков, оставляя все другие игры, занято почти исключительно пусканием змея, которому здесь придают самые разнообразные формы, начиная от четырехугольника и кончая формою птицы или дракона. В это же время девочки, которых до этой забавы обыкновенно не допускают, усиленно носятся с мячами.
Все вообще детские игры сопровождаются различнейшими припевами, песенками и прибаутками.
На улице играют в мяч несколько девочек и мальчиков от 5-до 9-летнего возраста. Проходит мимо караван верблюдов. Ребятишки бросают игру, собираются в кучу и, припрыгивая на одном месте, начинают нараспев выкрикивать:
Лек, лек, тюяляр!
Ачик, ачик тюяляр!
(Верблюды, верблюды!
Горькие верблюды!)
Едут киргизы, и толпа ребят с такими же припрыгиваниями провожает их песней:
Кыргыз, кыргыз, кырыльды;
Бир бурчакка тыкылды;
Уляй, уляй, диганда,
Кетмен алып югурды!
(Киргизы, киргизы, передохли;
Все сбились в один угол,
А когда пришла голодная смерть,
Взяли заступы и разбежались.)
(Это насмешка над киргизами, у которых теперь остались одни лишь горные земли и которые принимаются за хлебопашество только при самых крутых обстоятельствах.)
Кучка ребят играет посередине улицы и видит приближающегося сарта, наружность которого кажется озорникам почему-либо смешною. Слышатся остроты и сдержанный смех. Сарт подъезжает. Ребятишки, давая ему дорогу, отходят в сторону, а один из наиболее бойких с очень важным видом раскланивается, прижимая ладони рук к животу, и говорит: «Ас-селям-алейкюм» – сарт не менее важно ответствует: «Алейкюм-ас-селям» – и проезжает. Ребятишки перемигиваются и вдогонку проехавшему летит: «Бака!» («лягушка»). Сарт медленно оборачивает голову, отпуская приличествующее поздравление, а пакостники и пакостницы с гиком и громким смехом, как горох, рассыпаются по соседним воротам и калиткам, спасаясь от воображаемого преследования.
Такие же шалости проделывались и проделываются, конечно, и с русскими. Когда заняли Кокан[444], где дети, как и вообще в больших городах, особенно бойки и шаловливы, нашлись такие высокоумные россияне, которые не замедлили усмотреть во всех этих детских шалостях политическую подкладку и настоятельно взывали к начальству о необходимости драть за подобное третирование их национальной гордости не только озорных сартят, но, буде окажется возможным, так и их родителей, внушая им тем самым уважение к имени русскому.
Не менее песенок и припевов дети любят рифмы – экспромты и загадки. Ранней весной чаще других детских песенок можно слышать:
Ляйляк кельды, яз булды;
Иски чапан буз-варды.
(Прилетели аисты, лето настало.
И изорвало старый халат.)
Приведем несколько загадок:
1) Тап-тап итады
Тагидан караван утады
(Само издает звук: тап-тап.
А внизу его проходит караван.)
(Сито, через которое просеивают муку.)
2) С одной стороны идет снег, с другой – град.
(Очистка хлопка от семян. На одну сторону чагрыка падает вата, а на другую сторону семена-чигит.)