Между нами и юлившими вокруг нас туземными проходимцами возникали интимные связи, позорные для русского служащего лица и опутывавшие нас по рукам и по ногам, ибо нам приходилось молчать и изворачиваться, когда, опутав нас в достаточной мере, нас начинали эксплуатировать, ведя по пути целого ряда проступков и преступлений.
Сделавшись подневольными людьми, запутавшись в своих личных делах, тесно связанных с делами и с интересами купивших нас туземцев, мы волей-неволей служили и Богу и мамоне.
Каждая поездка генерал-губернатора по краю была истязанием для народа; но этого никто не хотел знать; все в один голос повторяли по-прежнему: «Надо производить впечатление на полудиких азиатов».
И вот этих полудиких азиатов, которые во многих отношениях неизмеримо культурнее нашего народа, нашей толпы, в страдную, рабочую пору надолго отрывали от полевых и других хозяйственных работ.
Одних тысячами гнали ровнять и поливать дорогу на всем пути следования начальства; других заставляли одеваться в новые халаты, запасаться провизией и фуражом на несколько дней и гнали на разные пункты по пути следования, где эти люди, не успевшие вовремя полить или убрать своих полей, должны были изображать живописные группы населения, якобы с восторгом встречающего обожаемое им начальство. Со всех же вообще собирали деньги, в 10–20 раз больше того, что действительно требовалось для устройства торжественных встреч с арками, с иллюминациями, фейерверками и поднесением хлеба-соли на дорогих блюдах.
Народ злобно подводил итоги своим недочетам; оппозиция вопияла; мы продолжали бессмысленно гоготать: «Надо производить впечатление на полудиких азиатов»; губернаторы старались подражать генерал-губернаторам, уездные начальники – губернаторам, а по стопам уездных начальников шли их подчиненные.
Бывали случаи, когда после разорительной для населения поездки генерал-губернатора, сопровождавшейся обычно невыгодными для нас нравственными последствиями, от населения поступали жалобы на поборы; но эти жалобы обыкновенно не имели никаких последствий. Да и что можно было бы сделать по ним? Все очень хорошо знали, что туземная администрация наживается на этих триумфах отрицательного значения; но что можно предпринять против нее, против туземной администрации, когда она, в сущности говоря, лишь творит волю пославших.
Общая сумма неудовольствий против нас начинала заметно возрастать, а разговоры обо всем этом среди туземцев начинали заметно усиливаться, когда на выручку нам явились старательно афишировавшиеся местной (правительственной) туземной газетой известия о наших успехах во время последней турецкой войны[553].
Русь одержала верх над Турцией, о которой тогда наши туземцы не имели еще достаточно определенных и верных представлений, но которая считалась ими величайшей и сильнейшей мусульманской державой, причем за главой ее, султаном, весь мусульманский мир суннитского толка признавал права халифа[554].
Если эти события не могли свести на нет невыгодных впечатлений вышесказанного порядка, то они, во всяком случае, являли собой неопровержимое и очевидное для туземцев того времени доказательство государственной мощи России и совершенства устройства ее государственной машины, что, в свою очередь, поддерживало во многих туземцах раньше сложившиеся отношения к делу, т. е. их мнение о совершенстве основ и о неудовлетворительности лишь некоторых деталей.
Тем временем местная жизнь под влиянием сильного толчка, произведенного нашим приходом в край, шла все вперед и вперед, внося в разные углы туземного быта струи все новых и новых течений. Попутно с развитием внутренней и внешней торговли, с постепенным усовершенствованием путей и способов сообщения, с расширением хлопкового дела и с постепенным увеличением среди туземцев числа лиц, усваивавших практическое знание русского языка (в чем мы значительно отстали от них), раньше крайне малоподвижные туземцы стали все чаще и все охотнее предпринимать, с торговыми целями, поездки не только по обширному Туркестанскому краю, но даже и далеко за его пределы, во внутренние губернии России, главным образом – в Нижний Новгород, в Москву, Одессу, Харьков и в Петербург.
На первое время туземцы, попадавшие в Европейскую Россию, по-видимому, очень слабо ориентировались и разбирались в хаосе массы совершенно новых и непривычных для них впечатлений. В то время от туземцев, вернувшихся из России, на вопрос о том, что они видели там, часто можно было слышать очень наивные ответы: «Ехали без конца; много земли у Белого царя; и городов много. Войск тоже много; в каждом городе войска. Хороших лошадей много видели, особенно в Петербурге у военных. В городах дома большие, не такие, как в Ташкенте и в Самарканде. А еще видели каких-то громадных собак».
Однако же такая sancta simplicitas[555] продолжалась очень недолго. Вскоре же сарты присмотрелись к очень многим новинкам и довольно быстро начали разбираться в прежнем хаосе первых, смутных, почти бесформенных впечатлений.
Прежде всего за время этих поездок они весьма основательно ознакомились с вексельным правом[556]. Затем узнали, что такое Сенат[557] и какое они могут иметь касательство к этому учреждению. В точности определили, где и в какое время наиболее успешно сбываются их товары. Вполне обстоятельно выяснили, что разного рода увеселительные заведения в Петербурге и Одессе обставлены лучше, чем в Москве и в Нижнем. Пришли к убеждению, что во внутренней России взятки берут совершенно так же, как и в Туркестане. Решили при первой же возможности пробраться за границу, причем начали очень лукаво спрашивать, верно ли, что Русское государство сильнее немецкого, и почему русские не умеют выделывать кож так же хорошо, как англичане.
Возвращаясь из своих поездок по Европейской России, с которой они знакомились все ближе, пытливо заглядывая в укромные, интимные уголки тамошней жизни, туземцы, осторожно умалчивая о своих шалостях и похождениях, охотно делились с соплеменниками всем виденным и слышанным на Руси, давая в руки наших недоброжелателей все большее и большее количество доказательств того, что нет причин особенно увлекаться русской жизнью и умиляться перед русскими порядками.
Весьма неблагоприятное впечатление производили рассказы о русском простонародье, о так называемых муджук (мужики), с которыми значительной части туземцев вскоре же пришлось познакомиться на месте, в Туркестане, и при обстоятельствах, не способствовавших установлению дружеских соотношений.
В половине восьмидесятых годов в Сырдарьинской области администрация усиленно занялась русской колонизацией, устройством русских крестьянских поселков, причем, однако же, вся обстановка этого дела отнюдь не гарантировала сколько-нибудь солидного успеха.
Для каждого тогда уже было ясно, что наши государственные интересы в Средней Азии не могут удовлетвориться одним только завоеванием этих окраин силою оружия; что возможные, а частью даже и несомненные перспективы будущего настоятельно требуют также мирного, этнографического завоевания, между прочим путем осуществления здесь широкой и удовлетворяющей действительным местным потребностям русской колонизации.
К этим теоретическим соображениям, как это часто случается, присоединились и чисто личные побуждения: – у высших чинов – в виде погони за реноме опытных и деятельных администраторов, а у низших – в виде сокровенных расчетов на получение чина, ордена или повышения по службе.
Вместе с тем ни свободных орошенных земель, пригодных для устройства на них поселков, ни сколько-нибудь подходящего переселенческого контингента в распоряжении администрации не было; было лишь неугомонное желание, непреклонное решение во чтобы то ни стало, какой бы то ни было ценой добиться устройства хотя бы нескольких поселков.
В конце концов все это удалось кое-как устроить при посредстве услужливости и расторопности «влиятельных» туземцев, с одной стороны, и русской уездной администрации – с другой. Официально значилось, что у туземного населения нашлись «излишние» для него земли, которые, якобы «с согласия» этого населения, оказалось возможным «изъять из его пользования, не причинив ущерба хозяйству» и платежной способности владельцев этих земель, на каковых землях и водворены переселенцы, пожелавшие «навсегда водвориться в крае».
В действительности же дело обстояло совсем иначе. Земли насильственно отбирались у туземного населения вопреки прямым указаниям подлежащих статей закона, а устраивалась на них бродячая Русь, давно уже оторвавшаяся от своей собственной земли, побывавшая на Дону, в Новороссии, в Сибири и в Семиречье, давно привыкшая к скитаниям, нигде не могшая прочно осесть и прикрепиться к новой земле, ибо в бесконечных поисках сказочных Палестин с молочными реками весь этот люд привык с большой легкостью бросать малонасиженные места при первом слухе о возможности получить новые земельные наделы и новые денежные пособия. Получив здесь большие земельные наделы (свыше 10 десятин орошенного лесса), эта бродячая Русь, оказавшаяся в земледельческом отношении стоящей на неизмеримо низшей ступени культурности, чем оседлый туземец, частью опять стала разбредаться, а частью стала сдавать свои земли в аренду тем же туземцам, у которых были отняты эти земли, предпочитая земледельческому труду иные, более легкие и более доходные заработки.
Вряд ли нужно распространяться о том, какое впечатление произвел на туземцев ряд этих колонизаторских предприятий (впоследствии во всех трех коренных областях), отнюдь не сослуживших никакой хорошей, полезной службы русскому делу в крае, но прибавивших много новых и мрачных строк в том скорбном листе, который методично велся и ведется народной памятью, причем в народный ум и в народную дулу начали все глубже и глубже проникать сомнения в правдивости и искренности заявлений местной власти о гражданской равноправности туземцев и русских и о непрестанных якобы попечениях этой власти о нуждах туземного населения.