– У тебя есть молоток?
– У меня ничего нет, – сказал Рэйт чистую правду.
На дальнем конце палаты высокие стены были расписаны розовым, синим и золотым. Роспись повествовала о крылатых женщинах. Рэйту ни за что не понять ее смысла, но работа над ней явно заняла многие часы. Дни, недели. Ратники Горма со смехом упражнялись на этих женщинах в меткости. Швыряли топоры – откалывали, раскидывали по полу облицовку. Некогда эти люди ухохатывались вместе с Рэйтом, глазея, как сгорают усадьбы по всему приграничью. Теперь они не уделяли ему и беглого взгляда.
В задней части храма высился мраморный помост, на помосте огромная плита черного камня. Гром-гиль-Горм стоял, уперев в плиту кулаки, и угрюмо разглядывал окно в вышине. Там пластинами разноцветного стекла была выложена картина. Фигура в солнечных лучах что-то протягивает человеку с бородой.
– Красиво, – прошелестел Рэйт. Превосходно придумано – Матерь Солнце, пронизывая стекло, испускала лучи причудливых красок на пол и на каменную плиту. На свечи, чашу и кувшин с вином, что стояли сверху на ней.
Горм покосился на него:
– Помню время – ты считал красивым только доблесть и кровопролитие.
Рэйт не в силах был этого отрицать.
– Видимо, люди меняются, государь.
– И редко к лучшему. Что у тебя с лицом?
– Высказал женщине не то, что нужно.
– Внушительный довод она тебе привела.
– Так точно. – Рэйт поморщился, тронув стреляющий болью нос. – Колючка Бату кого хошь переспорит.
– Ха-ха! Не говори, что тебя не предупреждали на ее счет.
– Боюсь, я часто бываю неосмотрителен, государь.
– Грань между смелостью и безрассудством нелегко определить и мудрому глазу. – Горм задумчиво поиграл одним из яблок мечей на шее – интересно, клинку кого из мертвых оно служило противовесом? – Я тут ломаю голову, но так и не вник, о каком событии гласит нам это окно?
– Наверно, о том, как их Единый бог дарует престол Верховному королю.
– Точно! – щелкнул пальцами Горм. – Но это наглая ложь. Я как-то видал мужика, который смастерил этот престол – и он никакой не бог, а раб из Сагенмарка, и изо рта у него ужасно несло. Никогда не считал это кресло образцом столярного искусства, и мнение мое неизменно. Вычурное какое-то. Пожалуй, сделаю-ка я новое.
Рэйт удивленно вскинул бровь:
– Новое, государь?
– Скоро, скоро я сяду в Палате Шепота, Верховным королем надо всем морем Осколков. – Горм прищурился с хитроватой улыбочкой. – Еще ни один муж не был облагодетельствован столь великими недругами, как я. Три брата – Атрик, Одем и Атиль. Хитроумная королева Лайтлин. Йиллинг Яркий. Праматерь Вексен. Наконец, сам Верховный король. Я одолел их всех. Силой, иль хитростью, или удачей в бою. Благосклонностью Матери Войны и коварством отца Ярви.
– Великий воин – тот, кто еще дышит, когда на пир слетаются вороны. Великий король – тот, кто увидит, как горят трупы его врагов. – Ничего, кроме пустоты, не звенело для Рэйта теперь в этих словах, но Горм умилился. Мужчин всегда умиляет, когда кто-то вторит их поучениям.
– О да, Рэйт, да! Твой брат умел говорить складно, но ты всегда был тем из двоих, кто умен. Тем, кто понимал истинную подоплеку! Все верно, Скара станет королевой всему миру на зависть, будет умело распоряжаться моей казной и принесет мне здоровых детей, а ее искренние и праведные речи помогут завести друзей и союзников на других берегах моря. Ты оказался прав, когда отказался ее убивать.
Рэйт до боли стиснул кулак.
– Вы действительно так считаете, государь? – Его голос надломился и превратился в ничто, его тошнило от ревности, мутило от несправедливости, но Горм принял его подкатывающие слезы за слезы искренней благодарности.
– Истинно говорю, и… я тебя прощаю. – Крушитель Мечей просиял так, словно богаче его прощения на свете не существовало даров. А уж Рэйту не мечтать о большем и подавно. – Матери Скейр подавай во всем постоянство. Но мне в приближенных нужны мужчины, а не беспрекословные рабы. По-настоящему верный слуга порой должен оберегать хозяина от его собственных опрометчивых решений.
– Боги и врямь возлюбили вас, государь, и даровали больше, чем любой мог бы только желать. – Больше, чем любой бы заслуживал. Особенно такой, как этот. Рэйт вгляделся в это сияющее лицо, в шрамах от сотен боев и схваток. Омытое яркими переливами цветных лучей. В лицо человека, которого он некогда чтил, кем восторгался. Лицо того, кто сделал Рэйта таким, какой он есть.
Убийцей.
Он снял с алтаря золотую чашу.
– Позвольте наполнить бокал в честь вашей победы! – И наклонил кувшин, и густое вино расплескалось – красно, как кровь на мраморном алтарном помосте. Он сделал глоток, полагавшийся чашнику – удостовериться, что вино не опасно для губ достойней, чем у него.
Позади грохнуло, посыпалась громкая брань, и Горм повернулся на шум. Рэйт запустил пальцы в цепь на поясе и почувствовал прохладу стекла.
Усохлый, волокнистый труп Верховного короля столкнули с прощального ложа. Он шмякнулся на пол, а двое воинов Горма дрались за его алый саван. Как собаки, не поделившие кость, они тянули, надрывая, драгоценную ткань – каждый к себе.
– В этом есть своя песня, – пробубнил Горм, глядя на голое тело того, кто правил морем Осколков, а ныне в унижении валялся на своем недостроенном полу. – Все-таки сегодняшний день вдохновит множество песен.
– Баллад о падениях столиц, о погибели королей! – произнес Рэйт. Он преклонил колено и протянул своему господину золотую чашу. В точности, как всегда по окончании поединка либо сражения. После всякой победы. После каждой сожженной усадьбы. После любой завалящей смертишки.
– Пьем за нового Верховного короля! – провозгласил он. – Из принадлежавшей старому чаши!
– Соскучился я без тебя, Рэйт. – Горм потянулся к чаше с радостной улыбкой, совсем как у Скары, когда кольчуга пришлась ей впору. Однако сегодня руки у Рэйта не дрожали. – Я проявил мелочную неблагодарность, а сам видишь, что бывает с неблагодарными государями. Ты вернешься ко мне и снова встанешь с моим мечом, за моей чашей. – И Горм поднес напиток к губам.
Рэйт основательно перевел дух и со вздохом выдавил:
– Это все, о чем я в жизни мечтал.
– Бве. – Крушитель Мечей наморщил нос. – Мерзковатый привкус у этого вина.
– Здесь у всего мерзковатый привкус.
– Воистину. – Горм сделал новый глоток и сузил глаза на Рэйта над краем чаши. – Ты очень заметно изменился. Время, проведенное с моей королевой, научило тебя проницательности и терпению.
– Королева Скара помогла мне на многое взглянуть с другой стороны, государь. Мне сейчас следует отправиться к ней и доложить об уходе на прежнее место службы. Так полагается поступить.
– Ты решил поступить как полагается? У тебя в самом деле зашел ум за разум! – Горм осушил чашу, со звоном бросил ее на алтарь и вытер с бороды пару капель. – Ну что ж, ступай к королеве. Она, должно быть, уже на берегу. В конце концов, завтра утром наша свадьба. Полагаю, ей будет грустно потерять ее любимого пса! – Крушитель Мечей потянулся и скубнул Рэйта за волосы. – Зато я буду рад вернуть назад своего.
Рэйт согнулся в поклоне.
– Ваш пес обрадован гораздо сильнее, государь. – На этом он повернулся и сошел с помоста – вразвалку, почти как встарь. Кивнул Сориорну – тот как раз входил сюда с навершием, отколупанным от меча Верховного короля.
– Велите сжечь это сооружение, государь? – услышал Рэйт вопрос знаменосца.
– Зачем сжигать то, что можно использовать? – ответил Горм. – Пара ударов резцом переделают эти убогие изваяния в статуи Матери Войны, и мы одним махом соорудим здесь ее великий храм! Наш справедливый ответ той, что подарила своему возлюбленному сыну целое море Осколков…
Рэйт с улыбкой вышел в ночь. На этот раз он не сожалел ни о чем.
50. День счастья
Скара смотрела на себя в зеркале.
Вспомнилось, как точно так же она стояла у зеркала в Торлбю после бегства из горящих развалин дедушкиного дворца. Кажется, прошло сто лет. Тогда она с трудом узнавала хрупкую девчушку за стеклом. Теперешняя остролицая женщина тоже ей едва ли знакома. У этой женщины гордый и независимый взгляд, непреклонно сжатые губы, и видно, что ей не терпится пустить в ход кинжал, что висит на поясе с дорогими каменьями.
Скара повернула обручье, которое некогда надевал Бейл Строитель. Алый рубин подмигнул ей. Это – дедов. Она представила, как бы дед сейчас ею гордился, нарисовала перед собой его улыбку. А затем вздрогнула от воспоминания о том, как его тело ткнулось в очаг, и опять сглотнула знакомую тошноту, закрыла глаза и попыталась утихомирить глухую колотьбу сердца.
Раньше она внушала себе: когда Яркий Йиллинг умрет, ты станешь свободна.
Невольница осторожно надевала ей на шею цепь из яблок клинков. Скоро на ней закачается и ключ Верховной королевы. На плечи легла холодная тяжесть звеньев. Груз совершенных поступков, груз сделанного выбора.
Вместо того чтобы изгнать призраков матери Кире и короля Финна, она подселила к ним призрак Яркого Йиллинга с его сподвижниками вместе. Вместо свободы от касания его хладных пальцев там, в затененном чертоге Леса, она приковала к себе его предсмертную хватку на поле у стен Мыса Бейла.
Права была мать Ауд. Чем быстрее вы убегаете от прошлого, тем скорее оно вас настигнет. Остается одно – повернуться к нему лицом. Объять его. С его помощью мудрее подготовиться к будущему.
В дверь увесисто стукнули. Скара отрывисто перевела дух и открыла глаза.
– Входите.
Синему Дженнеру на церемонии выпало место отца невесты. По-честному – нынче он для нее ближайший к тому, что может считаться семьей. Новый рвотный позыв посетил ее при взгляде на священную ткань на плече у налетчика. Этим мотком ее руку припутают к руке Горма – на всю жизнь привяжут их друг к другу.
Старый разбойник встал рядом с ней. Его изрытое, потрепанное лицо в зеркале казалось вдвое потрепанней – он покачал головой: